Турецкий пробовал эту еду, будучи в Германии, и в принципе не возразил против некоторых изысков. Но, узрев импортную упаковку, на коей значились «Миноги копченые», не мог удержаться и резко ополовинил свой бюджет. От одного их вида пахло беспечной юностью, когда даже нищий студент мог зайти в ресторан московского Дома журналистов и заказать себе пребывание в раю за рупь с копейками. К сожалению, все уходит: и молодость, и миноги. Но остаются воспоминания. Они и окрылили Александра Борисовича: он взял две упаковки.
Это было чудо. Сидели два мужика, с наслаждением пили и закусывали. До тех пор, пока не раздался телефонный звонок – приглушенный, но настойчивый.
– Они знают, что я дома! – многозначительно сказал Турецкий и медленно поднес трубку к уху.
– Я так и подумал, что вы не спите, – послышался знакомый говорок, в котором «что» звучало как «шо», а «вы» – как – «ви». Добавить еще «таки да», и перед глазами встанет очень хитрый и очень мудрый недавний хозяин застолья, впрочем, весьма благочинного.
– Я узнал вас, Ефим Юльевич, – ответил «важняк». – Чем обязан вашему звонку?
– Так вот, я подумал, что любая весть, как вы говорите, лучше сразу, да? А то пойдут кривотолки! Зачем?
– Новые сведения? Удобно ли?
– Увы! Я хотел, знаете ли, чтоб этот грубиян послушал кассетку, которую вы мне дали. Понимаете? Попросил отвезти ему… Помните того вежливого молодого человека? Костя его зовут. Так он сейчас приехал и говорит: «Слушайте, говорит, уважаемый Ефим Юльевич! Вы знаете, что этот потс натворил? Он нажрался какой-то дряни и шагнул себе из окна». Вы представляете? Шагнул, идиёт, прямо с десятого этажа… Ай-я-яй, я всегда подозревал, что у этого рыжего грубияна не в порядке с головой. Вы можете быть таким грубым? А я? Ну конечно нет! Такая беда… А ведь я хотел, чтоб он сам себя услышал хотя бы раз и – устыдился!
– Я вам искренне сочувствую, Ефим Юльевич, – сказал Турецкий, – делая большие глаза насторожившемуся Гоголеву.
– Да, спасибо, хотя… сами понимаете, не легче. Так я что хотел сказать: с кассеткой этой что ж теперь делать? Вам прислать?
– Я думаю, будет правильно, если кто-нибудь из ваших помощников, да хоть тот же Костя, подвезет к Виктору Петровичу. Милицию, я полагаю, вызвали?
– А как же! – с жаром воскликнул Рафалович. – Причем сразу! Он, оказывается, крепко баловался наркотой. Наверное, отсюда и такие вспышки… темперамента. Вы меня понимаете?
– Я вас очень хорошо понял, Ефим Юльевич.
– Передайте мой сердечный привет вашему московскому коллеге. Я забыл попросить вас об этом одолжении при прощании. Всего доброго, хорошей вам дороги.
– Спасибо, – почти по слогам произнес Турецкий и услыхал гудки отбоя. – Интересно, что это он меня провожает?
– Ну что там? – вскинулся наконец Гоголев.
– Тот рыжий нажрался или накололся наркоты и вышел на улицу. Через окно на десятом этаже. Ничего? Про кассету ты уже слышал.
– Хм… Он что же, считает, что закрыл вопрос?
– Нет, просто временно снял напряжение. Кстати, Петрович, ты помнишь, там, на квартире у Новикова, его сосед, кажется Гриша, описывая гостей, по-моему, назвал одного остролицего такого, с рыжеватыми волосами. Или я ошибаюсь?
– Было, точно.
– Петрович, надо срочно узнать, кто там возглавляет дежурную бригаду, и дать им следующее задание. Эксперт-криминалист труп, конечно, запечатлел, пусть и лицо отчетливо снимет, даже если оно разбито. В квартире необходимо найти фотографию этого рыжего, желательно, конечно, из последних прижизненных. Можно и из паспорта. Понимаешь, какое дело? Если все это завязано в такой тесный клубок, я бы проверил все фотики на том Грише. И Рыжего, и фотороботы киллеров. Соседей бы порасспрашивал, тоже предъявил им картинки. Это – во-первых. А во-вторых, надо не просто зафиксировать смерть от… Скажи, чтоб все пробы с ходу отдали биологам и химикам на экспресс-анализ, так у нас уже к утру может быть достоверная картина. Слишком лихо сработано. Не верю я ни в какие наркотики. Хотя…
Гоголев тут же засел за телефон, через дежурного по городу узнал, какая бригада на выезде. Затем перезвонил к себе в угрозыск и выдал экстренное задание. Там, похоже, стали упрямиться, но Гоголев был непреклонен. Положив трубку, удовлетворенно заметил:
– Пусть побегают. Совсем разленились. Подай им, видишь ли, на блюдечке. В общем, все сделают. Ну, наливай, давай помянем этого Копперфилда, земля ему, дураку, пухом.
