как блуждающие светляки на кладбище.
Наконец они остановились, Полина отошла на шаг, и тут же небольшое пространство вокруг озарилось сверкающей радугой.
Медленно вращающийся торшер разбрызгивал разноцветные искры, и они сияли на небольшом, зеркально чистом столе, парчовой обивке дивана и полудюжины пуфиков.
– Мое любимое место, – сказала Полина, сбрасывая на спинку широкого полукруглого дивана свое пончо, – Айна больше любила вон там, подальше, напротив джакузи, там ее закуток был… – и она вдруг подавленно замолчала, села и опустила лицо в ладони.
Турецкий предвидел возможность подобной реакции, но все произошло неожиданно, и он не нашел ничего лучше, как сесть рядом с Полиной, обнять ее за плечи и прижать к себе. Она еще немного повсхлипывала и сказала:
– Ну ладно, проехало… Все еще никак себе представить не могу. – Выпить хочешь? Или все-таки на машине?
– Да при чем тут машина! А тут разве есть?
– Тут все есть. Посиди, сейчас принесу чего-нибудь. Тебе покрепче или легонькое?
– А сама чего будешь? Вот то и мне.
– Давай тогда джин с тоником. Там у нас… у нее орешки были, чипсы всякие. – Она быстро поднялась и ушла в сторону, где сверкала зеркальная стенка с посудой.
«У нас», – подумал Турецкий. Наверное, по привычке оговорилась. Она ж тут своей была. Даже тайным ходом пользуется. Интересно, у кого еще имеется этот «сим-сим, откройся!».
Полина поступила мудро – не стала ничего смешивать, никаких коктейлей, просто принесла в охапке груду бутылок, которые были поставлены на столе, а затем, вторично, выгрузила кучу разнообразных пакетов. После чего скинула сапоги и, расшвыряв невесть откуда появившиеся подушки, устроилась полулежа на диване. Показала следователю, чтобы он сел рядом, и предложила расслабиться, снять пиджак, вообще расстегнуться, почувствовать себя свободно, как дома.
– Ты мне понравился, – сказала неожиданно она. – Хороший парень. Рисковый. Я таких люблю.
– Рисковый-то в каком смысле?
– Да во всех, наверное. Не ханжишь, не строишь из себя умного. Дело понимаешь. Вон в какую авантюру я тебя втянула, а ты хоть бы что. И козлов этих, гляжу, не шибко боишься. Значит, уверен. Я, Саша, сама про себя знаю, что актриса из меня совсем не великая. Но в людях наша проклятая профессия все-таки учит разбираться. Я смотрю, ты спокойный мужик, а я побаиваюсь сильно нервных-то. От них не угадаешь, чего ожидать.
– Я, выходит, понятен?
– Ну… не так, чтоб до идиотизма, – засмеялась она. – Во всяком случае, могу угадать некоторые твои мысли.
– А ну, интересно!
– Не покраснеешь? – наивным голосом спросила она. – Тогда наливай – того и другого сделай поровну, и давай помянем с тобой добром мою Айну. А то что-то у меня с головой не в порядке, не туда дуру потянуло.
Турецкий промолчал. Налил в высокий бокал джин с тоником, протянул Полине, вскрыл пакет с фисташками и положил рядом с ней. Налил и себе того же, поболтал в стакане, кивнул женщине и махнул целиком.
– И все-таки мне надо сперва с тобой поговорить, – сказал серьезно, посмотрев ей в глаза, для чего даже слегка наклонился к ней.
– Почему – сперва? – тут же подхватила пас она.
– А ты грешные свои мысли оставь на потом. Ночь длинная, куда торопишься?
– Ну что ж, – резонно заметила она, – такая постановка вопроса мне нравится. Начинай спрашивать, обещаю, мой рыцарь, как на духу!
– Тогда давай не от Адама, возьмем попозже. Откуда это все? – он обвел рукой огромное, тонущее во тьме помещение. – И кто – он?…
Парамоныч жил в доме восемь дробь четыре, вход со двора, третий подъезд. Грязнов хорошо знал, где надо остановиться, чтобы обычный «жигуль», взятый им из спецгаража Петровки, не «светился». Машин во дворе было много, стояли и под самыми окнами, и, чувствуя осень, водители загоняли их даже на газон, между длинными и тонкими деревцами, создающими летом зеленый оазис малышне и их бабкам. «Семерка» начальника МУРа была неприметной, невзрачного серого цвета, с крашенными после ремонта крыльями.
Вячеслав Иванович поставил машину так, чтобы держать в поле зрения арку, в которую должен был войти буфетчик.
Между тем Николай Парамонович, выйдя из метро, снова прошвырнулся по магазинам, обеспечил себя бутылкой «Перцовой», царицынскими, пахнущими забытым прошлым сардельками и неспешно, останавливаясь у ларьков с газетной и прочей мелочевкой, медленно шел к дому. Под аркой снова огляделся, скорее по привычке, и увидел, как один из припаркованных на ночь «жигулей» мигнул фарами. Так же спокойно, помахивая авоськой, где покоился ужин одинокого пожилого человека, прошел между машинами к лавочке возле детской песочницы, утомленно присел, закурил. И только потом неспешно подошел к мигнувшему ему автомобилю. Правая передняя дверца была открыта. Он сел рядом с водителем и прикрыл за собой дверцу.
