Уж им-то, кажется, чего возражать, банкирам-то?… Им и карты в руки! Нет, те же политические игры. Да оно, в общем, и понятно: происхождение капитала и диктует свою политику.
В боксе, которым и Михаил, и Василий когда-то в юности занимались, любительским, естественно, всегда особенно ценилось умение держать удар. Так вот, Вася – и это видел Нечаев, и за это крепко ценил друга – умел держать удар. Даже в ситуациях невероятно трудных, как эта, последняя. Но кто ж мог предполагать, что противник, вместо честного боя, предпочтет запретный прием?… А если проще, внесет в экономическую политику в качестве решающего аргумента главный способ бандитских разборок. Поэтому в той трагедии, что случилась в Питере, Нечаев видел и свою вину. Правда, битвы без жертв не бывает, это известно, но как объяснить сей постулат близким этой жертвы? Да самому себе, наконец…
Другая причина скверного настроения имела тоже сугубо личный характер. Она заключалась в совершенно потрясающем, ничем не исправимом провинциальном мышлении дорогой его супруги Инессы Алексеевны. Как была инспектором дошкольных учреждений, так ею и осталась, несмотря на резко изменившиеся жизненные обстоятельства, быстрое возвышение мужа, иной образ жизни, быта, вообще все то новое, что принес переезд в Москву. Ее раздражали многочисленные приемы и презентации, на которых он, Нечаев, просто обязан присутствовать, ей не нравился определенный светский лоск, обретаемый мужем, ей всюду и постоянно чудились его измены, а по поводу поздних возвращений даже и мыслей других не было: «Ну конечно, я же видела по телевизору, как ты ел эту суку глазами!» или: «Но ты же не возражал, когда эта тварь лезла к тебе со своими развратными поцелуями!» Редкие совместные посещения некоторых относительно спокойных мероприятий все равно превращались для него в пытку – у жены тут же возникал хорошо известный всем психологам так называемый синдром жены советского президента, и Инессу несло. «Мы тут решили… мы посоветовались… но ведь это дураку ясно…» И тому подобное, от чего хотелось иной раз провалиться сквозь землю. Растерявшая прежних друзей, она не приобрела новых и, вероятно, страдала от одиночества. Но Михаил ничем не мог помочь ей, ибо обязан был бывать там, где ей не нравилось. Он уже не принадлежал себе, сохранение определенного имиджа требовало игры по общеизвестным правилам. Тебя никто особенно не уговаривал, но ты подписался и теперь играй по определенным правилам. Таков закон, и не тебе его менять…
Во все остальные причины возникшей душевной тяжести даже и углубляться не стоило. Среди них было и недавнее выступление президента в Государственной Думе, после которого осталось ощущение, что того постоянно и целенаправленно подставляет его же окружение. Эти деятели вкладывают в уста первого лица в государстве правильные в общем-то мысли, но придают им такой оттенок, что они кажутся абсурдными. Да, нет сомнений, надо амнистировать заграничные капиталы российских бизнесменов, чтоб они наконец начали работать на отечественную экономику. А что тут же было предложено? Обложить их налогом! Да тут впору самому государству приплатить, чтоб только вернуть миллиарды долларов в родную экономику! Смеются ж люди!
Вот об этом и пошел тогда резкий разговор у председателя правительства, во время которого Нечаев не сдержался и рубанул от души, что называется. За что получил жесткий «отлуп» от самого премьера, ибо были задеты его личные приоритеты, в частности нефтяные квоты на поставки за границу. Другие вице-премьеры знали эту «юношескую», первую, так сказать, любовь Виталия Сергеевича Михеева и без чрезвычайной нужды на рожон не перли. А Нечаев – попер. За что и схлопотал. А ведь премьер сам – впрочем, не исключено, что и по инициативе президента, тепло относившегося к новому «вице», – передал Нечаеву этот один из самых склочных участков экономики. В качестве дополнительной нагрузки. Так ведь знал же Михаил, чьи интересы задел! Уже на следующий день склоняли его имя как «великого борца» с нефтяной мафией. И опять ночные звонки «доброжелателей», пока советующих поумерить пыл и попытаться договориться. Пока. Сколько оно еще будет длиться?…
С переднего сиденья новенькой, специально для правительственных целей модернизированной «Волги» обернулся Геннадий Борисович, личный охранник вице-премьера.
– Будем заезжать во двор или паркуемся у ворот, Михаил Гаврилович?
Машина с Театрального проезда, без всяких правил, заворачивала на Неглинную. Шофер просто включил мигалку и коротко рявкнул сиреной, отчего несущиеся с Лубянской площади автомобили заметно вздрогнули и, как собаки, на миг присели, пропуская нахала.