– Почему Копперфилд?
– Иван сказал, что фамилия самоубийцы Копер. Кстати, не из тамбовских. Да, клубочек, однако… Но теперь мне интересно, какое место здесь занимает Рафалович?
– Сдает помаленьку и тех и других? Ты это хотел сказать?
– Боюсь, другое, Александр Борисович. Выбрасывает лишних. Но так, что нам остается только удивляться. И пить с ним водку при случае.
– Ну наш-то случай, прямо скажем, не самый обычный!
– А я не про нас. Я – про теньденьсию! У вас, в Москве, что – иначе?
– Та же картина, и та же, ты прав, тенденция. Но у вас все равно лучше. У вас миноги продают!… Кстати, сожаление у старика звучало абсолютно искренне, слух меня не обманывает. И тем не менее это он торопит события. Зачем?
– Значит, мы где-то все-таки наступили на него. Или на того, кому и он служит. Но твоему Щербине, мне кажется, подкинули еще подарочек.
– Во-первых, не моему, а вашему. А во-вторых, я бы пока подождал приобщать это дело к делу об убийстве Михайлова. Доказательств-то пока никаких. А что мы с тобой тут себе думаем, к делу не пришьешь. Тухлый «висяк» – хуже не придумать…
КАЖДОМУ – СВОЕ УТРО
Непогода в Москву приходит, как правило, из Питера. Там начнется дождь – жди его через день-другой в столице. Вот и теперь навалилась холодрыга – хмурая, неуютная. А ведь только начался сентябрь. Что ж дальше-то будет?…
Вице– премьер российского правительства Михаил Нечаев ехал на Неглинную, где располагалась основная резиденция Центрального банка. Там в скором времени должен был состояться серьезный разговор с его председателем. Ну, не такой, скажем, чтобы беспокоиться за его исход, скорее очередная рабочая встреча, однако на душе у Михаила Гавриловича было сумрачно, будто по погоде. Тому было несколько причин: и первая, вот уж когда воистину и природа плачет, -пришедшая несколько дней назад из Питера трагическая весть об убийстве Васи Михайлова.
Василий, к которому Нечаев уже много лет испытывал самые лучшие дружеские чувства, был постоянным и верным участником грандиозной программы приватизации, разработанной и последовательно проводимой в жизнь Михаилом Гавриловичем, кстати, также не без активной помощи все того же Михайлова. Но каждый шаг этой программы, каждое очередное решение правительства вызывали все увеличивающееся сопротивление противников экономических реформ, а их хватало и в Совете Федерации, среди «красных» губернаторов, и в Госдуме, да и в самом правительстве, и даже в банках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Это было чудо. Сидели два мужика, с наслаждением пили и закусывали. До тех пор, пока не раздался телефонный звонок – приглушенный, но настойчивый.
– Они знают, что я дома! – многозначительно сказал Турецкий и медленно поднес трубку к уху.
– Я так и подумал, что вы не спите, – послышался знакомый говорок, в котором «что» звучало как «шо», а «вы» – как – «ви». Добавить еще «таки да», и перед глазами встанет очень хитрый и очень мудрый недавний хозяин застолья, впрочем, весьма благочинного.
– Я узнал вас, Ефим Юльевич, – ответил «важняк». – Чем обязан вашему звонку?
– Так вот, я подумал, что любая весть, как вы говорите, лучше сразу, да? А то пойдут кривотолки! Зачем?
– Новые сведения? Удобно ли?
– Увы! Я хотел, знаете ли, чтоб этот грубиян послушал кассетку, которую вы мне дали. Понимаете? Попросил отвезти ему… Помните того вежливого молодого человека? Костя его зовут. Так он сейчас приехал и говорит: «Слушайте, говорит, уважаемый Ефим Юльевич! Вы знаете, что этот потс натворил? Он нажрался какой-то дряни и шагнул себе из окна». Вы представляете? Шагнул, идиёт, прямо с десятого этажа… Ай-я-яй, я всегда подозревал, что у этого рыжего грубияна не в порядке с головой. Вы можете быть таким грубым? А я? Ну конечно нет! Такая беда… А ведь я хотел, чтоб он сам себя услышал хотя бы раз и – устыдился!
– Я вам искренне сочувствую, Ефим Юльевич, – сказал Турецкий, – делая большие глаза насторожившемуся Гоголеву.
– Да, спасибо, хотя… сами понимаете, не легче. Так я что хотел сказать: с кассеткой этой что ж теперь делать? Вам прислать?
– Я думаю, будет правильно, если кто-нибудь из ваших помощников, да хоть тот же Костя, подвезет к Виктору Петровичу. Милицию, я полагаю, вызвали?
– А как же! – с жаром воскликнул Рафалович. – Причем сразу! Он, оказывается, крепко баловался наркотой. Наверное, отсюда и такие вспышки… темперамента. Вы меня понимаете?
