— Крестоносцы… Псы-рыцари… Псы войны. Неужели ты видал где-нибудь нефтяников с такой выправкой?
Анджей кивнул в сторону бара:
— Ты обрати внимание на их лексику! Казарма на всех языках.
Снаружи затарахтел мотоцикл, двигатель его взревел и заглох, и почти сразу же, тяжело топоча по натертому воском полу, в холл вошел офицер-парашютист.
— Мистер Николаев? — крикнул он с порога.
Клерк за стойкой показал взглядом на Петра. Офицер понял его:
— Мистер Николаев?
Он перевел взгляд на Войтовича и замолчал, словно решая, как поступить.
Войтович прищурился, снял свое пенсне и не спеша принялся его протирать.
Офицер помедлил, потом поднес пальцы к берету:
— Его превосходительство просит господина советника прибыть к нему в резиденцию, как только господин советник изволит отдохнуть с дороги…
Петр закусил губу, покосился на Анджея. Тот поднял бровь.
— Его превосходительство просил передать, что церемония начнется в одиннадцать на стадионе. Подъем флага — в полночь. Через час сюда прибудет машина, выделенная в распоряжение господина советника. — Офицер опять помедлил, затем продолжал: — Может быть, господин советник желает что-нибудь сообщить его превосходительству?
«Пошел бы он к черту», — чуть было не вырвалось у Петра, но он сдержался.
И опять ему показалось, что он слышит голос Эбахона: «Они будут умирать, если только вы не будете благоразумны».
— Простите, сэр, — козырнул офицер. — Я забыл… его превосходительство выражает свое глубокое сожаление по поводу несчастья, случившегося с вашим коллегой в Уарри.
Мысль, что в смерти Шмидта виноват именно он, не выходила у Петра из головы. Эбахон не шутил!
И вот теперь, если Петр сделает ложный шаг, кто будет следующим? Мартин Френдли? Маленький японец, имя которого Петр так до сих пор и не удосужился узнать? Красавчик Монтини или усатый Серж Богар?
Петр тяжело вздохнул:
— О'кэй! Передайте подполковнику Эбахону… я к его услугам.
— Слушаюсь, господин советник!
Офицер козырнул и вышел из холла. Двигатель его мотоцикла взревел…
— Что ж, пошли, — равнодушно сказал Войтович, — тебе нужно отдохнуть…
Петр ожидал от него чего угодно: насмешливых вопросов, обиженного молчания, но не этого тона.
— Я все объясню, — устало сказал Петр, словно оправдываясь. — Понимаешь…
Анджей коснулся его локтя:
— Только не сейчас. Примешь душ, успокоишься. Может быть, я и тебе смогу что-нибудь посоветовать, а? Все-таки бывший солдат, и мне чаще доводилось общаться с подполковниками, чем тебе. И в ситуации посложнее.
Было уже темно. Короткие тропические сумерки промелькнули, будто их и не было. Просто кто-то щелкнул выключателем, и свет сменился густой темнотой, подсвечиваемой лишь тусклыми слабенькими лампочками, развешанными на редких столбах вокруг лужайки, на которой темнели домики рест-хауса.
…Машина, «выделенная господину советнику», прибыла, как и говорил офицер-посыльный, ровно через час.
К этому времени Петр, освеженный, взбодренный душем, уже сидел в кресле-качалке на крыльце шале и ждал развития событий. Войтович расположился тут же, усевшись на бетонных ступеньках, ведущих в дом, обхватив руками свои острые колени и прижавшись к ним подбородком.
Когда послышался гул подъезжающего автомобиля, а затем свет фар прорезал полумрак лужайки, Войтович поднял голову:
— Ни пуха ни пера!
— К черту! — отозвался Петр, вставая из кресла и глубоко вздыхая: он все еще не был до конца уверен, правильное ли решение приняли они с Войтовичем.
Зеленый «мерседес» медленно подкатил к шале и остановился, выключив фары. Солдат-шофер приоткрыл дверцу и высунулся из машины, стараясь разглядеть людей на крыльце.
— Господин советник? — неуверенно произнес он.
— Едем, — отозвался Петр, направляясь к машине. Солдат поспешно выскочил из-за руля и распахнул заднюю дверцу. Петр кивнул ему и молча полез в кабину. Дверца за ним захлопнулась, шофер все так же поспешно вернулся на свое место — и «мерседес» покатил по лужайке, мягко покачиваясь на неровностях, словно лодка на малой волне. Солдат осторожно вывел машину на шоссе, ведущее вниз, в каменную чашу города, и перед Петром открылся вечерний Обоко — скудная россыпь тусклых огоньков и лишь два ярких пятна белого света: эллипс городского стадиона и дом губернатора с гигантскими слоновыми бивнями, ослепительно сверкавшими в свете направленных на них прожекторов.
