Щербина достал из портфеля конверт и аккуратно вытряхнул на стол черную пластинку размером со сдвоенную пятидесятирублевую монету. Тоже знакомая игрушка, усмехнулся Турецкий. Сколько раз ему приходилось отцеплять от днища своих машин подобные изделия! И сколько неприятностей они ему принесли…
– Если не ошибаюсь, – сказал он задумчиво, – разговор у Михайлова с водителем о предстоящем маршруте поездки происходил в машине. Проверьте потом показания Вероники Моисеевны. Это значит, что все действия водителя были заранее согласованы с киллерами и они таким вот образом, – он щелкнул ногтем по японской штучке, – получили подтверждение. Не исключаю, что Новиков сам и вмонтировал это устройство. Вряд ли так уж легко постороннему проникнуть в спецгараж петербургского правительства и зарядить машину самого вице-губернатора. Впрочем, поинтересуйтесь… Хочу напоследок навестить Веронику в больнице. Не составите компанию? – Но, не увидев горячего желания на лице Щербины, махнул рукой: – Ладно, вы ж еще не обедали. Сам съезжу. Встретимся здесь в конце дня.
И подумал про себя: «А клизмочку придется-таки… Маркашин, возможно, не захочет обострять ситуацию, ему атмосфера своего дома дороже. А мне тут терять нечего…» И снял трубку, чтобы звонить Грязнову.
Оно конечно, каждый день по букету цветов – жирновато. Но Александр Борисович посчитал, что, поскольку командировка все равно кончается, а «щедрые» генпрокурорские «лимоны» еще не превратились в высохшие корочки, можно повториться. Тем более ради такой женщины!
Вероника уже сидела, обложенная подушками, как большая красная роза на торте среди взбитых сливок. В общем, сплошное такое безе.
Чтобы избежать лишних объяснений, Турецкий не стал говорить, что уезжает уже сегодня. Но времени было в обрез, и он после двух-трех приличествующих ситуации восклицаний постарался перейти к делу. И узнал следующее.
Сережу Новикова, как человека четкого и исполнительного, Михайлову рекомендовал его предшественник, который, проиграв на выборах в мэрию, уехал в Москву, где теперь работает в Госкомимуществе. Под рукой вице-премьера Нечаева, Михаил Гаврилович, между прочим, постоянно звонил сюда Василию Ильичу, чаще на работу, но случалось, и домой. Они ведь были знакомы, когда Нечаев начинал свою блестящую карьеру в Ленинграде.
Турецкий, слушая Веронику, поощряюще кивал, а у самого внутри все так и замерло. Дело в том, что Меркулов, объясняя Саше причину срочного возвращения в Москву, обозначил ее двумя словами: убит Нечаев…
– Когда Михаил Гаврилович звонил вашему мужу в последний раз?
– Вася приехал в тот день сравнительно рано, где-то в десять с минутами. Сказал, что имел очень серьезный разговор с Мишей – так он его звал по-домашнему – и что, дав согласие на какое-то важное государственное дело, лишил себя последней защиты от новых беспредельщиков. Он сказал еще, что другого выхода у него нет, и был при этом очень расстроен… Когда ж это было?… Убили Васю, – ровным голосом сказала Вероника, – в понедельник. Значит, разговор был в субботу. У Васи ж выходных… не было.
– О существе разговора вы не в курсе?
– Ну что там могло быть? Наверное, какое-нибудь очередное банкротство. Или что-то в том же духе. Деньги, деньги, сплошные деньги, – тяжело вздохнула она.
– Значит, он был очень расстроен… А что, как вы думаете, он получил указание от самого Нечаева или по этому случаю было принято какое-то правительственное решение?
– Нет, что вы, Саша, официальное решение ведь, как правило, уже формальность. Да Миша и не стал бы обсуждать то, что еще под вопросом. Он же очень деловой и решительный человек.
«Был», – чуть не вырвалось у Турецкого.
Уточнив еще несколько деталей, касавшихся последнего утра вице-губернатора, «важняк» придал лицу бодрое выражение и поднялся. Вероника запротестовала было, но он сослался на занятость и обещал при первой же возможности, вот точно так же, вырвать полчасика и не забывать конечно же, а как же!…
«Однако мотивы, кажется, понемногу проясняются, – сказал себе Турецкий, садясь в маркашинскую „Волгу“. – А вот Щербине придется кое-что напомнить, чтобы жизнь сплошным сахаром не казалась…» Он взял телефонную трубку и спросил Бронислава:
– Как с прокуратурой соединиться?
– А вот сюда, на кнопку, и набирайте, что вам надо. Куда теперь?
– Давай-ка подскочим к Пименову. Буквально на два слова.
Машина тронулась, а Турецкий набрал телефонный номер Щербины. Тот оказался в кабинете.
– Пообедали? – осведомился Турецкий, явно не без подтекста. – Ну и отлично, значит, можно работать дальше. Я не знаю, Петр Григорьевич, условий вашей работы, не ведаю о времени, отпущенном вам прокурором, но вынужден сделать замечание. Позавчера вы мне сообщили, что вашей группой прорабатываются материалы аукционов, проводимых комитетом по городскому имуществу. Где результаты? Сколько времени вы еще намерены изучать вопрос?
Щербина молчал.
– Извините, я говорю из машины, а здесь почему-то плохо слышно, – соврал Турецкий. – Что вы сказали?
– Я ничего не сказал, – ледяным голосом ответил Щербина.
– Очень плохо. Я сегодня убываю в Москву, поэтому попрошу вас подготовить соображения и по этому вопросу до конца дня. Все, больше не отрываю вас от дела.
– Так ему! – одобрительно заметил Бронислав, когда Турецкий положил трубку.
– А что, совсем мышей не ловит? – улыбнулся Александр Борисович.
– Башка, говорят, есть, но как у паровоза: пока раскочегаришь!
– Это еще ничего, было б куда дрова кидать. Просто жизнь его еще не терла. А вообще-то думать он может…
С Юрием Зосимовичем Пименовым у Турецкого не было никаких отношений – ни служебных, ни товарищеских. Просто знакомы, и все. Иногда, правильнее, изредка, встречались на высоких совещаниях у генерального. Если приглашали. А в последние два года Пименов навещал Москву довольно редко.
Костя сказал: расследование дела о коррупции в руководящих органах Санкт-Петербурга хоть и идет ни шатко ни валко, а результаты все же приносит. Четверо бывших уже под арестом. Но даже такое медленное, заторможенное расследование и то кому-то крепко спать не дает. Значит, боятся. Будут усиливать давление по мере обнаружения новых обличительных доказательств. Вопрос ставится совершенно конкретно: кто эти «они»? Пименов, к слову, мужик тертый, и лет ему около шестидесяти. Так что у него имеется выбор: либо хорошая пенсия, либо честный, открытый взгляд.
Поздоровались как старые знакомые. Пименов пригласил сесть, предложил чаю с печеньем. Турецкий без церемоний согласился и сразу же объяснил причину своего появления в Петербурге.
Все основные материалы, касавшиеся дела о коррупции в питерской мэрии, были у Пименова собраны в идеальном порядке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118