- Как было не выпить, о справедливейший наш повелитель,
- оправдывались они, поочередно целуя туфлю Флатуна, -
за твое драгоценное здоровье пили мы, отец наш...
- Где северянин? - хватаясь за сердце, вопрошал хозяин
"Верблюжьего горба". - Где сей шельмец, где мой погубитель?
Отрядили искать погубителя. Пока ходили за ним, гости,
бывшие свидетелями вчерашнего флатунова обещания, судили и
рядили, склоняясь к тому, что клятвы именем Бела и, тем
более самого Миры следует выполнять, дабы не навлечь на себя
страшных бедствий. Дело, впрочем, было весьма темным,
свирепые мастафы Флатуна исчезли бесследно, и хауранский
купец подозревал здесь колдовство.
Вскоре из духана Абулетеса явился Конан.
- Прохвост! - накинулся на него совсем потерявший голову
Флатун. - Ты споил моих слуг и скрылся! из-за тебя ми
верблюды сожрали эту проклятую золу!
Киммериец пренебрежительно сплюнул и сквозь зубы
объяснил, что вовсе не скрылся, а отправился ночевать к
Абулетесу и провел там все время, пока его не разбудили, то
почтенный Абулетес и может засвидетельствовать. Пил же он со
слугами исключительно ввиду доброго расположения к хозяину
"Верблюжьего горба" и по его же поручению, ибо, налившись до
ушей, тот впал в благостное расположение духа и велел на
славу угостить своих людей, да, видать, память ему отшибло,
но это не беда, память вернуть можно, не таким возвращали,
так что если жирная вонючка не возьмет назад "прохвоста" с
причитающимися извинениями, то незамедлительно получит
добрый удар по пустой своей тыкве. Во имя просветления.
Утомившись от столь долгой речи, Конан без лишних
церемоний вырвал из рук ближайшего гостя кувшин, который
тот припас для утренней поправки, и мигом осушил его
содержимое.
Флатун, поглотив "вонючку", стал было спорить, но
вчерашние прихлебатели киммерийца, лелеявшие в своих
кошелях золотые монеты варвара, хором подтвердили, что так
все и было то хозяин сам велел угостить своих служителей.
Поняв, что верблюды ускользают, как вода сквозь решето,
Флатун для начала, за неимением пепла, посыпал главу свою
грязным песком, потом, жалостливо постанывая, стал прелагать
вместо живых золото, наложниц, своих жен, а под конец - весь
постоялый двор в придачу.
Конана это предложение заинтересовало, но Ши Шелам
решительно воспротивился.
- Не следует нам пользоваться твоим горестным
положением, почтенный, - сказал благородный пройдоха, - ибо
верблюды - дело наживное, но, помысли сам, что станешь
делать ты, лишившись дозволения властей держать постоялый
двор и заниматься торговлей? Утратишь вид на жительство и
пойдешь по дорогам. И, хотя твои верблюды не заменят моей
чудесной золы, я все же предпочту их, дабы не ввергать
тебя, друг, в пучину бедствий.
Флатун представил себя бредущим по дорогам, разразился
душераздирающими рыданиями, после чего вынужден был
смириться с судьбой и подписать отступную. Правда, он еще
пытался воззвать к суду наместника, но его гости хором
заявили, что дело ясное и не следует человеку честному и
благородному обременять светлейшего Хеир-Агу, у которого и
так забот полон рот, своими мелкими тяжбами. Флатун готов
был проглотить язык от досады: многим из купцов случалось
покупать у него верблюдов втридорога, так что сейчас они
рады были отыграться. Нарушь он опрометчивое слово свое, и
каждый рад будет подмочить репутацию шадизарского
перекупщика - имя его станут полоскать в грязной воде от
Заморы до Иранистана!
Нет, что и говорить, помог див облапошить бородатого
ублюдка! На прощание Флатун даже извинился за то, что в
помутнении, не достойном мужа, обозвал почтенного юношу
прохвостом и приглашал заглядывать еще. Он, конечно, побежал
жаловаться Эдарту, как только приятели выгнали табун за
ворота, да ведь у них была отступная, скрепленная личной
печатью духанщика, и скрепленная при свидетелях!
Покачиваясь между мохнатых горбов, Конан и Ловкач вовсю
потешались над недотепой, теша себя добрым вином из мехов и
предвкушениями скорого богатства.
- Продадим верблюдов в Аренджуне, - щебетал Ши, словно
дурной воробей, - заработаем столько золота, сколько и не
снилось! Построю себе дом, жен заведу трех, наложниц
дюжину и стану придаваться нее в тени агавы, под рокот
струй...
- Ты же собирался податься в ученики к Куббесу, - не
удержался подколоть приятеля Конан.
На что Шелам с чувством продекламировал:
Я был бы счастлив мыслью мир объять
И самым мудрым средь суфеев стать.
Но счастье оказалось - вот оно:
Шербет, халва, девчонка и вино!
Конан вынужден был признать, что Ловкач наконец стал
настоящим мудрецом.
- Только я сказал бы так, - добавил он: - баранья лытка,
добрый меч, вино и баба. Нескладно, но верно.
Ловкач согласился, что, действительно, так лучше, и
заодно похвалил приятеля, помянув его проделку с собаками.
- Небось до сих пор за сучками шелудивыми по всему
Шадизару гоняются, - довольно гоготнул Конан. - Известно,
нет кобелю ничего сладостнее запаха течки. Видишь,
крысеныш, мне чужого ума не надо, своего хватает.
Так они ехали, веселясь и посмеиваясь, и погонщики,
нанятые из числа конановых лжесвидетелей, тоже гоготали,
предвкушая щедрую награду и веселых аренджунских девок. Зря,
выходит, веселились: хорошо смеется тот, кто смеется
последним. А последними смеются обычно темные боги.
Они расположились возле придорожного колодца перекусить,
когда со стороны Шадизара показалось облако пыли. Оно
быстро надвинулось, явив два десятка стражников во главе с
брюхатым Аббасом. Всадники тут же взяли караванщиков в
кольцо, нацелив луки, а Выбей Зуб спешился и приблизился,
помахивая обнаженной саблей.
- Именем закона, - пропыхтел он, - ты Конан из
Киммерии, и ты, Ши Шелам, выдающий себя за купца Себбука,
обманом лишившие почтенного Флатуна его собственности и
причинившие доброму человеку бесчестие немедля отдайте свое
оружие и следуйте за мной вместе с украденными верблюдами и
своими людьми в Шадизар, на суд светлейшего Хенг-Аги!
- Охотно посмотрю, как наместник велит отрезать твои
уши, - сказал киммериец, подвигая к себе круглый щит,
предусмотрительно купленный возле врат, ведущих на
аренджунскую дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18