Шаги его гулко отдавались по всем этажам.
«Почему я не вынул пистолет и не заставил их расколоться? — думал он, идя к машине. — Но как вынуть пистолет перед этой красивой глупой девчонкой и перед мамой, домашней наседкой? Неужели они не знают, что их папочка гангстер? Неужели здесь не было засады?»
Сзади послышалось торопливое лепетание подошв по асфальту. Он обернулся. С удивительной быстротой его нагонял на коротких ножках дядя Тео Костецкий.
— Евгений Павлович, извините, до меня не сразу дошло. Только когда вы вышли, меня осенило. Ведь вы сын погибшего Павла Николаевича…
— Кто вы такой? — резко спросил Джин.
— Помилуйте, батенька, я адвокат Федор Костецкий, или Тео Костецкий.
— Вы знаете Врангеля?
— Представьте, знаю старого сумасброда. Лейб-гвардии его величества синий кирасир. Последний из могикан. В тридцатые годы и он, и я, и ваш покойный батюшка встречались в русских, хе-хе, освободительных кругах. Мы были тогда идеалистами, надеялись на падение большевистского левиафана… Ох, наивные люди! Все изменилось с тех пор, взгляды, идеи, а вот Врангель как законсервированный…
— А Лефти Лешакова вы тоже знаете?
— Помилуйте! Гангстера?! — Костецкий остолбенел. — Я слышал по радио, но…
— Анатолий Краузе и Лефти — одно лицо, — сказал Джин и тоже остановился.
— Помилуйте! — вскричал Костецкий. — Толя — гангстер?
— Бросьте темнить, дядя Тео, — сказал Джин, подошел к своей машине, открыл дверцу. — Меня голыми руками не возьмешь, я вам не папа.
— Евгений Павлович! — умоляюще воскликнул Костецкий и сжал на груди короткие руки.
Джин упал на сиденье и дал газ.
Тео Костецкий некоторое время стоял на месте, вытирая пот и остекленело глядя вслед мерцающим, как огоньки сигарет, стоп-сигналам. Потом из-за угла выехал и приблизился к нему темно-вишневый приплюснутый «альфа-ромео». Костецкий сел рядом с водителем, даже не взглянув на него. «Альфа-ромео» медленно покатил вдоль Третьей авеню.
— Что-то вы очень возбуждены, сеньор Тео, — сказал водитель с сильным испанским акцентом. В голосе его слышалась насмешка.
— Не ваше дело! — рявкнул Костецкий, если только можно назвать рявканьем тот максимальный звук, который он мог извлечь при помощи своих слабых голосовых связок.
— Боже мой, как грубо! — сказал водитель, поморщив длинный кастильский нос.
Некоторое время они ехали молча.
— Краузе не пришел, — раздраженно сказал Костецкий.
— Досадно, — равнодушно пробормотал водитель.
— А вам, я вижу, на все наплевать, — взвился Костецкий.
Водитель пожал плечами.
— О'кей! — после нового молчания сказал Костецкий неожиданно спокойным и ровным голосом. — Так даже лучше.
— Сложный вы человек, Тео, — усмехнулся водитель.
— Вы бы лучше помолчали, Хуан-Луис, — почти мягко сказал Костецкий. — Дайте подумать.
Глава пятая.
«Гориллы» и «помидорчики»
Несмотря на ранний час, у баров, кабаре, ресторанов и ночных клубов на Вест 47-й улице, сплошь застроенной старыми невысокими «браунстоновскими» домами, доживающими свой век перед сносом, стояли запаркованные автомашины чуть ли не всех марок и годов выпуска. Однако людей видно не было. Улица, расположенная недалеко от самой яркой части Бродвея, от его театров и кинотеатров, от автовокзала «Серая гончая» и церкви святого Малахия, была пуста. Ее нелюдимость подчеркивали опущенные жалюзи и задернутые шторы в окнах и витринах. Улица словно вымерла так, как вымирает по утрам воскресный Манхэттен, когда только ветер носит по серому асфальту обрывки субботних газет.