– Привет, Парамоныч, еще раз, – сказал Грязнов. – Так думаю, что по мелочи не стал бы беспокоиться? Что там у вас?
– Сходка была, Иваныч, – ответил буфетчик. – Се-ерьезный вопрос поднимали.
– Это интересно. И во что ценишь?
– Ага, – вроде бы хмыкнул Парамоныч, – значит, на веру берешь? Или уже кто доложил?
– Ладно, – покровительственно успокоил Грязнов, – будем считать, что ты – первый. Так сколько, говоришь, должен?
– За что уважаю, Иваныч, – не торгуешься. Жлобом не стал.
– Ну, это как для кого, – с легким смешком ответил Грязнов.
– Всех нынче убрали, – начал свой рассказ буфетчик. – Ну а ко мне у них, сам знаешь, полное доверие. Словом, о чем базар… Президент их нашенский, вишь ты, взволновал, войну начать хочет. Тут все твои опеге и решили совет держать. По мелким частностям я тебе посля скажу, а главное у них было вот что: кто этого самого Нечая замочил? Говорили – не они, им до него и дела нет. Но раз вроде как рванула бомба-то, надо шкуру спасать. Найтить, мол, того, стало быть, который, и передать его власти. Такое, значит, одно мнение. Я так думаю, что они станут теперь разговора, да хоть и с тобой, искать. Поимей в виду. Сыч там у них главную речь держал, ты Володьку-то, поди, должен помнить, он еще по энтим, по фарце, проходил. Так вот, он примириться звал, пора, значит, господа и прочая братва. Но затея, как видно, не его была. Там заправилой Кистень Лешка, который с Рогожской заставы, таганский, значит. Он и не показался, только пивко ему Миша носил…
– Ну понятно. Общая картина мне ясна, выходит, запаниковали господа благородные воры? Тоже дело. А что, были и против?
– А то как же! Круглый с Измайлова стал права качать, посля Химки и Солнцево, ну, эти завсегда против, тоже удалились. Но, скажу все ж по-хорошему прошло, никто внакладе не остался. И стол оставили, и пространщикам подкинули, честь честью. Нет, ничего плохого не скажу… Но я так понял, что в Чехов они снарядили гонца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Наконец они остановились, Полина отошла на шаг, и тут же небольшое пространство вокруг озарилось сверкающей радугой.
Медленно вращающийся торшер разбрызгивал разноцветные искры, и они сияли на небольшом, зеркально чистом столе, парчовой обивке дивана и полудюжины пуфиков.
– Мое любимое место, – сказала Полина, сбрасывая на спинку широкого полукруглого дивана свое пончо, – Айна больше любила вон там, подальше, напротив джакузи, там ее закуток был… – и она вдруг подавленно замолчала, села и опустила лицо в ладони.
Турецкий предвидел возможность подобной реакции, но все произошло неожиданно, и он не нашел ничего лучше, как сесть рядом с Полиной, обнять ее за плечи и прижать к себе. Она еще немного повсхлипывала и сказала:
– Ну ладно, проехало… Все еще никак себе представить не могу. – Выпить хочешь? Или все-таки на машине?
– Да при чем тут машина! А тут разве есть?
– Тут все есть. Посиди, сейчас принесу чего-нибудь. Тебе покрепче или легонькое?
– А сама чего будешь? Вот то и мне.
– Давай тогда джин с тоником. Там у нас… у нее орешки были, чипсы всякие. – Она быстро поднялась и ушла в сторону, где сверкала зеркальная стенка с посудой.
«У нас», – подумал Турецкий. Наверное, по привычке оговорилась. Она ж тут своей была. Даже тайным ходом пользуется. Интересно, у кого еще имеется этот «сим-сим, откройся!».
Полина поступила мудро – не стала ничего смешивать, никаких коктейлей, просто принесла в охапке груду бутылок, которые были поставлены на столе, а затем, вторично, выгрузила кучу разнообразных пакетов. После чего скинула сапоги и, расшвыряв невесть откуда появившиеся подушки, устроилась полулежа на диване. Показала следователю, чтобы он сел рядом, и предложила расслабиться, снять пиджак, вообще расстегнуться, почувствовать себя свободно, как дома.
– Ты мне понравился, – сказала неожиданно она. – Хороший парень. Рисковый. Я таких люблю.
– Рисковый-то в каком смысле?
– Да во всех, наверное. Не ханжишь, не строишь из себя умного. Дело понимаешь. Вон в какую авантюру я тебя втянула, а ты хоть бы что. И козлов этих, гляжу, не шибко боишься. Значит, уверен. Я, Саша, сама про себя знаю, что актриса из меня совсем не великая. Но в людях наша проклятая профессия все-таки учит разбираться. Я смотрю, ты спокойный мужик, а я побаиваюсь сильно нервных-то. От них не угадаешь, чего ожидать.
