Весь мир повернул к фашизму, и малиновый звон кремлевских соборов в освобожденной Москве провозгласит его полную победу. Мы, победители, будем великодушны: мы не отринем наших слабых братьев, тех, кто в трудные кровавые годы после октября семнадцатого года не нашел в себе сил и веры, чтобы продолжать борьбу, и оставался в стороне от нее. Сегодня мы собираем всех братьев по духу под наши знамена. И они придут к нам, ибо у них нет иного выхода.
И здесь, в Америке, с ее гнилой декадентской демократией и плутократией, тоже восторжествует фашизм. К власти придут Линдберг, Уилер, Най, Уорт Кларк, отец Кофлин, мой друг, шеф ФБР Эдгар Гувер…
Угли в глазах горели еще ярче и злее в черных впадинах. Громадные руки графа сжались в кулаки так, что побелели костяшки пальцев.
— Сегодня я спрашиваю каждого, — продолжал фюрер, — с кем ты: с нами или против нас? Сегодня мы зовем каждого с собой на парад победы в Москве. Завтра будет поздно. Завтра мы не пожалеем дезертиров белой идеи!
— Это все? — спросил я, вставая.
— Это все, — ответил граф, продолжая сидеть. — Но вы, Павел Николаевич, не спешите с ответом. Вы многое сделали для эмигрантских организаций, мы помним вашу щедрость.
— Пригласив меня к себе в дом, — проговорил я, едва сдерживая гнев, — вы посмели прибегнуть к угрозам и запугиванию по отношению к дворянину и офицеру, к человеку, который старше вас по возрасту и воинскому званию. Граф, мне с вами не по пути! Прощайте!
Я вышел, громко хлопнув дверью. Впрочем, нет, без преувеличений: обитая кожей дверь закрылась совсем без шума.
В проходной меня долго не пропускал двуногий цербер, ссылаясь на то, что не получил на сей счет никаких приказаний. Несмотря на мои настойчивые требования, он якобы никак не мог связаться с графом по внутреннему телефону. Овчарки рычали и кидались на меня. Только через полчаса томительного и полного всевозможных тревожных предчувствий ожидания в проходную позвонил сам граф.
— Вы остыли? — спросил он меня ледяным тоном, подозвав к телефону. — Мне не хотелось, чтобы вы простудились, сгоряча выйдя на воздух. Сегодня так холодно.
— Ваше сиятельство! Я требую, чтобы вы меня сию минуту выпустили!
— До свидания, Павел Николаевич! — проскрежетало в трубке. — Я не прощаюсь: в Москве, или Петербурге, или в Нью-Йорке рано или поздно, но мы с вами встретимся. Обязательно встретимся!
В дверях я столкнулся с молодым человеком, лицо которого показалось мне странно знакомым. Он был одет в нацистскую форму гвардии Вонсяцкого.
— Ба! — воскликнул я, пораженный. — Федор Александрович! Ваше высочество! Вы ли это?!
— Собственной персоной, — ответил с усмешкой племянник царя Николая II.
— Что вы здесь делаете?!
— Как что? Работаю шофером у князя Вонсяцкого!
В своем «меркюри» я с невыразимым облегчением вытер платком мокрое от пота лицо. И на акселератор нажал так, словно за мной сам черт гнался.
Но больше всего я боялся, мчась по коннектикутскому шоссе со скоростью почти восемьдесят миль в час, что приеду в Нью-Йорк, куплю у первого попавшегося газетчика вечернюю газету и узнаю, что Москва пала…»
На полях дневника Джин прочитал приписку:
«Встречу и разговор с Вонсяцким можно понять только в свете последующих событий: на следующий же день мы все узнали о начале грозного контрнаступления русской армии под Москвой и о вероломном налете японцев на Пирл-Харбор. Америка объявила войну Японии. Германия объявила войну Америке. Америка — Германии. Через несколько месяцев ФБР арестовало графа Вонсяцкого по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Суд посадил его вместе с шефом фашистского американо-германского Бунда в федеральную тюрьму. Так закончилась карьера фюрера всея Руси».
Далее Джин прочитал еще одну карандашную приписку отца:
«Тот день был великим праздником. Россия, моя Россия истекала кровью, но не падала на колени. Значит, сильна Россия, не ослаблена, а укреплена революцией. Значит, дело России правое и победа будет за ней! Так началось мое прозрение…»
Третий раунд.
Сдвоенные молнии
«Per aspera ad astra».
(«Через трудности к звездам» — латинская пословица.)
Глава тринадцатая.
Клинч
Когда мастер-сержант Дик Галифакс оглядел пеструю толпу своих будущих питомцев, взгляд его остановился на Грине.
Джин был задумчив, не суетлив и элегантен. Спортивная темно-синяя рубашка, легкие спортивные брюки цвета маренго, оксфордские ботинки, сшитый на заказ клетчатый твидовый пиджак — все явно приобреталось в дорогих магазинах.
— Временно будете старшим! — сказал Дик. — Вы из рэйнджеров?
— Из штатских.
— Тогда отставить!
— Если не возражаете, старшим могу быть я, — предложил свои услуги гигантского роста американец. Он представился: — Сержант Бак Вуд, или Бастер.
— Хорошо, — подумав, согласился мастер-сержант. — Посадка через тридцать минут. Вон там, видите, «локхид» — это наш толстопузый Си-130.
— Ясно, сэр… Все слышали, кто теперь старший? — Бастер гоготнул и тут же жестом подозвал к себе первого попавшегося на глаза парня из их команды.
— Матео-Хуан-Мария-Хименес де Малино, — доложил тот.
— Мэт! — Бастер перечеркнул пышный перечень его имен. — Горючее есть? Голова от похмелья разламывается.
— Я и, сам бы не прочь опохмелиться, — пожаловался Мэт.
— То ли дело у вас в Гаване!
— Мы еще там будем, — сверкнул глазами Мэт.
— Мне там нечего делать, — отрезал Бастер и отошел.
Джин вместе со своей командой прилетел в Форт-Беннинг для того, чтобы, сделав пересадку, отправиться в конечный пункт назначения — Форт-Брагг.
В школы Брагга, как правило, отбирались лучшие рэйнджеры отличившихся батальонов.
Перед тем как они приступали к занятиям в специальных войсках, им жаловали отпуск — «Ар-энд-ар». Отпуск! Пять дней полной свободы. Хочешь, езжай домой, хочешь, пей-гуляй, пока звенят в кармане деньги.
Кроме долговязого Стиллберда, которого Бастер сразу же окрестил Берди, никто из отпускников не поехал домой
Стиллберд был высокий, худой, с руками ниже колен, с аккуратным пластырем на лбу, с умными грустными иудейскими глазами, хотя, как он объяснял, у него в крови было лишь «два-три заблудившихся еврейских эритроцита».
— Был у мамы, говоришь? — переспросил его Бастер.
— У мамы. Она работает кассиршей в «Армии спасения».
— Мама — хорошо, а «кошкин дом» — лучше, — заявил Бастер. — А это что у тебя?
— Браслет.
— С секретом?
— Нет, он просто магнитный, от гипертонии.
— Ты болеешь? — удивился Бастер.
— Да, то есть нет… Боюсь заболеть.
— Сразу видно, что браслет не золотой, — вмешался в разговор странного вида итальянец. Он стоял, привалившись спиной к штабелю ракет.
Бастер оглядел его с головы до ног и улыбнулся.
— Ты в большом порядке, — заметил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175