Чтобы запарковать свой «де-сото», Джину пришлось потеснить какой-то полуразвалившийся «шевроле-1956» и новехонький «альфа-ромео». При этом он не жалел ни своих, ни чужих хромированных бамперов.
Звуки его шагов по замусоренному тротуару гулко отдавались в узком каньоне улицы. В запыленных окнах белели таблички с надписью «Ту лет» — «Сдается». Прямо на тротуаре стояли помойные бидоны.
На противоположной улице он заметил над нижним этажом четырехэтажного дома нужную ему вывеску, обрамленную зазывно помаргивающей неоновой трубкой. Обыкновенный ночной клуб, каких в Нью-Йорке около тысячи. Правда, прежде наш повеса предпочитал самые шикарные «найтклабз», такие, как «Монсиньор», «Эль-Чико», «Шато Генриха Четвертого», «Чардаш», «Венский фонарь», «Латинский квартал», «Копакабана»…
МАНКИ-КЛАБ
БАР ЭНД ГРИЛЛ
АНДЖЕЛО ПИРЕЛЛИ
ЭЛЬДОРАДО БИЛЬЯРД ПАРЛОР
Такая же надпись красовалась на брезентовом навесе над входом.
Джина не смутила наглухо закрытая дверь: в узкой щели меж тяжелых бордовых штор проглядывал электрический свет.
Ухватившись за тяжелую медную ручку, Джин потянул на себя массивную на вид, сколоченную из полированного дуба полукруглую желто-охряную дверь. Она оказалось запертой. Джин нажал большим пальцем на кнопку электрического звонка. Не слишком робко и не слишком властно. Приоткрылось вырезанное в двери, забранное железной решеткой окно. Совсем как в фильмах о «ревущих двадцатых годах», о развеселых временах «сухого закона», когда наверняка в барах на этой улице торговали не молочным коктейлем.
— Ие-е-е? — вопросительно протянула, блеснув белками глаз, какая-то темная личность.
Джин понимал, что многое, если не все, зависело от его находчивости. Мысль лихорадочно работала.
— Мне сказали, что я могу сыграть здесь в покер на стоящие ставки, — сымпровизировал он, блеснув белозубой улыбкой, совсем такой, как на знаменитой бродвейской рекламе сигарет «Кэмел», на которой улыбающийся красавец пускает огромные кольца дыма.
— Кто сказал? — спросил бдительный страж Анджело Пирелли.
— Да один парень у нас в Фили, — небрежно бросил Джин, подражая невнятному, слэнговому говору киногангстеров.
Страж окинул Джина придирчивым взглядом: явно англизированный филадельфийский «саккер» — простак, маменькин сынок, ищущий острых ощущений в притонах Манхэттена. У такого денег куры не клюют. Что за беда, если Красавчик выпотрошит этого пижона!
— Как зовут того парня из Фили?
— Пайнеппл Ди-Пиза, он часто играл с Пирелли, — на ходу сочинил Джин, наобум приставив кличку «Пайнэппл», что на жаргоне гангстеров означает «граната», к известной сицилийской фамилии.
— Ди-Пиза? — переспросил цербер Анджело Пирелли. — Слыхал, как же!.. О'кей, парень! Только без шалостей, тут респектабельный частный клуб.
Джин не спеша спустился по ступенькам неширокой лестницы в старомодный небольшой холл с раздевалкой, в которой висело не меньше двадцати мужских шляп. Повесив свою шляпу, он направился в полуподвальный бар.
— Сядь и сиди, пока не позовут! — вдогонку сказал Джину привратник.
