Одно увольнение на берег чего стоит… Нужно отправить сразу несколько сот человек, каждого осмотреть, чтобы был побрит, подстрижен, одет по форме и опрятно, ременные бляхи начищены. Корабль флагманский, то и дело приходят и отходят катера и шлюпки с начальством. Вместе с вахтенным начальником вертишься так, что время четырехчасовой вахты пролетает незаметно, а ноги гудят и так хочется если не лечь, то, во всяком случае, хотя бы посидеть, отдохнуть от трудов праведных…
Старший артиллерист линкора Вербовик — человек примечательный. Выросший, как и И. С. Юмашев, Г. И. Левченко, И. И. Грен, из юнг царского флота, поднявшийся до флотского кондуктора (современный главный старшина), получивший военно-морское образование в первой половине двадцатых годов, он был прирожденным артиллеристом, кумиром своих комендоров и артиллерийских электриков. Команде разрешено купаться — он первый с верхней палубы, с десятиметровой высоты, прыгает в воду. Следом за ним пушкари… С парового катера, подходящего к трапу, никогда не сойдет, а метра за два прыгнет на нижнюю площадку трапа. Начнет «пушить» своих комендоров — только перья летят и уши вянут. Но за них же, своих пушкарей, пойдет хоть к черту на рога, грудью заслонит. Никто и никогда на него не обижался. Прощали ему и боцманские обороты речи, потому что употреблял он их без злобы, не из желания унизить человека. Знал Вербовик свою артиллерию как никто другой, умел выполнять обязанности любого из номеров орудийного расчета. Стрелял поискать такого, не найдешь! Артиллерия была его жизнью, его призванием. Видимо, поэтому и Вадим Иванович, ненавидевший всякую ругань, мирился с некоторыми особенностями Вербовика, личности на флоте более чем примечательной…
Во время угольной погрузки от авральных работ освобождались только старший артиллерист Вербовик и старший штурман Чернышев. Они попеременно несли службу вахтенного начальника.
Угольная пыль стоит облаком, Вербовик, подтянутый, быстрый и энергичный, несет вахту во всем белом, даже носки белые. Кругом грязища, а он в белом… Смотрели мы на него и поражались. Однажды не вытерпели, спросили, что за причина. Хитровато сощурив глаза, Вербовик ответил:
— Разве можно во время угольного аврала носить суконное обмундирование? Его же не выстираешь потом. А это белое, ставшее черным, отнесу я своей любезной, она его в щелоке отвалтузит, и снова все как новенькое… Так-то! Имейте в виду: на флоте сообразительность — первейшее дело.
Уголька на линкор грузили несколько тысяч тонн. Принимали и мазут, но мало. Его использовали в топках паровых котлов, когда нужна была скорость свыше двадцати узлов, поэтому в походе линкор дымил, что хороший завод, а деревянный настил верхней палубы шлаком засыпало, будто кто-то нарочно мелкий, как песок, шлак лопатой разбрасывал. На верхней палубе не поспишь, а внутри в помещениях — жарища, духота. В жилых помещениях экипажа нет никаких иллюминаторов, за исключением нескольких кают, расположенных на корме, и бортовых — в районе машинных отделений.
Температура в каютах командного состава такая, что через шесть — восемь часов вода из бачков в умывальниках испаряется начисто, как будто ее там никогда и не было.
Дел на корабле у каждого по горло. Раз ты помощник командира башни, стало быть, все, что входит в его подчинение — башня, личный состав, кубрики, верхняя палуба в районе башни и боевой рубки, — это твое заведование. Чистка, приборка, поддержание порядка — тоже твое дело. Значит, вставать нужно еще до побудки. А ложиться? Ложиться приходилось за полночь. Нужно подготовиться к политзанятиям, поработать для стенгазеты…
…Первое в жизни политзанятие. Каждый готовится к нему не меньше, чем к госэкзамену. Кубрик личного состава башни. Народу полно. Всем интересно, что расскажет без пяти минут командир. Многие присутствующие — либо мои погодки, либо старше на год-два, а если говорить о службе, то и того больше. Заглядываю в конспект и уж никак не могу оторваться от него, так и шпарю по конспекту. Проходит несколько минут, чувствую: контакта с аудиторией должного нет, нет и интереса к тому, что я говорю, иные слушают с безразличным видом. Тушуюсь еще больше. Ладони горят, шея горит, тельняшка взмокла, а толку мало. Теперь уж минуты кажутся часами. Отговорил положенное, не отрываясь он конспекта. Наконец, сигнал на перерыв. Я уж думал, его сегодня и не будет. Собой недоволен. Расстроен своей неумелостью чрезвычайно. Поднимаюсь из кубрика на нижнюю палубу.
