Ему очень нравилась Энн. Почему-то он был уверен, что переспал с этой дамочкой; так с ним бывало, когда он много пил. Виски затуманило голову, и он толком ничего не помнил, но всем сердцем симпатизировал Энн, и потому сделал вывод, что между ними что-то было.
– Вы были безобразно грубы с ней, – сказал Брэдли «президентским» своим голосом. – Какое право вы имеете обзывать такого человека, как Энн, «ходячим заблуждением»? Она искренне заботится о сохранении природы, об окружающей среде. Она посвятила этому всю свою жизнь. Ей небезразлично.
– И что с того? – насмешливо спросил Кеннер. – «Небезразлично» – довольно безликое слово. Желание делать добро тоже здесь совершенно ни при чем. Главное в таких вопросах – это знание и результат. Знаний у нее нет, и, что еще хуже, она этого не понимает. Пока что человек еще не знает, как следует делать то, к чему она стремится.
– Что именно?
– Сохранять окружающую среду. Мы еще не научились делать это.
– О чем это вы? – Брэдли даже всплеснул руками. – Ерунда! Уж что-что, а сохранять и поддерживать природу мы умеем.
– Неужели? А вам известна печальная история Йеллоустонского парка? Нашего первого национального парка?
– Я там был.
– Я не об этом спрашиваю.
– Нельзя ли прямо перейти к делу, профессор? – насмешливо спросил Брэдли. – Меня изрядно утомили все эти ваши недомолвки и проверки. Ну, вы понимаете, что я имею в виду.
– Хорошо, – сказал Кеннер. – Я вам расскажу.
* * *
– Йеллоустонский парк, – начал рассказывать он, – стал первым в мире заповедником дикой природы. Видимо, потому, что территория у реки Йеллоустон в штате Вайоминг считалась одним из самых красивейших мест Америки. Льюис и Кларк воспевали природу этих мест. Художники, к примеру, Бьерстад и Моран, неустанно писали там пейзажи с натуры. К тому же хозяевам новой Северно-Тихоокеанской железной дороги хотелось привлечь в эти места как можно больше туристов. И вот в 1872 году под давлением прежде всего железнодорожного акционерного общества президент Улисс Грант распорядился выделить в тех краях два миллиона акров и придать им статус национального парка.
Существовала лишь одна проблема, но ни тогда, ни позже ее не признавали. У людей не было опыта сохранения уголков дикой природы. А все потому, что прежде в том просто не было нужды. И почему-то считалось, что все пойдет само собой как по маслу. Как позже выяснилось, это было заблуждением.
Теодор Рузвельт, посетивший Йеллоустонский парк в 1903 году, видел там великое множество самого разного зверья и дичи. Там водились лоси, бизоны, черные медведи, олени, горные львы, гризли, койоты, волки и снежные бараны. Отстрел и охота в те времена строжайше воспрещались. Вскоре после этого визита была образована так называемая Парковая служба, новая бюрократическая организация, чьей единственной задачей было поддерживать парк в первозданном его виде.
Однако через десять лет от всего этого изобилия, произведшего неизгладимое впечатление на Рузвельта, не осталось и следа. А причиной тому стало неверное управление парком. Перед сотрудниками была поставлена задача сохранить его в первозданном виде, и они предприняли определенные шаги, как считали они, исключительно в интересах сохранения парка и его обитателей. Но, как выяснилось, они заблуждались.
– Ну, век живи, век учись, – философски заметил Брэдли. – Знания наши все время приумножаются и…
– Ничего подобного, – резко перебил его Кеннер. – Впрочем, это моя личная точка зрения. Почему-то считается, что сегодня мы знаем больше, но кругозор наш остается весьма ограниченным. Из-за этого все и произошло.
А произошло вот что. Управляющие парком ошибочно считали, что лоси как вид могут исчезнуть. И вот они принялись увеличивать поголовье в парке путем истребления хищников. Принялись активно отстреливать и травить волков в парке. И запретили индейцам здесь охотиться, хотя то была их исконная охотничья территория.
И вот стада лосей все множились, и эти копытные поедали так много травы и веток, что экология парка начала меняться. Лоси поедали деревья, из которых бобры строили свои плотины, а потому бобры постепенно исчезли. Только тут управляющие спохватились, выяснилось, что бобры жизненно необходимы для поддержания водных ресурсов парка.