В нос ударил запах пива, алкоголя и дешевых духов. В мягко освещенном красноватым светом зале — около двадцати столиков на площади примерно в сорок квадратных футов — сидело дюжины полторы мужчин и почти столько же девиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
«Почему я не вынул пистолет и не заставил их расколоться? — думал он, идя к машине. — Но как вынуть пистолет перед этой красивой глупой девчонкой и перед мамой, домашней наседкой? Неужели они не знают, что их папочка гангстер? Неужели здесь не было засады?»
Сзади послышалось торопливое лепетание подошв по асфальту. Он обернулся. С удивительной быстротой его нагонял на коротких ножках дядя Тео Костецкий.
— Евгений Павлович, извините, до меня не сразу дошло. Только когда вы вышли, меня осенило. Ведь вы сын погибшего Павла Николаевича…
— Кто вы такой? — резко спросил Джин.
— Помилуйте, батенька, я адвокат Федор Костецкий, или Тео Костецкий.
— Вы знаете Врангеля?
— Представьте, знаю старого сумасброда. Лейб-гвардии его величества синий кирасир. Последний из могикан. В тридцатые годы и он, и я, и ваш покойный батюшка встречались в русских, хе-хе, освободительных кругах. Мы были тогда идеалистами, надеялись на падение большевистского левиафана… Ох, наивные люди! Все изменилось с тех пор, взгляды, идеи, а вот Врангель как законсервированный…
— А Лефти Лешакова вы тоже знаете?
— Помилуйте! Гангстера?! — Костецкий остолбенел. — Я слышал по радио, но…
— Анатолий Краузе и Лефти — одно лицо, — сказал Джин и тоже остановился.
— Помилуйте! — вскричал Костецкий. — Толя — гангстер?
— Бросьте темнить, дядя Тео, — сказал Джин, подошел к своей машине, открыл дверцу. — Меня голыми руками не возьмешь, я вам не папа.
— Евгений Павлович! — умоляюще воскликнул Костецкий и сжал на груди короткие руки.
Джин упал на сиденье и дал газ.
Тео Костецкий некоторое время стоял на месте, вытирая пот и остекленело глядя вслед мерцающим, как огоньки сигарет, стоп-сигналам. Потом из-за угла выехал и приблизился к нему темно-вишневый приплюснутый «альфа-ромео». Костецкий сел рядом с водителем, даже не взглянув на него. «Альфа-ромео» медленно покатил вдоль Третьей авеню.
— Что-то вы очень возбуждены, сеньор Тео, — сказал водитель с сильным испанским акцентом. В голосе его слышалась насмешка.
— Не ваше дело! — рявкнул Костецкий, если только можно назвать рявканьем тот максимальный звук, который он мог извлечь при помощи своих слабых голосовых связок.
— Боже мой, как грубо! — сказал водитель, поморщив длинный кастильский нос.
Некоторое время они ехали молча.
— Краузе не пришел, — раздраженно сказал Костецкий.
— Досадно, — равнодушно пробормотал водитель.
— А вам, я вижу, на все наплевать, — взвился Костецкий.
Водитель пожал плечами.
— О'кей! — после нового молчания сказал Костецкий неожиданно спокойным и ровным голосом. — Так даже лучше.
— Сложный вы человек, Тео, — усмехнулся водитель.
— Вы бы лучше помолчали, Хуан-Луис, — почти мягко сказал Костецкий. — Дайте подумать.
Глава пятая.
«Гориллы» и «помидорчики»
Несмотря на ранний час, у баров, кабаре, ресторанов и ночных клубов на Вест 47-й улице, сплошь застроенной старыми невысокими «браунстоновскими» домами, доживающими свой век перед сносом, стояли запаркованные автомашины чуть ли не всех марок и годов выпуска. Однако людей видно не было. Улица, расположенная недалеко от самой яркой части Бродвея, от его театров и кинотеатров, от автовокзала «Серая гончая» и церкви святого Малахия, была пуста. Ее нелюдимость подчеркивали опущенные жалюзи и задернутые шторы в окнах и витринах. Улица словно вымерла так, как вымирает по утрам воскресный Манхэттен, когда только ветер носит по серому асфальту обрывки субботних газет.
