— Я знаю, что и в Литве не все было гладко. Мендзылеский заслуживает всяческих похвал. А вы — почетной должности бургграфа.
Алифио поглядел на нее с нескрываемым удивлением.
— Король согласится удостоить этой чести меня? Ведь все знают, что этого домогается Паппакода?
— Он? Никогда! — резко возразила Бона. — Разве он сделал что-нибудь для Августа? Ничтожество! А впрочем... Скажите, сколько управляющих в краковском замке?
— Всего десять.
Бона неожиданно рассмеялась.
— Вот видите. Даже мне не удастся назначить одиннадцатого. А к тому же Паппакода умеет только одно — считать. Пусть стережет нашу казну, в этом искусстве с ним никто не сравнится. Да еще в умении подслушивать разговоры в любом покое вавельского замка.
Алифио не передал этих слов Паппакоде, но через неделю тот сам явился к королеве с сообщением.
— Я слышал, как маршал Вольский говорил Кмите, что в Кракове, в Познани и Гнезно неспокойно. Поляки не могут простить литвинам, что они своей волей предрешили будущность Августа, пусть даже на тайном Совете.
— Кто мог так быстро сообщить им о том, что случилось в Вильне?
— Ах, как известно, у стен всех замков есть уши. К тому же идут разговоры, что женщина, мол, правит государством. А это обычай италийский, для здешних краев чужой и всем неприятный.
Паппакода передал только это, но Алифио знал куда больше. Говорили, что Станьчик догнал идущего по галерее Кмиту и, размахивая листком бумаги, продекламировал стихотворение о драконе, кончавшееся такими словами:
Когда дракон под замком жил, Он только нам опасен был. Теперь он в замке восседает И всем на свете угрожает.
— Откуда это у Станьчика? — спросила Бона, на первый взгляд спокойно.
— На стенах замка повсюду приклеены такие листки, — объяснял Алифио, —и большие, и поменьше. Даже совсем маленькие. Кмита уверял, что этот пасквиль сочинил Кшиц-кий, ведь ему в остроумии не откажешь.
— Кшицкий? — прошептала Бона. — Что было дальше?
— Кмита с Кшицким встретили потом епископа Мендзы-леского, но он без меня не захотел с ними разговаривать. И потому все, что было дальше, я могу передать с большей точностью.
А дело было в том, что Кмита боялся общего возмущения на предстоящем сейме, опасение это казалось епископу справедливым.
— В Вильне за уступки были куплены новые звания, — сказал Кмита, — но в Кракове это не удастся.
— Будут требовать, чтобы король не разжигал алчность литовских вельмож, — добавил Вельский.
Кмита смял листок и сказал:
— Мерзопакостные листки надо сорвать все до единого. Усилить стражу и следить, чтобы зараза эта не расползалась по улицам и не добралась до торговых рядов на рынке. Остальное беру на себя. У себя в Висниче я принимал всевозможных смутьянов и шутников. Теперь готов угостить и почтеннейших послов наших.
Мендзылеский не слишком поддерживал его намеренье, уверял, что, напившись, гости будут шуметь еще больше, но Кмита только рассмеялся.
— Шуметь будут, но не из-за литовского престола.
— А из-за чего же?
— Из-за налога, единственной подати, которую сумела придумать королева, чтобы хоть немного пополнить опустевшую казну.
— Но ведь это почти ничего! Сборы за бочку пива, меду, горилки...
— Да и то только здесь, в краковских землях, — подхватил епископ Мендзылеский.
— Только здесь, — согласился Кмита. — Но сбор этот назначен без согласия сейма. Неужто вы не заметили, что люди наши, коли голова пуста, перво-наперво спешат ублажить брюхо, чревоугодие — причина всевозможных ссор, грязных пасквилей и смуты? Из-за мелочи шуметь будут, а большого не заметят.
Епископ огорчился и возразил:
— На сейме хотели потолковать о том, чтобы все королевские пожалованья отменены были, да еще о том, что не пристало одному лицу несколько должностей лелеять.
Кмита опять не сдержал усмешки.
— А взамен этого будет шумное застолье в моем родовом замке. А после этого ничего, ничего, кроме криков: "Долой новый налог!" Ведь не из-за дракона, что восседает на Вавеле, а из-за налога на пиво готова погибнуть наша отчизна.
Мендзылеский, направляясь к выходу, произнес с великой горечью:
— Благородно отечество наше, и не следует над ним смеяться. Но в самой жестокой шутке, к утехе сатаны, есть зерно истины...
Король и думать перестал о всеобщем недовольстве, вызванном литовским своеволием, когда узнал весьма неприятную для него новость: вместо ожидаемого второго сына супруга опять родила дочь. Имя маленькой Зофьи, естественно, было занесено в тот же молитвенник, в котором увековечено было появление на свет Изабеллы и Августа, но, когда шут, стоя перед фамильным гербом рода Сфорца, стал строить потешные мины, король прикрикнул на него.
— Недаром итальянский дракон держит в пасти младенца, — не утерпел шут, — что ни год — в королевстве наследник. Да как бы злые языки не напророчили иного: что ни год — наследница...
Слова шута подтверждались. Летом уже не удалось скрыть, что королева снова в тягости. И хотя время было неспокойное — сейм в Петрокове, не считаясь с тем, что татары грабят восточные земли, упорно отказывался утвердить налог, назначенный для сбора нового войска, — король на несколько дней вернулся на Вавель, чтобы повидаться с супругой. И тут приключился случай, неслыханный в истории Короны.
Был теплый майский вечер, и король в своем покое стоял возле окна, при свете луны любуясь изящными галереями, построенными итальянцами. Радовала его красота этого замка, возвышавшегося над Краковом, этой великолепной твердыни польских монархов. И вдруг... Из глубины двора, а быть может, из-за стен Вавеля донесся выстрел. Король вздрогнул — пуля просвистела над его головой; не теряя хладнокровия, он быстро отошел от окна и погасил горевшие на столе свечи. Стоял в темноте и ждал — не повторится ли выстрел, но услышал только громкие голоса стражников и топот приближавшихся к его покоям людей. Двери стремительно распахнулись, и первой, кого он увидел, была королева. Она стояла в длинном ночном одеянии, держа в руках подсвечник со свечой.
— Погасите, — спокойно сказал король.
За спиной Боны он успел разглядеть нескольких придворных и кого-то из слуг, но тут же все погрузилось во тьму.
— Обыскать галереи! — приказал король. — Обшарить посад и берег Вислы! Бить тревогу!
Все исчезли, и только королева осталась. При лунном свете она была похожа на "даму в белом", привидение, являвшееся по ночам в Висниче. Король минуту смотрел на идущую к нему навстречу Бону, потом кинулся к ней и, отведя ее подальше от окна, обнял так крепко, что услышал биение ее сердца.
— Не бойтесь. Это сделал безумец или просто пьяный.
— Но с вами ничего не случилось?
— Я слышал только свист пули. Пойдемте отсюда. Вы должны были давно отдыхать в своей постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155