На этот раз городские улицы кипели жизнью. Горожане густыми толпами тянулись к стадиону, хотя было всего лишь около восьми и до одиннадцати времени оставалось еще достаточно. Но жители города предпочитали прийти заранее, чтобы занять места поудобнее.
Они шли целыми семьями — женщины с детьми, старики и старухи. Малыши спали, крепко привязанные к широким спинам мамаш, подростки целыми компаниями носились с веселым гвалтом, задирая друг друга и получая подзатыльники от взрослых. Торговки, могучие «мамми», несли на головах подносы с дешевыми сладостями, возбуждающими орехами кола, рассыпанными сигаретами и спичками, твердыми, как камень, галетами, пыльными жестянками португальских сардин, тронутыми ржавчиной баночками пастеризованного молока и длинными широкими палочками для чистки зубов.
У иных на головах красовались расписанные яркими цветами белые эмалированные ведра, прикрытые листьями бананов, с теплым мой-моем — огромными клецками, жареными кормовыми бананами — плантейном, кусками мяса, насквозь проперченными цыплятами. Продавцы пальмового вина вели за руль велосипеды, увешанные калебасами и сетками, в которых бренчали эмалированные миски, заменявшие покупателям стаканы.
В руках у многих были дешевые приемники, включенные на полную громкость и заполнявшие все вокруг задорными ритмами темпераментных танцев.
«Мерседес» медленно продвигался сквозь толпу, шофер отчаянно клаксонил, и горожане равнодушно оглядывались на него, не торопясь уступать дорогу.
Ворота, ведущие в сад, окружающий виллу губернатора, были распахнуты, около них стояло десятка полтора автомобилей самых разных марок.
Здесь же замерли два маленьких пятнистых броневичка — французские «панары». Люки их были распахнуты, оттуда торчали головы в касках. Чуть поодаль, в открытых «джипах» с установленными на треногах базуками, скучали десантники в мешковатой пятнистой форме и черных беретах.
Шофер медленно миновал аллею, ведущую к фальшивым слоновьим бивням, и подрулил к крыльцу виллы. Часовые кинулись открывать дверцу…
— Господин советник! — громко выкрикнул один из них, видимо старший.
На крыльце появился дежурный офицер, тот самый, который встречал Петра в прошлый раз, улыбнулся ему как старому знакомому:
— Его превосходительство ждет вас…
Петр пошел следом за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Анджей кивнул в сторону бара:
— Ты обрати внимание на их лексику! Казарма на всех языках.
Снаружи затарахтел мотоцикл, двигатель его взревел и заглох, и почти сразу же, тяжело топоча по натертому воском полу, в холл вошел офицер-парашютист.
— Мистер Николаев? — крикнул он с порога.
Клерк за стойкой показал взглядом на Петра. Офицер понял его:
— Мистер Николаев?
Он перевел взгляд на Войтовича и замолчал, словно решая, как поступить.
Войтович прищурился, снял свое пенсне и не спеша принялся его протирать.
Офицер помедлил, потом поднес пальцы к берету:
— Его превосходительство просит господина советника прибыть к нему в резиденцию, как только господин советник изволит отдохнуть с дороги…
Петр закусил губу, покосился на Анджея. Тот поднял бровь.
— Его превосходительство просил передать, что церемония начнется в одиннадцать на стадионе. Подъем флага — в полночь. Через час сюда прибудет машина, выделенная в распоряжение господина советника. — Офицер опять помедлил, затем продолжал: — Может быть, господин советник желает что-нибудь сообщить его превосходительству?
«Пошел бы он к черту», — чуть было не вырвалось у Петра, но он сдержался.
И опять ему показалось, что он слышит голос Эбахона: «Они будут умирать, если только вы не будете благоразумны».
— Простите, сэр, — козырнул офицер. — Я забыл… его превосходительство выражает свое глубокое сожаление по поводу несчастья, случившегося с вашим коллегой в Уарри.
Мысль, что в смерти Шмидта виноват именно он, не выходила у Петра из головы. Эбахон не шутил!
И вот теперь, если Петр сделает ложный шаг, кто будет следующим? Мартин Френдли? Маленький японец, имя которого Петр так до сих пор и не удосужился узнать? Красавчик Монтини или усатый Серж Богар?
Петр тяжело вздохнул:
— О'кэй! Передайте подполковнику Эбахону… я к его услугам.
— Слушаюсь, господин советник!
Офицер козырнул и вышел из холла. Двигатель его мотоцикла взревел…
— Что ж, пошли, — равнодушно сказал Войтович, — тебе нужно отдохнуть…
Петр ожидал от него чего угодно: насмешливых вопросов, обиженного молчания, но не этого тона.