– Я, выходит, понятен?
– Ну… не так, чтоб до идиотизма, – засмеялась она. – Во всяком случае, могу угадать некоторые твои мысли.
– А ну, интересно!
– Не покраснеешь? – наивным голосом спросила она. – Тогда наливай – того и другого сделай поровну, и давай помянем с тобой добром мою Айну. А то что-то у меня с головой не в порядке, не туда дуру потянуло.
Турецкий промолчал. Налил в высокий бокал джин с тоником, протянул Полине, вскрыл пакет с фисташками и положил рядом с ней. Налил и себе того же, поболтал в стакане, кивнул женщине и махнул целиком.
– И все-таки мне надо сперва с тобой поговорить, – сказал серьезно, посмотрев ей в глаза, для чего даже слегка наклонился к ней.
– Почему – сперва? – тут же подхватила пас она.
– А ты грешные свои мысли оставь на потом. Ночь длинная, куда торопишься?
– Ну что ж, – резонно заметила она, – такая постановка вопроса мне нравится. Начинай спрашивать, обещаю, мой рыцарь, как на духу!
– Тогда давай не от Адама, возьмем попозже. Откуда это все? – он обвел рукой огромное, тонущее во тьме помещение. – И кто – он?…
Парамоныч жил в доме восемь дробь четыре, вход со двора, третий подъезд. Грязнов хорошо знал, где надо остановиться, чтобы обычный «жигуль», взятый им из спецгаража Петровки, не «светился». Машин во дворе было много, стояли и под самыми окнами, и, чувствуя осень, водители загоняли их даже на газон, между длинными и тонкими деревцами, создающими летом зеленый оазис малышне и их бабкам. «Семерка» начальника МУРа была неприметной, невзрачного серого цвета, с крашенными после ремонта крыльями.
Вячеслав Иванович поставил машину так, чтобы держать в поле зрения арку, в которую должен был войти буфетчик.
Между тем Николай Парамонович, выйдя из метро, снова прошвырнулся по магазинам, обеспечил себя бутылкой «Перцовой», царицынскими, пахнущими забытым прошлым сардельками и неспешно, останавливаясь у ларьков с газетной и прочей мелочевкой, медленно шел к дому. Под аркой снова огляделся, скорее по привычке, и увидел, как один из припаркованных на ночь «жигулей» мигнул фарами. Так же спокойно, помахивая авоськой, где покоился ужин одинокого пожилого человека, прошел между машинами к лавочке возле детской песочницы, утомленно присел, закурил. И только потом неспешно подошел к мигнувшему ему автомобилю. Правая передняя дверца была открыта. Он сел рядом с водителем и прикрыл за собой дверцу.
– Привет, Парамоныч, еще раз, – сказал Грязнов. – Так думаю, что по мелочи не стал бы беспокоиться? Что там у вас?
– Сходка была, Иваныч, – ответил буфетчик. – Се-ерьезный вопрос поднимали.
– Это интересно. И во что ценишь?
– Ага, – вроде бы хмыкнул Парамоныч, – значит, на веру берешь? Или уже кто доложил?
– Ладно, – покровительственно успокоил Грязнов, – будем считать, что ты – первый. Так сколько, говоришь, должен?
– За что уважаю, Иваныч, – не торгуешься. Жлобом не стал.
– Ну, это как для кого, – с легким смешком ответил Грязнов.
– Всех нынче убрали, – начал свой рассказ буфетчик. – Ну а ко мне у них, сам знаешь, полное доверие. Словом, о чем базар… Президент их нашенский, вишь ты, взволновал, войну начать хочет. Тут все твои опеге и решили совет держать. По мелким частностям я тебе посля скажу, а главное у них было вот что: кто этого самого Нечая замочил? Говорили – не они, им до него и дела нет. Но раз вроде как рванула бомба-то, надо шкуру спасать. Найтить, мол, того, стало быть, который, и передать его власти. Такое, значит, одно мнение. Я так думаю, что они станут теперь разговора, да хоть и с тобой, искать. Поимей в виду. Сыч там у них главную речь держал, ты Володьку-то, поди, должен помнить, он еще по энтим, по фарце, проходил. Так вот, он примириться звал, пора, значит, господа и прочая братва. Но затея, как видно, не его была. Там заправилой Кистень Лешка, который с Рогожской заставы, таганский, значит. Он и не показался, только пивко ему Миша носил…
– Ну понятно. Общая картина мне ясна, выходит, запаниковали господа благородные воры? Тоже дело. А что, были и против?
– А то как же! Круглый с Измайлова стал права качать, посля Химки и Солнцево, ну, эти завсегда против, тоже удалились. Но, скажу все ж по-хорошему прошло, никто внакладе не остался. И стол оставили, и пространщикам подкинули, честь честью. Нет, ничего плохого не скажу… Но я так понял, что в Чехов они снарядили гонца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118