– Заезжать не надо, – ответил Нечаев. – До совещания еще почти час.
– А чего ж тогда так рано? – недовольно спросил охранник.
– У меня есть одно небольшое дельце… Тут, рядом.
– Не нравятся мне эти незапланированные дела, – более резко заметил охранник, отворачиваясь. Он был старше Нечаева и иногда позволял себе делать замечания более суровым, чем следовало бы, тоном.
– А я тебя, Геннадий Борисович, вовсе и не заставляю ходить за мной следом. Посиди в машине.
– Не положено, Михаил Гаврилович, – сухо отрезал охранник. – Это мое дело, и мне за него зарплату платят. Не подхожу, возьмите себе другого. Если б я знал, ребят бы сюда подослал. Так не дело.
– Ладно тебе, не сердись. Это ж рядом, дом почти напротив.
– Да знаю я, – недовольно поморщился Геннадий и обратился к шоферу: – Значит, Илья, как обычно. Я – первым, ты – сзади.
– Да бросьте вы, мужики, фигней заниматься! Кому мы тут все нужны?
– У вас свои заботы, Михаил Гаврилович, а у нас – свои. Давайте не будет мешать друг другу. Илья, не ставь у ворот, можно чуть-чуть дальше. Видишь, арка слева? Вот напротив и давай.
Машина мягко затормозила и въехала между двумя припаркованными «мерседесами». А какие еще машины могут позволить себе стоянку возле Центробанка!
Охранник вышел, привычно огляделся, затем обошел машину и открыл заднюю дверь. Одновременно выбрался из-за руля и шофер. Теперь все трое стояли как бы гуськом, пережидая поток несущихся машин.
Хлопка не слышал никто. Просто сдавленно вскрикнул шофер. Геннадий мгновенно обернулся и увидел заваливающегося на спину Илью. Охранник тут же вскинул руки, прикрывая своим телом Нечаева, и почувствовал мгновенный сокрушающий удар в спину. Падая, он успел ухватиться за Михаила, желая подмять его под себя, но увидел безумные глаза своего хозяина, и свет померк для него.
С минуту никто из прохожих ничего не мог понять. Словно вдруг трое здоровых мужиков поскользнулись на чем-то и рухнули друг на друга. А когда сообразили, увидели – раздались крики, на которые отреагировали лишь проезжавшие мимо водители:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
В боксе, которым и Михаил, и Василий когда-то в юности занимались, любительским, естественно, всегда особенно ценилось умение держать удар. Так вот, Вася – и это видел Нечаев, и за это крепко ценил друга – умел держать удар. Даже в ситуациях невероятно трудных, как эта, последняя. Но кто ж мог предполагать, что противник, вместо честного боя, предпочтет запретный прием?… А если проще, внесет в экономическую политику в качестве решающего аргумента главный способ бандитских разборок. Поэтому в той трагедии, что случилась в Питере, Нечаев видел и свою вину. Правда, битвы без жертв не бывает, это известно, но как объяснить сей постулат близким этой жертвы? Да самому себе, наконец…
Другая причина скверного настроения имела тоже сугубо личный характер. Она заключалась в совершенно потрясающем, ничем не исправимом провинциальном мышлении дорогой его супруги Инессы Алексеевны. Как была инспектором дошкольных учреждений, так ею и осталась, несмотря на резко изменившиеся жизненные обстоятельства, быстрое возвышение мужа, иной образ жизни, быта, вообще все то новое, что принес переезд в Москву. Ее раздражали многочисленные приемы и презентации, на которых он, Нечаев, просто обязан присутствовать, ей не нравился определенный светский лоск, обретаемый мужем, ей всюду и постоянно чудились его измены, а по поводу поздних возвращений даже и мыслей других не было: «Ну конечно, я же видела по телевизору, как ты ел эту суку глазами!» или: «Но ты же не возражал, когда эта тварь лезла к тебе со своими развратными поцелуями!» Редкие совместные посещения некоторых относительно спокойных мероприятий все равно превращались для него в пытку – у жены тут же возникал хорошо известный всем психологам так называемый синдром жены советского президента, и Инессу несло. «Мы тут решили… мы посоветовались… но ведь это дураку ясно…» И тому подобное, от чего хотелось иной раз провалиться сквозь землю. Растерявшая прежних друзей, она не приобрела новых и, вероятно, страдала от одиночества. Но Михаил ничем не мог помочь ей, ибо обязан был бывать там, где ей не нравилось. Он уже не принадлежал себе, сохранение определенного имиджа требовало игры по общеизвестным правилам. Тебя никто особенно не уговаривал, но ты подписался и теперь играй по определенным правилам. Таков закон, и не тебе его менять…
Во все остальные причины возникшей душевной тяжести даже и углубляться не стоило. Среди них было и недавнее выступление президента в Государственной Думе, после которого осталось ощущение, что того постоянно и целенаправленно подставляет его же окружение. Эти деятели вкладывают в уста первого лица в государстве правильные в общем-то мысли, но придают им такой оттенок, что они кажутся абсурдными. Да, нет сомнений, надо амнистировать заграничные капиталы российских бизнесменов, чтоб они наконец начали работать на отечественную экономику. А что тут же было предложено? Обложить их налогом! Да тут впору самому государству приплатить, чтоб только вернуть миллиарды долларов в родную экономику! Смеются ж люди!
