Генеральный секретарь нашей партии.
– А-а-а!
– Вот тебе и «а-а-а». А зачем?
– На твои кудри подивиться, – буркнул Богданов.
– Нет, ты не шути, а помоги.
– Чем же это я тебе помогу? Что я, провидец, что ль? Впрочем, ты ему докладную записку посылал?
– Да ведь с тех пор сколько уже прошло.
– Ну, не знаю. Во всяком случае приготовься по этому делу.
И Кирилл отправился в Москву, прикрепив на грудь орден Красного Знамени и значок члена ЦИКа. Стеша старательно прилаживала их ему на отворот куртки и настолько была возбуждена, что выпроводила Кирилла без пальто, без запасного белья, и, только когда Кирилл сел в вагон, она вспомнила и об этом, но было уже поздно: поезд тронулся. И Стеша бежала за поездом, кричала:
– Кирилл! Не сердись! Я тебе все это пришлю! Ты прости меня! Я ведь тоже обо всем забыла!
– Ладно! Обойдусь. Как-нибудь!
Таким его и унес поезд в Москву.
Но как только он прошел кремлевские ворота, то вспомнил, что Сталин тоже член ЦИКа, а значка не носит, что он тоже военный человек, но вот ордена не носит.
«Фу! Вздумалось же мне налепить эти штучки. Экий! – Кирилл быстро сорвал значок, орден и сунул их в карман. – И Стешка тоже… дурочка…» Он тяжело вздохнул и вошел в обширную, уставленную мягкой мебелью, устланную коврами комнату. За одним из столов сидел работник аппарата. Он глянул на Кирилла сердито, и Кирилл сразу почувствовал, что в чем-то уже провинился перед этим человеком. «К нему, что ль, обратиться?» – подумал он и назвал свою фамилию.
– Опаздываешь, – упрекнул тот. – Велено было в десять, а ты – в одиннадцать. Что, в шашки, что ль, приглашают тебя играть?
– Трамвай… трамвай, знаете ли. Я ведь им не управляю, – пробормотал Кирилл и хотел было еще что-то сказать в свое оправдание, но человек, улыбнувшись, перебил его:
– Трамвай. Сам ты – трамвай. Ну, иди… не робей… Дядя. Иди, – и показал на дверь.
Экий милый парень.
Кирилл рванул дверь, переступил порог и – странно! – тут же успокоился, будто вошел в свою комнату.
Успокоился и удивился: он ждал, вот сейчас попадет в еще более обширную комнату, нежели приемная, уставленную еще более роскошной мебелью, с тяжелыми гардинами на окнах, как это бывает в кабинетах больших людей. Но перед ним была длинная, с побеленными стенами комната без ковров и портретов. Только в углу стоял бюст Ленина да на стене висела огромная карта Советского Союза, а под картой – схемы деталей паровоза, трактора, комбайна. Вот и все. Комната чистая, опрятная, но потолок низкий, сводчатый, как в старинных кладовках. На столе два телефона, недопитый стакан крепкого чая, сотенная коробка с папиросами «Аллегро» и маленький флакончик из-под духов, а во флакончике – три фиалки. В комнате со сводчатым потолком фиалки казались чересчур яркими, живыми и не к месту. Но в эту секунду Кирилл особого внимания на фиалки не обратил: он не видел перед собой Сталина, перед ним был кто-то другой.
«Не он», – с горечью и почему-то снова волнуясь, подумал Кирилл и шагнул к столу.
Человек, оторвавшись от бумаг, затуманенными глазами, будто ничего не понимая, посмотрел на Кирилла. Затем широким размахом отодвинул от себя зеленую папку с бумагами и, поднявшись из-за стола, отрывисто и даже грубо, видимо еще не избавившись от своих дум, сказал:
– Здравствуй. Товарищ Сталин очень занят и велел мне поговорить с тобой…
Перед Кириллом стоял Сергей Петрович Сивашев.
– Ну! Садись, крестник, – сказал он и улыбнулся, показывая ряд белых ровных зубов.
«Не принял…» И Кириллу вдруг стало «все равно». Все равно – понравится или не понравится он Сивашеву, все равно – будет или не будет он говорить с ним.
– А я ведь к нему ехал. – Кирилл хотел еще что-то сказать, но Сивашев перебил его:
– К нему? Это ты правильно…
– Вот… вот… и я хотел это же… у ево, – невольно подражая Сивашеву, глухо и с еще большей обидой произнес он.
– Но ты сам виноват. Разиня. Он тебя ждал до десяти… Ну, ничего. Ты это… не горюй. Он, может, придет. А мы давай работать. Бездельников не любят. Считают их хуже воров… Понимаешь? – Сивашев вынул из стола тетрадку – это и была докладная записка Кирилла Ждаркина. – Читали мы твое сочинение. Понравилось. – И, сложив в щепоть пальцы, он косо ткнул рукой в тетрадь.
«Ого! Значит, деньгу дадут», – решил Кирилл и наклонился над тетрадкой.