— Товарищ курсант Андреев!
Вздрогнул от неожиданности, обернулся и увидел заместителя комиссара корабля Яковлева, в прошлом рабочего-слесаря. Поднялись с ним на верхнюю палубу. Идем в корму, где каюты командования корабля.
— Разволновались? Это неплохо, потому что в равнодушии никогда хорошего дела не сделаешь. Огорчены тем, что аудитория безмолвствовала?
— Очень.
— Совсем хорошо, что очень. Уверен: в следующий раз все будет лучше. Ну а как вы думаете, почему она безмолвствовала?
— Ума не приложу. Все говорил вроде бы правильно, а получилось не то! — с досадой произнес я.
— Хотите, я вам скажу, в чем дело? Да успокойтесь же наконец. Вы ведь не красна девица, а, командир. Командир свои эмоции должен уметь сдерживать и подчинять воле.
— Да ведь первое…
— Ну что ж, бывает, что «первый блин комом», зато потом — как кружева и вкуса необыкновенного. Вы любите блины?
— Очень! — невольно мое лицо расплылось в улыбке.
— Я тоже. Моя мамаша великая мастерица блины печь, а я еще больший мастер их уписывать. Выходит, у нас с вами, как у русских людей, одинаковый вкус. Может, зайдем ко мне в каюту?
Спускаемся туда, где размещаются кормовые каюты. Мое волнение как-то разом улеглось. В каюте на полке много книг. Произведения Ленина, материалы по партийно-политической работе, художественная литература. Меня заинтересовала пьеса «Любовь Яровая».
— Интересуетесь «Любовью Яровой»? Вещь замечательная, высокопартийная. Читаешь — дух захватывает. Могу дать почитать… Только после того, как «блины пойдут кружевами», — смеется Яковлев. — Садитесь!.. Ничего, ничего, балалайку можно положить и в угол дивана… Ну что, отдышались?
— Вполне.
— Вот теперь и поговорим о деле. Материал, готовясь к политзанятиям, вы подобрали интересный, а излагали его сухо, скучно. Здесь ведь перед вами краснофлотцы, большая половина которых малограмотные, есть совсем неграмотные. Мы собираемся открыть для них специальную школу ликвидации неграмотности. Для таких людей больше, чем для кого бы то ни было, нужен простой рассказ с доходчивыми жизненными примерами. В политической работе каждое слово должно попадать в цель, брать за душу, всегда идти от сердца, от глубокого убеждения и знания предмета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Старший артиллерист линкора Вербовик — человек примечательный. Выросший, как и И. С. Юмашев, Г. И. Левченко, И. И. Грен, из юнг царского флота, поднявшийся до флотского кондуктора (современный главный старшина), получивший военно-морское образование в первой половине двадцатых годов, он был прирожденным артиллеристом, кумиром своих комендоров и артиллерийских электриков. Команде разрешено купаться — он первый с верхней палубы, с десятиметровой высоты, прыгает в воду. Следом за ним пушкари… С парового катера, подходящего к трапу, никогда не сойдет, а метра за два прыгнет на нижнюю площадку трапа. Начнет «пушить» своих комендоров — только перья летят и уши вянут. Но за них же, своих пушкарей, пойдет хоть к черту на рога, грудью заслонит. Никто и никогда на него не обижался. Прощали ему и боцманские обороты речи, потому что употреблял он их без злобы, не из желания унизить человека. Знал Вербовик свою артиллерию как никто другой, умел выполнять обязанности любого из номеров орудийного расчета. Стрелял поискать такого, не найдешь! Артиллерия была его жизнью, его призванием. Видимо, поэтому и Вадим Иванович, ненавидевший всякую ругань, мирился с некоторыми особенностями Вербовика, личности на флоте более чем примечательной…
Во время угольной погрузки от авральных работ освобождались только старший артиллерист Вербовик и старший штурман Чернышев. Они попеременно несли службу вахтенного начальника.
Угольная пыль стоит облаком, Вербовик, подтянутый, быстрый и энергичный, несет вахту во всем белом, даже носки белые. Кругом грязища, а он в белом… Смотрели мы на него и поражались. Однажды не вытерпели, спросили, что за причина. Хитровато сощурив глаза, Вербовик ответил:
— Разве можно во время угольного аврала носить суконное обмундирование? Его же не выстираешь потом. А это белое, ставшее черным, отнесу я своей любезной, она его в щелоке отвалтузит, и снова все как новенькое… Так-то! Имейте в виду: на флоте сообразительность — первейшее дело.