Вот об этом и пошел тогда резкий разговор у председателя правительства, во время которого Нечаев не сдержался и рубанул от души, что называется. За что получил жесткий «отлуп» от самого премьера, ибо были задеты его личные приоритеты, в частности нефтяные квоты на поставки за границу. Другие вице-премьеры знали эту «юношескую», первую, так сказать, любовь Виталия Сергеевича Михеева и без чрезвычайной нужды на рожон не перли. А Нечаев – попер. За что и схлопотал. А ведь премьер сам – впрочем, не исключено, что и по инициативе президента, тепло относившегося к новому «вице», – передал Нечаеву этот один из самых склочных участков экономики. В качестве дополнительной нагрузки. Так ведь знал же Михаил, чьи интересы задел! Уже на следующий день склоняли его имя как «великого борца» с нефтяной мафией. И опять ночные звонки «доброжелателей», пока советующих поумерить пыл и попытаться договориться. Пока. Сколько оно еще будет длиться?…
С переднего сиденья новенькой, специально для правительственных целей модернизированной «Волги» обернулся Геннадий Борисович, личный охранник вице-премьера.
– Будем заезжать во двор или паркуемся у ворот, Михаил Гаврилович?
Машина с Театрального проезда, без всяких правил, заворачивала на Неглинную. Шофер просто включил мигалку и коротко рявкнул сиреной, отчего несущиеся с Лубянской площади автомобили заметно вздрогнули и, как собаки, на миг присели, пропуская нахала.
– Заезжать не надо, – ответил Нечаев. – До совещания еще почти час.
– А чего ж тогда так рано? – недовольно спросил охранник.
– У меня есть одно небольшое дельце… Тут, рядом.
– Не нравятся мне эти незапланированные дела, – более резко заметил охранник, отворачиваясь. Он был старше Нечаева и иногда позволял себе делать замечания более суровым, чем следовало бы, тоном.
– А я тебя, Геннадий Борисович, вовсе и не заставляю ходить за мной следом. Посиди в машине.
– Не положено, Михаил Гаврилович, – сухо отрезал охранник. – Это мое дело, и мне за него зарплату платят. Не подхожу, возьмите себе другого. Если б я знал, ребят бы сюда подослал. Так не дело.
– Ладно тебе, не сердись. Это ж рядом, дом почти напротив.
– Да знаю я, – недовольно поморщился Геннадий и обратился к шоферу: – Значит, Илья, как обычно. Я – первым, ты – сзади.
– Да бросьте вы, мужики, фигней заниматься! Кому мы тут все нужны?
– У вас свои заботы, Михаил Гаврилович, а у нас – свои. Давайте не будет мешать друг другу. Илья, не ставь у ворот, можно чуть-чуть дальше. Видишь, арка слева? Вот напротив и давай.
Машина мягко затормозила и въехала между двумя припаркованными «мерседесами». А какие еще машины могут позволить себе стоянку возле Центробанка!
Охранник вышел, привычно огляделся, затем обошел машину и открыл заднюю дверь. Одновременно выбрался из-за руля и шофер. Теперь все трое стояли как бы гуськом, пережидая поток несущихся машин.
Хлопка не слышал никто. Просто сдавленно вскрикнул шофер. Геннадий мгновенно обернулся и увидел заваливающегося на спину Илью. Охранник тут же вскинул руки, прикрывая своим телом Нечаева, и почувствовал мгновенный сокрушающий удар в спину. Падая, он успел ухватиться за Михаила, желая подмять его под себя, но увидел безумные глаза своего хозяина, и свет померк для него.
С минуту никто из прохожих ничего не мог понять. Словно вдруг трое здоровых мужиков поскользнулись на чем-то и рухнули друг на друга. А когда сообразили, увидели – раздались крики, на которые отреагировали лишь проезжавшие мимо водители:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118