– Я вас очень хорошо понял, Ефим Юльевич.
– Передайте мой сердечный привет вашему московскому коллеге. Я забыл попросить вас об этом одолжении при прощании. Всего доброго, хорошей вам дороги.
– Спасибо, – почти по слогам произнес Турецкий и услыхал гудки отбоя. – Интересно, что это он меня провожает?
– Ну что там? – вскинулся наконец Гоголев.
– Тот рыжий нажрался или накололся наркоты и вышел на улицу. Через окно на десятом этаже. Ничего? Про кассету ты уже слышал.
– Хм… Он что же, считает, что закрыл вопрос?
– Нет, просто временно снял напряжение. Кстати, Петрович, ты помнишь, там, на квартире у Новикова, его сосед, кажется Гриша, описывая гостей, по-моему, назвал одного остролицего такого, с рыжеватыми волосами. Или я ошибаюсь?
– Было, точно.
– Петрович, надо срочно узнать, кто там возглавляет дежурную бригаду, и дать им следующее задание. Эксперт-криминалист труп, конечно, запечатлел, пусть и лицо отчетливо снимет, даже если оно разбито. В квартире необходимо найти фотографию этого рыжего, желательно, конечно, из последних прижизненных. Можно и из паспорта. Понимаешь, какое дело? Если все это завязано в такой тесный клубок, я бы проверил все фотики на том Грише. И Рыжего, и фотороботы киллеров. Соседей бы порасспрашивал, тоже предъявил им картинки. Это – во-первых. А во-вторых, надо не просто зафиксировать смерть от… Скажи, чтоб все пробы с ходу отдали биологам и химикам на экспресс-анализ, так у нас уже к утру может быть достоверная картина. Слишком лихо сработано. Не верю я ни в какие наркотики. Хотя…
Гоголев тут же засел за телефон, через дежурного по городу узнал, какая бригада на выезде. Затем перезвонил к себе в угрозыск и выдал экстренное задание. Там, похоже, стали упрямиться, но Гоголев был непреклонен. Положив трубку, удовлетворенно заметил:
– Пусть побегают. Совсем разленились. Подай им, видишь ли, на блюдечке. В общем, все сделают. Ну, наливай, давай помянем этого Копперфилда, земля ему, дураку, пухом.
– Почему Копперфилд?
– Иван сказал, что фамилия самоубийцы Копер. Кстати, не из тамбовских. Да, клубочек, однако… Но теперь мне интересно, какое место здесь занимает Рафалович?
– Сдает помаленьку и тех и других? Ты это хотел сказать?
– Боюсь, другое, Александр Борисович. Выбрасывает лишних. Но так, что нам остается только удивляться. И пить с ним водку при случае.
– Ну наш-то случай, прямо скажем, не самый обычный!
– А я не про нас. Я – про теньденьсию! У вас, в Москве, что – иначе?
– Та же картина, и та же, ты прав, тенденция. Но у вас все равно лучше. У вас миноги продают!… Кстати, сожаление у старика звучало абсолютно искренне, слух меня не обманывает. И тем не менее это он торопит события. Зачем?
– Значит, мы где-то все-таки наступили на него. Или на того, кому и он служит. Но твоему Щербине, мне кажется, подкинули еще подарочек.
– Во-первых, не моему, а вашему. А во-вторых, я бы пока подождал приобщать это дело к делу об убийстве Михайлова. Доказательств-то пока никаких. А что мы с тобой тут себе думаем, к делу не пришьешь. Тухлый «висяк» – хуже не придумать…
КАЖДОМУ – СВОЕ УТРО
Непогода в Москву приходит, как правило, из Питера. Там начнется дождь – жди его через день-другой в столице. Вот и теперь навалилась холодрыга – хмурая, неуютная. А ведь только начался сентябрь. Что ж дальше-то будет?…
Вице– премьер российского правительства Михаил Нечаев ехал на Неглинную, где располагалась основная резиденция Центрального банка. Там в скором времени должен был состояться серьезный разговор с его председателем. Ну, не такой, скажем, чтобы беспокоиться за его исход, скорее очередная рабочая встреча, однако на душе у Михаила Гавриловича было сумрачно, будто по погоде. Тому было несколько причин: и первая, вот уж когда воистину и природа плачет, -пришедшая несколько дней назад из Питера трагическая весть об убийстве Васи Михайлова.
Василий, к которому Нечаев уже много лет испытывал самые лучшие дружеские чувства, был постоянным и верным участником грандиозной программы приватизации, разработанной и последовательно проводимой в жизнь Михаилом Гавриловичем, кстати, также не без активной помощи все того же Михайлова. Но каждый шаг этой программы, каждое очередное решение правительства вызывали все увеличивающееся сопротивление противников экономических реформ, а их хватало и в Совете Федерации, среди «красных» губернаторов, и в Госдуме, да и в самом правительстве, и даже в банках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118