Чтобы запарковать свой «де-сото», Джину пришлось потеснить какой-то полуразвалившийся «шевроле-1956» и новехонький «альфа-ромео». При этом он не жалел ни своих, ни чужих хромированных бамперов.
Звуки его шагов по замусоренному тротуару гулко отдавались в узком каньоне улицы. В запыленных окнах белели таблички с надписью «Ту лет» — «Сдается». Прямо на тротуаре стояли помойные бидоны.
На противоположной улице он заметил над нижним этажом четырехэтажного дома нужную ему вывеску, обрамленную зазывно помаргивающей неоновой трубкой. Обыкновенный ночной клуб, каких в Нью-Йорке около тысячи. Правда, прежде наш повеса предпочитал самые шикарные «найтклабз», такие, как «Монсиньор», «Эль-Чико», «Шато Генриха Четвертого», «Чардаш», «Венский фонарь», «Латинский квартал», «Копакабана»…
МАНКИ-КЛАБ
БАР ЭНД ГРИЛЛ
АНДЖЕЛО ПИРЕЛЛИ
ЭЛЬДОРАДО БИЛЬЯРД ПАРЛОР
Такая же надпись красовалась на брезентовом навесе над входом.
Джина не смутила наглухо закрытая дверь: в узкой щели меж тяжелых бордовых штор проглядывал электрический свет.
Ухватившись за тяжелую медную ручку, Джин потянул на себя массивную на вид, сколоченную из полированного дуба полукруглую желто-охряную дверь. Она оказалось запертой. Джин нажал большим пальцем на кнопку электрического звонка. Не слишком робко и не слишком властно. Приоткрылось вырезанное в двери, забранное железной решеткой окно. Совсем как в фильмах о «ревущих двадцатых годах», о развеселых временах «сухого закона», когда наверняка в барах на этой улице торговали не молочным коктейлем.
— Ие-е-е? — вопросительно протянула, блеснув белками глаз, какая-то темная личность.
Джин понимал, что многое, если не все, зависело от его находчивости. Мысль лихорадочно работала.
— Мне сказали, что я могу сыграть здесь в покер на стоящие ставки, — сымпровизировал он, блеснув белозубой улыбкой, совсем такой, как на знаменитой бродвейской рекламе сигарет «Кэмел», на которой улыбающийся красавец пускает огромные кольца дыма.
— Кто сказал? — спросил бдительный страж Анджело Пирелли.
— Да один парень у нас в Фили, — небрежно бросил Джин, подражая невнятному, слэнговому говору киногангстеров.
Страж окинул Джина придирчивым взглядом: явно англизированный филадельфийский «саккер» — простак, маменькин сынок, ищущий острых ощущений в притонах Манхэттена. У такого денег куры не клюют. Что за беда, если Красавчик выпотрошит этого пижона!
— Как зовут того парня из Фили?
— Пайнеппл Ди-Пиза, он часто играл с Пирелли, — на ходу сочинил Джин, наобум приставив кличку «Пайнэппл», что на жаргоне гангстеров означает «граната», к известной сицилийской фамилии.
— Ди-Пиза? — переспросил цербер Анджело Пирелли. — Слыхал, как же!.. О'кей, парень! Только без шалостей, тут респектабельный частный клуб.
Джин не спеша спустился по ступенькам неширокой лестницы в старомодный небольшой холл с раздевалкой, в которой висело не меньше двадцати мужских шляп. Повесив свою шляпу, он направился в полуподвальный бар.
— Сядь и сиди, пока не позовут! — вдогонку сказал Джину привратник.
В нос ударил запах пива, алкоголя и дешевых духов. В мягко освещенном красноватым светом зале — около двадцати столиков на площади примерно в сорок квадратных футов — сидело дюжины полторы мужчин и почти столько же девиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175