Но Сивашев отодвинул тетрадку в сторону и стал расспрашивать о настроении крестьян, о руководителях края. Расспрашивал он тихим, спокойным голосом. Движения рук у него в эту минуту были чуть косые, плавные и скупые, но под глазами то наливались, то пропадали мешки, и это выдавало, что Сивашев внутренне не так-то спокоен, как хочет казаться. И другое заметил Кирилл: за время работы в Центральном Комитете партии Сивашев как-то весь подтянулся и стал внешне будто суше.
– Драчка! Скоро будет большая драчка, – вдруг проговорил он и заходил по кабинету, клонясь вперед, бросая отрывистые слова. – Некоторые разыгрывают из себя культурников! За ними надо глядеть. В оба. Да, да, в оба и посмелей, – и весь сжался, точно перед прыжком.
«Не зря его прозвали «тигровым человеком», – подумал Кирилл, вовсе еще не понимая, о какой «драчке» говорит Сивашев.
– Нынче надо глядеть и за теми, кто «ни туды ни сюды». Понимаешь? Вот Жарков… – Сивашев ткнул пальцем в зеленую папку с бумагами, в ту самую, которую при входе Кирилла он отбросил от себя. – Вот Жарков. Был секретарем крайкома, а в борьбе с Троцким занял позицию «ни туды ни сюды». – И, чуть подождав, снова заулыбался, затем взял тетрадь, присланную когда-то Кириллом Ждаркиным, и стал читать. Читая, он все время одобрительно кивал головой.
Это не была обычная докладная записка, напичканная цифрами, цитатами, это был продуманный план переустройства села, мотивированный жизненными фактами, – и Сивашеву это очень понравилось. Нравилось ему и то, что в записке говорилось не только о вещах – о хозяйстве, о школах, о плотинах, о прудах, о конюшнях, театрах, то есть не только о материальных ценностях, но и главным образом о человеке.
И все шло прекрасно, пока Сивашев не натолкнулся на те пункты в докладной записке, где говорилось о деньгах.
– На постройку плотины – двести тысяч рублей? – сурово спросил он и красным карандашом жирно вычеркнул этот пункт.
– Зачем черкать-то? – запротестовал Кирилл.
Сивашев нахмурился, хотел было возразить, но в это время открылась боковая дверь, и в кабинет вошел человек в куртке военного образца, в белых брюках и в сапогах с короткими голенищами. Он шел к столу, пересекая комнату наискось, весь плотно сколоченный, без лишних движений рук, головы, туловища. Из полутемного угла он выступил стремительно. Сивашев быстро поднялся из-за стола, уступая место, а Кирилл невольно сделал несколько шагов назад и прислонился к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– А-а-а!
– Вот тебе и «а-а-а». А зачем?
– На твои кудри подивиться, – буркнул Богданов.
– Нет, ты не шути, а помоги.
– Чем же это я тебе помогу? Что я, провидец, что ль? Впрочем, ты ему докладную записку посылал?
– Да ведь с тех пор сколько уже прошло.
– Ну, не знаю. Во всяком случае приготовься по этому делу.
И Кирилл отправился в Москву, прикрепив на грудь орден Красного Знамени и значок члена ЦИКа. Стеша старательно прилаживала их ему на отворот куртки и настолько была возбуждена, что выпроводила Кирилла без пальто, без запасного белья, и, только когда Кирилл сел в вагон, она вспомнила и об этом, но было уже поздно: поезд тронулся. И Стеша бежала за поездом, кричала:
– Кирилл! Не сердись! Я тебе все это пришлю! Ты прости меня! Я ведь тоже обо всем забыла!
– Ладно! Обойдусь. Как-нибудь!
Таким его и унес поезд в Москву.
Но как только он прошел кремлевские ворота, то вспомнил, что Сталин тоже член ЦИКа, а значка не носит, что он тоже военный человек, но вот ордена не носит.
«Фу! Вздумалось же мне налепить эти штучки. Экий! – Кирилл быстро сорвал значок, орден и сунул их в карман. – И Стешка тоже… дурочка…» Он тяжело вздохнул и вошел в обширную, уставленную мягкой мебелью, устланную коврами комнату. За одним из столов сидел работник аппарата. Он глянул на Кирилла сердито, и Кирилл сразу почувствовал, что в чем-то уже провинился перед этим человеком. «К нему, что ль, обратиться?» – подумал он и назвал свою фамилию.
– Опаздываешь, – упрекнул тот. – Велено было в десять, а ты – в одиннадцать. Что, в шашки, что ль, приглашают тебя играть?
– Трамвай… трамвай, знаете ли. Я ведь им не управляю, – пробормотал Кирилл и хотел было еще что-то сказать в свое оправдание, но человек, улыбнувшись, перебил его:
– Трамвай. Сам ты – трамвай. Ну, иди… не робей… Дядя. Иди, – и показал на дверь.
Экий милый парень.
Кирилл рванул дверь, переступил порог и – странно! – тут же успокоился, будто вошел в свою комнату.
