Стали докуривать бычки друг друга, дружить любовницами, придумывать фривольные надписи к рисункам из центральных газет, не упуская, впрочем, и других радостей, известных в таких случаях.
Когда Продакшин стал Диктатором, он не позабыл друга, как это иногда с нами случается, а призвал его к себе и с улыбкой вручил ему потертый портфель министра Финансов. Откровенно говоря, до этого памятного указа Сидоров даже не подозревал, не догадывался, что Продакшин – без пяти минут Диктатор. Тот тщательно скрывал свое предназначение, прятал все письма и документы в карманы, и, если ему звонили по телефону, запирался в уборной, вещая оттуда исключительно приглушенным голосом. Только однажды прорвалось: «Молчать сука! Я тебя съем!», а в другой раз: «Закрой пасть! Завтра отрежу уши!», но в то время Сидоров не придал этому должного значения. А потом вспомнил и, подыскав тетрадь для ведения мемуаров, написал так, как было. Чтоб стало известно, что ничто человечное не чуждо Диктатору, что ценит тот звонкое народное слово. Ну и еще парочку эпизодов, подтверждающих неизменную доброту Продакшина (это пришлось придумать из головы).
Сидоров завел эту тетрадь, когда почувствовал, что жизнь вынесла его в высшие эшелоны власти, к людям, которые вершат судьбы народов, а спалил ее, познакомившись на банкете с министром Здравоохранения. Тот был без ушей (отрезаны были уши), и это как-то по-особому поразило Сидорова. Было от чего впасть в шоковое состояние, но он заставил себя выбросить отрезанные уши из головы и заниматься своей работой.
Каждое утро новый министр приезжал в роскошный замок Диктатора, поднимался в лифте на пятый этаж, входил в свой рабочий кабинет и садился в глубокое кресло. Сразу же раздавались звонки от важных лиц с просьбой дать денег, смазливые секретарши забегали в его кабинет с красными папками и смертельно бледными лицами, сразу же Сидоров бесповоротно почувствовал себя нужным человеком на своем месте. Сидоров оказался хорошим министром, в том смысле, что не воровал и не строил интриги, и никудышным, поскольку ничего не просекал в ведении дел: он никому ни в чем не отказывал.
Если, допустим, Дом никому не нужных Инвалидов или вовсе Престарелых, просил выделить средства, просил – Денег!, Сидоров тотчас отсылал нужную сумму. А ведь надо было не давать. Бюджет и так трещал по всем швам, штаны экономики сползали все ниже, обнажая неприглядную действительность, и Диктатору приходилось теперь каждую неделю делать официальное заявление о том, что «наше будущее всегда на горизонте», о трудном переходном периоде, постигшем вверенную ему страну, а также о том, что надо работать, напрячься в конце-то концов, а не шакалить деньги у обнищавшего правительства. Оно само разберется куда тратить деньги, если, конечно, они появятся.
Понятно, что заявления Диктатора народ не любил, но каждый раз скапливался у телевизоров и с замиранием сердца гадал – у кого на этот раз урежут бюджет, кто завтра останется без работы? Денег не было, народ нищенствовал, просил подаяния, воровал, садился в долговые ямы, Продакшин продолжал злодействовать.
Здесь интересно заметить, что Продакшин ни разу не приструнил Сидорова, не указал на недостатки, а всегда встречал его с распростертыми объятиями, даже если Сидоров приходил, когда Диктатор только что обблевался в личном сортире с золотым горшком. Они обнимались, и Продакшин с неизменной благосклонностью предлагал Сидорову очередной орденок, усаживал его за богато обставленный стол и рассказывал о новой экранизации незабвенной истории о том, «как Сидоров вернул к жизни Продакшина». Итак, Сидоров высылал желающим деньги, народ метался, а Диктатор с каждым днем злодействовал все больше: повышал налоги, закрывал газеты, сажал желающих в мрачные тюрьмы. В Столице он устроил комендантский час, и в этот час одному только коменданту позволялось гулять с женой по городу.
Налицо было забавное противостояние – добрый Сидоров и плохой диктатор. Народ любил первого и боялся второго, боготворил Сидорова и поносил Продакшина. Диктатора можно было видеть только по телевизору во время его печальных заявлений, с каждым днем все более мрачного, тучного, с неприятным запахом изо рта и подмышек (это можно было судить уже по тому, что диктатор запретил творческую разработку группы ученых по передаче запаха на расстояние через телевидение и радиовещание, назвав ее «лжеразработкой»). Первого же, Сидорова, сограждане встречали на улицах (и восторженно приветствовали), в магазинах (и пропускали без очереди), в транспорте (и позволяли ездить «зайцем»). Матери приглашали его крестить детей, а мужья звали его порыбачить. Уже то, что Сидоров просто существует, более того – еще и то, что в любой момент он мог дать любому денег, вдохновляло народ, позволяло смотреть ему в будущее с некоторой надеждой.
Сам факт того, что Сидоров жив, возродил в стране революционную ситуацию: рабочие стали изредка бастовать, крестьяне перестали сеять зерно, пуская его исключительно на изготовление самогонки, а журналисты публиковали безобразные аллегории о некоем Бяке, у которого вовсю выпирали черты самого Продакшина – маленькие злые глаза, рыжие усики и даже его куцая бороденка, служившая предметом для светского остроумия (об этой бороденке – дальше).
В этой связи, стала себя обнаруживать Оппозиция и, постоянно имея пример Сидорова перед глазами, словно бы сорвалась с цепи. «И нам нечего терять, кроме цепей!» – взывала она к народу, организуя его повсеместно на чтение революционных брошюр. Народ – побитый дурак. Не сразу он раскусил, что в какой-то момент оппозиция со всеми потрохами была куплена Диктатором и оставлена на самоистязание. Все так же она звала в бой, но это попахивало уже старческим маразмом, поскольку в бой она вела непонятный, из кустов она звала в бой, вот что было заметно.
Народ – глуп, но видно же было, как стала пресловутая оппозиция как-то начищать свои легендарные цепи, как-то прихорашиваться, обзаводиться особняками и заграничными шмотками. Так оппозиция и пролетела, сверкая своими цепями, мимо исторических событий, ибо народ – совсем не дурак, как хотелось бы некоторым. Народ сразу же и бесповоротно отмежевался от оппозиции, как только заметил ее продажность, и стал высматривать настоящего, народного лидера, не побоимся сказать – Вождя, который поведет-таки массы на завоевание свободы, пусть даже через смертельную атаку, пусть даже через сладкий вкус крови.
Все это хорошо понимал и сам Диктатор. Он, кстати, знал одну занимательную штуку – если представить себе хотя бы на мгновение, сделать такое допущение, что земля круглая, никуда ему не деться от своего народа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111