С исчезновением бобров высохли заливные луга; обмельчали ручьи и реки, исчезли такие виды, как форель и выдра. Усилилась эрозия почв; и экология парка менялась все больше.
К 1920 году стало ясно, что в парке развелось слишком много лосей, и вот лесничие стали отстреливать их тысячами. Но изменение растительной экологии оказалось необратимым; прежние виды деревьев и трав постепенно исчезли.
Со временем стало ясно и то, что индейцы-охотники были просто незаменимы в подержании экологического баланса парка. Они снижали численность лосей, бизонов и прочих копытных. Отсюда же был сделан и более обобщенный вывод: туземцы, обитатели американского континента, принимали куда более активное участие в формировании «дикой природы», чем прежде казалось белым, во всяком случае, когда они только прибыли в Новый Свет. «Нетронутая дикая природа» только на первый взгляд казалась таковой. На самом деле человек на Североамериканском континенте оказывал на окружающую среду огромное воздействие на протяжении целых тысяч лет – выжигал леса и прерии, сокращал популяции отдельных видов, охотился на тех зверей, коих было в изобилии.
Постепенно стало ясно, что запрет на охоту индейцев был ошибочным. Но то была лишь одна из многих других ошибок, которые продолжали допускать управляющие парком. Сначала медведей-гризли защищали, потом начали уничтожать. Волков уничтожали особенно нещадно, потом пришлось восстанавливать их популяцию. Сначала на территории парка запрещали научно-исследовательские полевые работы, в том числе мечение животных с помощью радиоошейников, затем вновь разрешили эти работы в отношении видов, которым грозило уничтожение. Прежде велась активная борьба по предотвращению пожаров, затем люди поняли, какую роль играют пожары в восстановлении лесов. С приходом этого понимания ударились в другую крайность – сжигались тысячи акров, что привело к почти полной стерилизации земли, и на этих гарях леса уже не восстанавливались. Затем в 1970-е пришла мысль запустить в заповедные водоемы радужную форель, и вскоре она уничтожила многие виды местной рыбы.
Ну и так далее, и тому подобное. В том же духе.
Таким образом, – сказал Кеннер, – история парка являет собой не что иное, как совершенно невежественное, некомпетентное и разрушительное воздействие на окружающую среду, пусть даже и проходило оно с самыми благородными намерениями. А за этим следовали попытки восстановить урон, вызванный подобными действиями, но и это тоже ни к чему хорошему не приводило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Вы были безобразно грубы с ней, – сказал Брэдли «президентским» своим голосом. – Какое право вы имеете обзывать такого человека, как Энн, «ходячим заблуждением»? Она искренне заботится о сохранении природы, об окружающей среде. Она посвятила этому всю свою жизнь. Ей небезразлично.
– И что с того? – насмешливо спросил Кеннер. – «Небезразлично» – довольно безликое слово. Желание делать добро тоже здесь совершенно ни при чем. Главное в таких вопросах – это знание и результат. Знаний у нее нет, и, что еще хуже, она этого не понимает. Пока что человек еще не знает, как следует делать то, к чему она стремится.
– Что именно?
– Сохранять окружающую среду. Мы еще не научились делать это.
– О чем это вы? – Брэдли даже всплеснул руками. – Ерунда! Уж что-что, а сохранять и поддерживать природу мы умеем.
– Неужели? А вам известна печальная история Йеллоустонского парка? Нашего первого национального парка?
– Я там был.
– Я не об этом спрашиваю.
– Нельзя ли прямо перейти к делу, профессор? – насмешливо спросил Брэдли. – Меня изрядно утомили все эти ваши недомолвки и проверки. Ну, вы понимаете, что я имею в виду.
– Хорошо, – сказал Кеннер. – Я вам расскажу.
* * *
– Йеллоустонский парк, – начал рассказывать он, – стал первым в мире заповедником дикой природы. Видимо, потому, что территория у реки Йеллоустон в штате Вайоминг считалась одним из самых красивейших мест Америки. Льюис и Кларк воспевали природу этих мест. Художники, к примеру, Бьерстад и Моран, неустанно писали там пейзажи с натуры. К тому же хозяевам новой Северно-Тихоокеанской железной дороги хотелось привлечь в эти места как можно больше туристов. И вот в 1872 году под давлением прежде всего железнодорожного акционерного общества президент Улисс Грант распорядился выделить в тех краях два миллиона акров и придать им статус национального парка.
