— Анна никогда не блистала красотой, а я нашла человека, который способен завоевать ее сердце. Я говорю о каштеляне Станиславе Одровонже. Он моложе Анны, красив, богат.
Король негодующе отмахнулся.
— Помилуйте, кроме иноземных княжичей к услугам ее еще и литовские князья, но, сдается мне, она предпочтет остаться в девицах, лишь бы быть повелительницей в варшавском замке.
— Она, но не я, — в сердцах отвечала Бона. — Мне и подумать страшно, чтобы чужие правили хотя бы частью Мазовии. Коли все так, как вы говорите, то тем паче следует отобрать у нее право на мазовецкие земли, выдав ее замуж за Одро-вонжа.
— Она на него и не глянет, — сердито сказал король. — Да и сможет ли он завоевать ее?
Бона прервала его смехом.
— Ее сердце? А его красота? Она может влюбиться в этого юношу...
— Вижу, — произнес король, — вы обо всем позаботились заблаговременно. И ни в чем не желаете уступить.
— Санта Мадонна! И это вас удивляет? Помнится, вы говорили, что умом своим я не уступлю "канцлеру". Называли меня еще "польской Юноной".
Король неохотно согласился.
— Это правда. Вы носите женское платье, но женские утехи для вас так мало значат. Даже любовь... — добавил он с грустью.
Это упрек или жалоба! — Глаза у Боны сверкнули. — За семь лет я родила вам сына и четырех дочерей, а шестое дитя...
Сигизмунд приблизился к ее креслу.
— А шестое? — переспросил он.
Улыбка, кокетливая и пленительная, как когда-то прежде, осветила ее лицо.
— Дракон рода Сфорца все еще держит в своей пасти младенца, — прошептала она.
Король внимательно поглядел на нее.
— Когда болезнь ваша пройдет, я напомню вам эти слова.
— Полно! — рассмеялась она. — Какая болезнь? Женский гнев?
Минуту они глядели друг на друга, и король первым нарушил молчание.
— Гневна, недовольна, но всегда желанна.
— Как бы я хотела, — отвечала она, не отводя взгляда, — быть для вас выше всех похвал. Одной-единственной. На сей раз Сигизмунд не скоро покинул покои королевы.
Зал королевского Совета медленно заполнялся сановниками и советниками Сигизмунда. Среди них были: архиепископ Лаский, епископы Лятальский, Мендзылеский и Кшицкий, маршал Кмита и, наконец, самые влиятельные — великий канцлер коронный Шидловецкий, подканцлер Томицкий, гетман Литовский Константин Острожский и гетман Тарновский. К великому удивлению вельмож, король явился на совет не один, а в сопровождении одетой в черное Боны и, не садясь на свое привычное место, а стоя, провозгласил:
— Все мы собрались здесь, дабы потолковать о новых наших бедах и злоключениях. Вы слышали, что турки разбили под Могачем чешско-венгерские полки. Но до недавнего времени оставалась еще тень надежды, что племянник наш жив, что он тяжко ранен и надежно укрыт своими. Но горе нам, сегодня... Гонцы принесли весть, что Людвик, король Чехии и Венгрии, геройской смертью пал на поле брани.
Наступила минута молчания, все склонили головы.
— Завтра примас отслужит торжественную мессу за упокой души сего благородного юноши, защитника христианской веры. Даже подумать страшно — турки ворвались в Буду, устроили резню и спалили город.
Тарновский, не удержавшись, добавил:
— Взяли большой ясырь! Ворота на север и запад для них распахнуты настежь.
— Друзья мои и сподвижники, нам предстоят трудные дела. — При этих словах король сел, а вслед за ним и остальные. — Нам нужно потолковать о том, как заполучить чешские и венгерские земли, оставшиеся после племянника нашего, Ягеллона. Как преградить дорогу неверным в их победном шествии и, наконец, как договориться с Габсбургами, которые тоже считают себя наследниками короля Чехии и Венгрии.
— Габсбурги для меня страшнее, нежели турки, — вмешалась королева.
— А для меня напротив, — нахмурился Тарновский, — нет врага страшнее турка.
— Да ведь император Карл Францию да Италию подмял бы охотно, — возразила Бона, — а братец его Фердинанд спит и видит себя государем венгров и чехов.
— Он женат на сестре Людвика Ягеллона, — заметил Шидловецкий.
— Тогда, перво-наперво, подумаем о владениях, оставшихся нам после смерти племянника нашего Людвика Ягеллона. Что скажете вы об этом, ваше преосвященство? — обратился король к архиепископу.
— Мы, подданные вашего королевского величества, — отвечал он, — желаем от всей души, чтобы вы граничными нам чешским и венгерским королевствами правили. Однако же рассудить надобно, довольно ли будет у нас сил и дукатов, чтобы поднять из руин спаленную Буду и весь этот край, турками дотла сожженный? Легче, пожалуй, удержать Ягеллонов на троне чешском. Хотя... войско Фердинанда не будет ждать, пока мы соберем силы.
— Двинув войска в Чехию и Венгрию, — снова вмешался в разговор Тарновский, — ваше королевское величество бросит вызов и турецкому полумесяцу, и габсбургской империи.
— Но единение Чехии и Польши позволило бы вернуть Короне силезские, пястовские княжества. Я готова за это пожертвовать италийским герцогством Бари, отдать его Габсбургам, — не сдавалась Бона.
— Габсбурги по венским статьям договора от тысяча пятьсот пятнадцатого года могут взять после смерти Люд-вика его земли, они не согласятся получить за них что попало! — продолжал возражать Шидловецкий.
— Что попало? — переспросила она с обидой.
— Простите, светлейшая госпожа, но дело сие хитрое, пожертвовав герцогством, нам от них не отбиться. Посему и совет предстоит держать долго...
— Взятие Могача, — вторил ему князь Острожский, — и татарам на руку. Если мы начнем сейчас войну с Турцией, татары как саранча набросятся на земли Литовского княжества, уведут большой ясырь.
Король, выслушав всех поочередно, высказал свое решение.
— Коли силой станем земель племянника нашего добиваться, войны с Габсбургами, турками и татарами не миновать. Придется ждать приглашения на царствование от самих венгров и чехов.
А Томицкий добавил:
— Они сделают это всенепременно, коли поймут, что от их решения зависят судьбы государств наших. После битвы под Могачем им угрожает или турецкая неволя, или владычество. И, быть может, надолго.
— Нужно послать туда верных людей. Пускай разведают все получше, — советовал Кшицкий.
Король обратился к молчавшему до той поры Кмите.
— А вы что скажете, высокочтимый маршал?
— Я во всем с королевой согласен, - отважился признаться Кмита. — Ни в Буду, ни в Чехию Габсбургов допускать нельзя. Недурно было бы вернуть нам и Силезию... Король, однако, торопился закрыть Совет.
— Ну что же, — сказал он, — благодарю всех за высказанные мысли и суждения. Днями вышлем надежных послов, а также письма. В Прагу и в Буду.
— Нерешительность и проволочка порою смерти подобны, — пыталась еще возражать Бона.
— Габсбурги без борьбы ни от чего не отступятся, — отвечал Сигизмунд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155