Успокоился и удивился: он ждал, вот сейчас попадет в еще более обширную комнату, нежели приемная, уставленную еще более роскошной мебелью, с тяжелыми гардинами на окнах, как это бывает в кабинетах больших людей. Но перед ним была длинная, с побеленными стенами комната без ковров и портретов. Только в углу стоял бюст Ленина да на стене висела огромная карта Советского Союза, а под картой – схемы деталей паровоза, трактора, комбайна. Вот и все. Комната чистая, опрятная, но потолок низкий, сводчатый, как в старинных кладовках. На столе два телефона, недопитый стакан крепкого чая, сотенная коробка с папиросами «Аллегро» и маленький флакончик из-под духов, а во флакончике – три фиалки. В комнате со сводчатым потолком фиалки казались чересчур яркими, живыми и не к месту. Но в эту секунду Кирилл особого внимания на фиалки не обратил: он не видел перед собой Сталина, перед ним был кто-то другой.
«Не он», – с горечью и почему-то снова волнуясь, подумал Кирилл и шагнул к столу.
Человек, оторвавшись от бумаг, затуманенными глазами, будто ничего не понимая, посмотрел на Кирилла. Затем широким размахом отодвинул от себя зеленую папку с бумагами и, поднявшись из-за стола, отрывисто и даже грубо, видимо еще не избавившись от своих дум, сказал:
– Здравствуй. Товарищ Сталин очень занят и велел мне поговорить с тобой…
Перед Кириллом стоял Сергей Петрович Сивашев.
– Ну! Садись, крестник, – сказал он и улыбнулся, показывая ряд белых ровных зубов.
«Не принял…» И Кириллу вдруг стало «все равно». Все равно – понравится или не понравится он Сивашеву, все равно – будет или не будет он говорить с ним.
– А я ведь к нему ехал. – Кирилл хотел еще что-то сказать, но Сивашев перебил его:
– К нему? Это ты правильно…
– Вот… вот… и я хотел это же… у ево, – невольно подражая Сивашеву, глухо и с еще большей обидой произнес он.
– Но ты сам виноват. Разиня. Он тебя ждал до десяти… Ну, ничего. Ты это… не горюй. Он, может, придет. А мы давай работать. Бездельников не любят. Считают их хуже воров… Понимаешь? – Сивашев вынул из стола тетрадку – это и была докладная записка Кирилла Ждаркина. – Читали мы твое сочинение. Понравилось. – И, сложив в щепоть пальцы, он косо ткнул рукой в тетрадь.
«Ого! Значит, деньгу дадут», – решил Кирилл и наклонился над тетрадкой.
Но Сивашев отодвинул тетрадку в сторону и стал расспрашивать о настроении крестьян, о руководителях края. Расспрашивал он тихим, спокойным голосом. Движения рук у него в эту минуту были чуть косые, плавные и скупые, но под глазами то наливались, то пропадали мешки, и это выдавало, что Сивашев внутренне не так-то спокоен, как хочет казаться. И другое заметил Кирилл: за время работы в Центральном Комитете партии Сивашев как-то весь подтянулся и стал внешне будто суше.
– Драчка! Скоро будет большая драчка, – вдруг проговорил он и заходил по кабинету, клонясь вперед, бросая отрывистые слова. – Некоторые разыгрывают из себя культурников! За ними надо глядеть. В оба. Да, да, в оба и посмелей, – и весь сжался, точно перед прыжком.
«Не зря его прозвали «тигровым человеком», – подумал Кирилл, вовсе еще не понимая, о какой «драчке» говорит Сивашев.
– Нынче надо глядеть и за теми, кто «ни туды ни сюды». Понимаешь? Вот Жарков… – Сивашев ткнул пальцем в зеленую папку с бумагами, в ту самую, которую при входе Кирилла он отбросил от себя. – Вот Жарков. Был секретарем крайкома, а в борьбе с Троцким занял позицию «ни туды ни сюды». – И, чуть подождав, снова заулыбался, затем взял тетрадь, присланную когда-то Кириллом Ждаркиным, и стал читать. Читая, он все время одобрительно кивал головой.
Это не была обычная докладная записка, напичканная цифрами, цитатами, это был продуманный план переустройства села, мотивированный жизненными фактами, – и Сивашеву это очень понравилось. Нравилось ему и то, что в записке говорилось не только о вещах – о хозяйстве, о школах, о плотинах, о прудах, о конюшнях, театрах, то есть не только о материальных ценностях, но и главным образом о человеке.
И все шло прекрасно, пока Сивашев не натолкнулся на те пункты в докладной записке, где говорилось о деньгах.
– На постройку плотины – двести тысяч рублей? – сурово спросил он и красным карандашом жирно вычеркнул этот пункт.
– Зачем черкать-то? – запротестовал Кирилл.
Сивашев нахмурился, хотел было возразить, но в это время открылась боковая дверь, и в кабинет вошел человек в куртке военного образца, в белых брюках и в сапогах с короткими голенищами. Он шел к столу, пересекая комнату наискось, весь плотно сколоченный, без лишних движений рук, головы, туловища. Из полутемного угла он выступил стремительно. Сивашев быстро поднялся из-за стола, уступая место, а Кирилл невольно сделал несколько шагов назад и прислонился к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94