Существовала лишь одна проблема, но ни тогда, ни позже ее не признавали. У людей не было опыта сохранения уголков дикой природы. А все потому, что прежде в том просто не было нужды. И почему-то считалось, что все пойдет само собой как по маслу. Как позже выяснилось, это было заблуждением.
Теодор Рузвельт, посетивший Йеллоустонский парк в 1903 году, видел там великое множество самого разного зверья и дичи. Там водились лоси, бизоны, черные медведи, олени, горные львы, гризли, койоты, волки и снежные бараны. Отстрел и охота в те времена строжайше воспрещались. Вскоре после этого визита была образована так называемая Парковая служба, новая бюрократическая организация, чьей единственной задачей было поддерживать парк в первозданном его виде.
Однако через десять лет от всего этого изобилия, произведшего неизгладимое впечатление на Рузвельта, не осталось и следа. А причиной тому стало неверное управление парком. Перед сотрудниками была поставлена задача сохранить его в первозданном виде, и они предприняли определенные шаги, как считали они, исключительно в интересах сохранения парка и его обитателей. Но, как выяснилось, они заблуждались.
– Ну, век живи, век учись, – философски заметил Брэдли. – Знания наши все время приумножаются и…
– Ничего подобного, – резко перебил его Кеннер. – Впрочем, это моя личная точка зрения. Почему-то считается, что сегодня мы знаем больше, но кругозор наш остается весьма ограниченным. Из-за этого все и произошло.
А произошло вот что. Управляющие парком ошибочно считали, что лоси как вид могут исчезнуть. И вот они принялись увеличивать поголовье в парке путем истребления хищников. Принялись активно отстреливать и травить волков в парке. И запретили индейцам здесь охотиться, хотя то была их исконная охотничья территория.
И вот стада лосей все множились, и эти копытные поедали так много травы и веток, что экология парка начала меняться. Лоси поедали деревья, из которых бобры строили свои плотины, а потому бобры постепенно исчезли. Только тут управляющие спохватились, выяснилось, что бобры жизненно необходимы для поддержания водных ресурсов парка.
С исчезновением бобров высохли заливные луга; обмельчали ручьи и реки, исчезли такие виды, как форель и выдра. Усилилась эрозия почв; и экология парка менялась все больше.
К 1920 году стало ясно, что в парке развелось слишком много лосей, и вот лесничие стали отстреливать их тысячами. Но изменение растительной экологии оказалось необратимым; прежние виды деревьев и трав постепенно исчезли.
Со временем стало ясно и то, что индейцы-охотники были просто незаменимы в подержании экологического баланса парка. Они снижали численность лосей, бизонов и прочих копытных. Отсюда же был сделан и более обобщенный вывод: туземцы, обитатели американского континента, принимали куда более активное участие в формировании «дикой природы», чем прежде казалось белым, во всяком случае, когда они только прибыли в Новый Свет. «Нетронутая дикая природа» только на первый взгляд казалась таковой. На самом деле человек на Североамериканском континенте оказывал на окружающую среду огромное воздействие на протяжении целых тысяч лет – выжигал леса и прерии, сокращал популяции отдельных видов, охотился на тех зверей, коих было в изобилии.
Постепенно стало ясно, что запрет на охоту индейцев был ошибочным. Но то была лишь одна из многих других ошибок, которые продолжали допускать управляющие парком. Сначала медведей-гризли защищали, потом начали уничтожать. Волков уничтожали особенно нещадно, потом пришлось восстанавливать их популяцию. Сначала на территории парка запрещали научно-исследовательские полевые работы, в том числе мечение животных с помощью радиоошейников, затем вновь разрешили эти работы в отношении видов, которым грозило уничтожение. Прежде велась активная борьба по предотвращению пожаров, затем люди поняли, какую роль играют пожары в восстановлении лесов. С приходом этого понимания ударились в другую крайность – сжигались тысячи акров, что привело к почти полной стерилизации земли, и на этих гарях леса уже не восстанавливались. Затем в 1970-е пришла мысль запустить в заповедные водоемы радужную форель, и вскоре она уничтожила многие виды местной рыбы.
Ну и так далее, и тому подобное. В том же духе.
Таким образом, – сказал Кеннер, – история парка являет собой не что иное, как совершенно невежественное, некомпетентное и разрушительное воздействие на окружающую среду, пусть даже и проходило оно с самыми благородными намерениями. А за этим следовали попытки восстановить урон, вызванный подобными действиями, но и это тоже ни к чему хорошему не приводило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146