Уголька на линкор грузили несколько тысяч тонн. Принимали и мазут, но мало. Его использовали в топках паровых котлов, когда нужна была скорость свыше двадцати узлов, поэтому в походе линкор дымил, что хороший завод, а деревянный настил верхней палубы шлаком засыпало, будто кто-то нарочно мелкий, как песок, шлак лопатой разбрасывал. На верхней палубе не поспишь, а внутри в помещениях — жарища, духота. В жилых помещениях экипажа нет никаких иллюминаторов, за исключением нескольких кают, расположенных на корме, и бортовых — в районе машинных отделений.
Температура в каютах командного состава такая, что через шесть — восемь часов вода из бачков в умывальниках испаряется начисто, как будто ее там никогда и не было.
Дел на корабле у каждого по горло. Раз ты помощник командира башни, стало быть, все, что входит в его подчинение — башня, личный состав, кубрики, верхняя палуба в районе башни и боевой рубки, — это твое заведование. Чистка, приборка, поддержание порядка — тоже твое дело. Значит, вставать нужно еще до побудки. А ложиться? Ложиться приходилось за полночь. Нужно подготовиться к политзанятиям, поработать для стенгазеты…
…Первое в жизни политзанятие. Каждый готовится к нему не меньше, чем к госэкзамену. Кубрик личного состава башни. Народу полно. Всем интересно, что расскажет без пяти минут командир. Многие присутствующие — либо мои погодки, либо старше на год-два, а если говорить о службе, то и того больше. Заглядываю в конспект и уж никак не могу оторваться от него, так и шпарю по конспекту. Проходит несколько минут, чувствую: контакта с аудиторией должного нет, нет и интереса к тому, что я говорю, иные слушают с безразличным видом. Тушуюсь еще больше. Ладони горят, шея горит, тельняшка взмокла, а толку мало. Теперь уж минуты кажутся часами. Отговорил положенное, не отрываясь он конспекта. Наконец, сигнал на перерыв. Я уж думал, его сегодня и не будет. Собой недоволен. Расстроен своей неумелостью чрезвычайно. Поднимаюсь из кубрика на нижнюю палубу.
— Товарищ курсант Андреев!
Вздрогнул от неожиданности, обернулся и увидел заместителя комиссара корабля Яковлева, в прошлом рабочего-слесаря. Поднялись с ним на верхнюю палубу. Идем в корму, где каюты командования корабля.
— Разволновались? Это неплохо, потому что в равнодушии никогда хорошего дела не сделаешь. Огорчены тем, что аудитория безмолвствовала?
— Очень.
— Совсем хорошо, что очень. Уверен: в следующий раз все будет лучше. Ну а как вы думаете, почему она безмолвствовала?
— Ума не приложу. Все говорил вроде бы правильно, а получилось не то! — с досадой произнес я.
— Хотите, я вам скажу, в чем дело? Да успокойтесь же наконец. Вы ведь не красна девица, а, командир. Командир свои эмоции должен уметь сдерживать и подчинять воле.
— Да ведь первое…
— Ну что ж, бывает, что «первый блин комом», зато потом — как кружева и вкуса необыкновенного. Вы любите блины?
— Очень! — невольно мое лицо расплылось в улыбке.
— Я тоже. Моя мамаша великая мастерица блины печь, а я еще больший мастер их уписывать. Выходит, у нас с вами, как у русских людей, одинаковый вкус. Может, зайдем ко мне в каюту?
Спускаемся туда, где размещаются кормовые каюты. Мое волнение как-то разом улеглось. В каюте на полке много книг. Произведения Ленина, материалы по партийно-политической работе, художественная литература. Меня заинтересовала пьеса «Любовь Яровая».
— Интересуетесь «Любовью Яровой»? Вещь замечательная, высокопартийная. Читаешь — дух захватывает. Могу дать почитать… Только после того, как «блины пойдут кружевами», — смеется Яковлев. — Садитесь!.. Ничего, ничего, балалайку можно положить и в угол дивана… Ну что, отдышались?
— Вполне.
— Вот теперь и поговорим о деле. Материал, готовясь к политзанятиям, вы подобрали интересный, а излагали его сухо, скучно. Здесь ведь перед вами краснофлотцы, большая половина которых малограмотные, есть совсем неграмотные. Мы собираемся открыть для них специальную школу ликвидации неграмотности. Для таких людей больше, чем для кого бы то ни было, нужен простой рассказ с доходчивыми жизненными примерами. В политической работе каждое слово должно попадать в цель, брать за душу, всегда идти от сердца, от глубокого убеждения и знания предмета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87