Так он шел около десяти
минут сквозь окружающий его кричащий карнавал, посматривая по сторонам и
при каждом взгляде делая легкие поклоны головой, иногда - раз, иногда -
два раза, как бы отдавая молчаливые приказы одному и тому же невысокому
мускулистому чжуану, который неотступно сопровождал монаха. Он то следовал
сзади него, то вдруг бойко проходил вперед, обгоняя его быстрым, похожим
на танец, шагом, все время оборачиваясь, чтобы успеть перехватить
указания, поступающие от напряженных глаз своего хозяина.
Вот последовал еще один приказ: два коротких кивка. Это произошло в
тот момент, когда монах свернул к ярко и кричаще оформленному входу в
кабаре. Сопровождающий его чжуан остался на улице, скромно сложив руки под
широким халатом. Его глаза осторожно и внимательно изучали шумную ночную
улицу, оживления которой он не мог понять. Это было безумие! Оскорбление!
Но он был "тади", в его обязанности входила защита священника-монаха, даже
ценой собственной жизни, и поэтому его собственные чувства не имели
никакого значения. Внутри кабаре висели плотные облака сигаретного дыма,
которые подсвечивались бликами от цветных светильников, и через весь зал
бежали разноцветные световые дорожки, сходящиеся у возвышения эстрады, где
через мощные динамики изрыгались грубые звуки панк-музыки, разбавленные
мелодиями Дальнего Востока.
Монах спокойно постоял некоторое время, будто изучая этот большой
переполненный зал. Несколько посетителей, в разной степени опьянения,
разглядывали его из-за столиков. Некоторые из них бросали в его сторону
мелкие монеты, прежде чем отвернуться от дверей, а другие вставали из-за
столов, оставляли деньги рядом с выпивкой и направлялись к двери. Хешанг
заметно действовал на окружающих, но этот эффект явно не устраивал
тучного, одетого в смокинг, человека, направлявшегося к нему.
- Могу ли я предложить Вам свои услуги, первый среди святых? -
спросил управляющий этим злачным местом.
Монах наклонился вперед и что-то очень тихо проговорил на ухо своему
неожиданному собеседнику. Среди произнесенных шепотом слов можно было
уловить чье-то имя. Глаза управляющего мгновенно округлились, изменился
весь его облик. Он вежливо поклонился и попросил монаха пройти к
маленькому столу недалеко от стены. Тот кивнул в знак согласия и
проследовал за тучным китайцем к указанному месту, в то время как
ближайшие к нему посетители выражали свое откровенное неудовольствие.
Тем временем управляющий вновь поклонился и заговорил с почтением,
которого, однако, явно не ощущал внутри себя:
- Будут ли какие-нибудь просьбы, первый из святых?
- Козьего молока, если это возможно, а если нет, то простой воды
будет вполне достаточно. Я благодарю вас.
- Это наша обязанность - услужить Вам, - произнес человек в смокинге,
медленно удаляясь, не переставая кланяться и следя за тем, чтобы его речь
была, как можно мягче и выразительней. Но большого значения, как он сам
мог заметить, это не имело. Оказалось, что этот высокий, одетый во все
белое, монах был знаком с самим лоабанем, и одно это уже объясняло все.
Ведь он при своем появлении назвал имя этого могущественного человека,
которое с уважением произносили не только в районе Голден Майлс. А кроме
того, это был особенный вечер, так как этот самый тайпин находился здесь,
в одной из задних комнат кабаре, о которой мало кто знал. Однако
управляющий не мог по собственному желанию сообщить своему тайному гостю о
прибытии монаха, для этого были другие люди. Этой ночью все должно было
быть очень строго, именно на этом настаивал его высокий гость, и поэтому,
когда он сам захочет увидеть монаха, кто-то из его людей придет и скажет
об этом. Так должно быть. Такова тайная жизнь одного из могущественных
финансистов Гонконга, тайпина, или лаобаня, как привыкли уважительно
называть его те, кто почитал его больше, чем бога.
- Быстро пошли человека с кухни в соседнюю лавку за козьим молоком, -
распорядился управляющий, обращаясь к старшему официанту, - и скажи ему,
чтобы он сделал это быстро-быстро, от этого будет зависеть существование
всего его потомства.
А монах в это время тихо и скромно сидел за столом. Его глаза
фанатика теперь стали более кроткими, и он со смирением разглядывал
окружавшую его суету чужой пустой жизни.