— Я все объясню, — устало сказал Петр, словно оправдываясь. — Понимаешь…
Анджей коснулся его локтя:
— Только не сейчас. Примешь душ, успокоишься. Может быть, я и тебе смогу что-нибудь посоветовать, а? Все-таки бывший солдат, и мне чаще доводилось общаться с подполковниками, чем тебе. И в ситуации посложнее.
Было уже темно. Короткие тропические сумерки промелькнули, будто их и не было. Просто кто-то щелкнул выключателем, и свет сменился густой темнотой, подсвечиваемой лишь тусклыми слабенькими лампочками, развешанными на редких столбах вокруг лужайки, на которой темнели домики рест-хауса.
…Машина, «выделенная господину советнику», прибыла, как и говорил офицер-посыльный, ровно через час.
К этому времени Петр, освеженный, взбодренный душем, уже сидел в кресле-качалке на крыльце шале и ждал развития событий. Войтович расположился тут же, усевшись на бетонных ступеньках, ведущих в дом, обхватив руками свои острые колени и прижавшись к ним подбородком.
Когда послышался гул подъезжающего автомобиля, а затем свет фар прорезал полумрак лужайки, Войтович поднял голову:
— Ни пуха ни пера!
— К черту! — отозвался Петр, вставая из кресла и глубоко вздыхая: он все еще не был до конца уверен, правильное ли решение приняли они с Войтовичем.
Зеленый «мерседес» медленно подкатил к шале и остановился, выключив фары. Солдат-шофер приоткрыл дверцу и высунулся из машины, стараясь разглядеть людей на крыльце.
— Господин советник? — неуверенно произнес он.
— Едем, — отозвался Петр, направляясь к машине. Солдат поспешно выскочил из-за руля и распахнул заднюю дверцу. Петр кивнул ему и молча полез в кабину. Дверца за ним захлопнулась, шофер все так же поспешно вернулся на свое место — и «мерседес» покатил по лужайке, мягко покачиваясь на неровностях, словно лодка на малой волне. Солдат осторожно вывел машину на шоссе, ведущее вниз, в каменную чашу города, и перед Петром открылся вечерний Обоко — скудная россыпь тусклых огоньков и лишь два ярких пятна белого света: эллипс городского стадиона и дом губернатора с гигантскими слоновыми бивнями, ослепительно сверкавшими в свете направленных на них прожекторов.
На этот раз городские улицы кипели жизнью. Горожане густыми толпами тянулись к стадиону, хотя было всего лишь около восьми и до одиннадцати времени оставалось еще достаточно. Но жители города предпочитали прийти заранее, чтобы занять места поудобнее.
Они шли целыми семьями — женщины с детьми, старики и старухи. Малыши спали, крепко привязанные к широким спинам мамаш, подростки целыми компаниями носились с веселым гвалтом, задирая друг друга и получая подзатыльники от взрослых. Торговки, могучие «мамми», несли на головах подносы с дешевыми сладостями, возбуждающими орехами кола, рассыпанными сигаретами и спичками, твердыми, как камень, галетами, пыльными жестянками португальских сардин, тронутыми ржавчиной баночками пастеризованного молока и длинными широкими палочками для чистки зубов.
У иных на головах красовались расписанные яркими цветами белые эмалированные ведра, прикрытые листьями бананов, с теплым мой-моем — огромными клецками, жареными кормовыми бананами — плантейном, кусками мяса, насквозь проперченными цыплятами. Продавцы пальмового вина вели за руль велосипеды, увешанные калебасами и сетками, в которых бренчали эмалированные миски, заменявшие покупателям стаканы.
В руках у многих были дешевые приемники, включенные на полную громкость и заполнявшие все вокруг задорными ритмами темпераментных танцев.
«Мерседес» медленно продвигался сквозь толпу, шофер отчаянно клаксонил, и горожане равнодушно оглядывались на него, не торопясь уступать дорогу.
Ворота, ведущие в сад, окружающий виллу губернатора, были распахнуты, около них стояло десятка полтора автомобилей самых разных марок.
Здесь же замерли два маленьких пятнистых броневичка — французские «панары». Люки их были распахнуты, оттуда торчали головы в касках. Чуть поодаль, в открытых «джипах» с установленными на треногах базуками, скучали десантники в мешковатой пятнистой форме и черных беретах.
Шофер медленно миновал аллею, ведущую к фальшивым слоновьим бивням, и подрулил к крыльцу виллы. Часовые кинулись открывать дверцу…
— Господин советник! — громко выкрикнул один из них, видимо старший.
На крыльце появился дежурный офицер, тот самый, который встречал Петра в прошлый раз, улыбнулся ему как старому знакомому:
— Его превосходительство ждет вас…
Петр пошел следом за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79