Неожиданно монотонное мерцание цветных бликов было нарушено яркой
вспышкой. Это на некотором расстоянии от монаха за одним из столов кто-то
вдруг зажег угольную спичку. За ней последовала вторая, затем - третья.
Эта последняя была поднесена к длинной черной сигарете. Эти короткие яркие
вспышки привлекли внимание монаха. Он медленно повернул голову,
по-прежнему покрытую капюшоном, в том направлении, где в клубах за
небольшим отдельным столом сидел небритый, неряшливо одетый китаец. Когда
их глаза встретились, монах едва заметно, скорее даже равнодушно, кивнул
головой.
Через несколько секунд стол, за которым сидел безалаберный курильщик,
был весь в огне. Горело все, что могло гореть: салфетки, меню, корзиночки
для цветов... Китаец закричал, видимо от испуга, и резким ударом
перевернул стол в тот момент, когда обезумившие официанты уже бежали со
всех сторон к начинавшемуся пожару. Посетители стали покидать соседние
столы по мере того, как огонь приближался к ним по полу. Управляющий
вместе с старшими официантами кричали и суетились, стараясь сохранить хотя
бы видимость порядка. Внезапно возникший пожар получил новое неожиданное
продолжение. Два старших официанта налетели на поджигателя с целью
утихомирить его. Но он, нанося им резкие удары руками и ногой по шее и
почкам, отбросил их в сторону сбившихся плотной группой посетителей.
Началась паника и хаос, во время которого зачинщик схватил стул и
запустил его в подбегавших на помощь официантов. И мужчины, и женщины,
все, кто только мог, бросились к дверям. Рок-группа тоже покинула сцену.
Разгул страстей нарастал, и в этот момент китаец вновь взглянул в сторону
маленького стола у стены. Монах исчез. Небритый чжуан схватил стул и
швырнул его вдоль зала. Куски дерева и осколки стекла брызнули во все
стороны, а китаец запустил в публику оставшуюся я у него в руках ножку от
стула. Едва ли прошло даже несколько минут, но это время решило все.
Монах прошел через дверь, расположенную в дальнем конце стены и
ведущую к внутренним помещениям. Миновав порог, он быстро закрыл ее за
собой, приспосабливая зрение к тусклому свету длинного узкого холла,
открывшегося перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
минут сквозь окружающий его кричащий карнавал, посматривая по сторонам и
при каждом взгляде делая легкие поклоны головой, иногда - раз, иногда -
два раза, как бы отдавая молчаливые приказы одному и тому же невысокому
мускулистому чжуану, который неотступно сопровождал монаха. Он то следовал
сзади него, то вдруг бойко проходил вперед, обгоняя его быстрым, похожим
на танец, шагом, все время оборачиваясь, чтобы успеть перехватить
указания, поступающие от напряженных глаз своего хозяина.
Вот последовал еще один приказ: два коротких кивка. Это произошло в
тот момент, когда монах свернул к ярко и кричаще оформленному входу в
кабаре. Сопровождающий его чжуан остался на улице, скромно сложив руки под
широким халатом. Его глаза осторожно и внимательно изучали шумную ночную
улицу, оживления которой он не мог понять. Это было безумие! Оскорбление!
Но он был "тади", в его обязанности входила защита священника-монаха, даже
ценой собственной жизни, и поэтому его собственные чувства не имели
никакого значения. Внутри кабаре висели плотные облака сигаретного дыма,
которые подсвечивались бликами от цветных светильников, и через весь зал
бежали разноцветные световые дорожки, сходящиеся у возвышения эстрады, где
через мощные динамики изрыгались грубые звуки панк-музыки, разбавленные
мелодиями Дальнего Востока.
Монах спокойно постоял некоторое время, будто изучая этот большой
переполненный зал. Несколько посетителей, в разной степени опьянения,
разглядывали его из-за столиков. Некоторые из них бросали в его сторону
мелкие монеты, прежде чем отвернуться от дверей, а другие вставали из-за
столов, оставляли деньги рядом с выпивкой и направлялись к двери. Хешанг
заметно действовал на окружающих, но этот эффект явно не устраивал
тучного, одетого в смокинг, человека, направлявшегося к нему.
- Могу ли я предложить Вам свои услуги, первый среди святых? -
спросил управляющий этим злачным местом.
Монах наклонился вперед и что-то очень тихо проговорил на ухо своему
неожиданному собеседнику. Среди произнесенных шепотом слов можно было
уловить чье-то имя. Глаза управляющего мгновенно округлились, изменился
весь его облик. Он вежливо поклонился и попросил монаха пройти к
маленькому столу недалеко от стены. Тот кивнул в знак согласия и
проследовал за тучным китайцем к указанному месту, в то время как
ближайшие к нему посетители выражали свое откровенное неудовольствие.
Тем временем управляющий вновь поклонился и заговорил с почтением,
которого, однако, явно не ощущал внутри себя:
- Будут ли какие-нибудь просьбы, первый из святых?
- Козьего молока, если это возможно, а если нет, то простой воды
будет вполне достаточно. Я благодарю вас.
- Это наша обязанность - услужить Вам, - произнес человек в смокинге,
медленно удаляясь, не переставая кланяться и следя за тем, чтобы его речь
была, как можно мягче и выразительней. Но большого значения, как он сам
мог заметить, это не имело. Оказалось, что этот высокий, одетый во все
белое, монах был знаком с самим лоабанем, и одно это уже объясняло все.
Ведь он при своем появлении назвал имя этого могущественного человека,
которое с уважением произносили не только в районе Голден Майлс. А кроме
того, это был особенный вечер, так как этот самый тайпин находился здесь,
в одной из задних комнат кабаре, о которой мало кто знал. Однако
управляющий не мог по собственному желанию сообщить своему тайному гостю о
прибытии монаха, для этого были другие люди. Этой ночью все должно было
быть очень строго, именно на этом настаивал его высокий гость, и поэтому,
когда он сам захочет увидеть монаха, кто-то из его людей придет и скажет
об этом. Так должно быть. Такова тайная жизнь одного из могущественных
финансистов Гонконга, тайпина, или лаобаня, как привыкли уважительно
называть его те, кто почитал его больше, чем бога.
- Быстро пошли человека с кухни в соседнюю лавку за козьим молоком, -
распорядился управляющий, обращаясь к старшему официанту, - и скажи ему,
чтобы он сделал это быстро-быстро, от этого будет зависеть существование
всего его потомства.
А монах в это время тихо и скромно сидел за столом. Его глаза
фанатика теперь стали более кроткими, и он со смирением разглядывал
окружавшую его суету чужой пустой жизни.
Неожиданно монотонное мерцание цветных бликов было нарушено яркой
вспышкой. Это на некотором расстоянии от монаха за одним из столов кто-то
вдруг зажег угольную спичку. За ней последовала вторая, затем - третья.
Эта последняя была поднесена к длинной черной сигарете. Эти короткие яркие
вспышки привлекли внимание монаха. Он медленно повернул голову,
по-прежнему покрытую капюшоном, в том направлении, где в клубах за
небольшим отдельным столом сидел небритый, неряшливо одетый китаец. Когда
их глаза встретились, монах едва заметно, скорее даже равнодушно, кивнул
головой.
Через несколько секунд стол, за которым сидел безалаберный курильщик,
был весь в огне. Горело все, что могло гореть: салфетки, меню, корзиночки
для цветов... Китаец закричал, видимо от испуга, и резким ударом
перевернул стол в тот момент, когда обезумившие официанты уже бежали со
всех сторон к начинавшемуся пожару. Посетители стали покидать соседние
столы по мере того, как огонь приближался к ним по полу. Управляющий
вместе с старшими официантами кричали и суетились, стараясь сохранить хотя
бы видимость порядка. Внезапно возникший пожар получил новое неожиданное
продолжение. Два старших официанта налетели на поджигателя с целью
утихомирить его. Но он, нанося им резкие удары руками и ногой по шее и
почкам, отбросил их в сторону сбившихся плотной группой посетителей.
Началась паника и хаос, во время которого зачинщик схватил стул и
запустил его в подбегавших на помощь официантов. И мужчины, и женщины,
все, кто только мог, бросились к дверям. Рок-группа тоже покинула сцену.
Разгул страстей нарастал, и в этот момент китаец вновь взглянул в сторону
маленького стола у стены. Монах исчез. Небритый чжуан схватил стул и
швырнул его вдоль зала. Куски дерева и осколки стекла брызнули во все
стороны, а китаец запустил в публику оставшуюся я у него в руках ножку от
стула. Едва ли прошло даже несколько минут, но это время решило все.
Монах прошел через дверь, расположенную в дальнем конце стены и
ведущую к внутренним помещениям. Миновав порог, он быстро закрыл ее за
собой, приспосабливая зрение к тусклому свету длинного узкого холла,
открывшегося перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143