Ноги
его заплетались, он шатался так, что стукался о стены
домов, из которых за его спиной высовывались испуганные
лица обитателей. Узнав киммерийца, да еще пьяного вдрызг,
обитатели поспешно захлопывали двери и задвигали засовы, а
иные и ставнями прикрывались - от греха подальше.
Когда фигура варвара скрылась за углом, на улице словно
из-под земли возникли трое в черных плащах с капюшонами,
закрывающими лица.
- Там тупик, - сказал один из людей, отличавшийся от
своих спутников грузным телосложением и уверенностью
движений, - попалась птичка!
Все трое устремились и свернули за угол.
Там, действительно, был тупик, грязный, заваленный
мусором. Но рассмотреть толком сей унылый закоулок
Пустыньки двое не успели: человек, притаившийся возле
стены, сделал два молниеносных выпада, и его нож дважды
напился крови.
Третьему преследователю нападавший железной рукой сдавил
горло. Тот забился и захрипел, капюшон упал, открыв толстое
посиневшее лицо с выпученными глазами.
- Что Аббас, пора тебе нергалье отродье на вкус
попробовать, - сказал его противник, - дождешься на Серых
Равнинах, привет передавай.
Десятник так и не понял, откуда у Конана взялся нож. Он
следил за киммерийцем от самого дворца и уверен был, что
после ночи в подвале тот едва переставляет ноги, а когда
варвар хлебнул вина, Выбей Зуб и вовсе решил, что справится
с ним без особых хлопот.
Сейчас он понял, как жестоко ошибся: рука, сжимавшая его
горло, была словно из стали, а синие глаза смотрели ему в
лицо с холодной ненавистью. Он почти безучастно, словно
убивали кого-то другого, смотрел, как острая сталь,
поворачивается, входит ему в живот, и поднимается лезвие,
вспарывая плоть, и наливается алым ткань рубахи... Потом в
глазах вспыхнули огненные круги, и мир померк для него
навсегда.
Отшвырнув безжизненное тело, Конан перешагнул через
поверженного врага и направился сквозь лабиринт улочек к
лачуге Шелама. Он не был уверен, что застанет его там, но Ши
сидел за свои убогим столом, двигая по выщербленным доскам
золотые монеты.
- Деньги считаем? - сказал киммериец, входя через низкую
дверь.
Ловкач вскочил, радостно всплеснул ручонками и полез
обниматься. Конан толкнул приятеля на лавку и уселся сам.
- Друг, - зачастил Ши, ерзая тощим задом, - а я слышал,
упрятали тебя собаки эдартовы, в подвалы упрятали и Выбей
Зуба напустили... Сам он и хвастал в казарме, а стражники по
всему городу разболтали. Как же ты вырвался из лап
аббасовых?
- Так и вырвался, - сказал варвар, - Аббас же лапы
откинул. Ты лучше скажи, что сталось с нашими верблюдами?
- Какими верблюдами? - Ши наморщил узкий свой лобик,
силясь вспомнить. - Ах, верблюдами! Продал я их, киммериец,
как есть продал. Барыш вот как раз делил поровну - а ну,
думаю, вернется тигр моего сердца, надо его долю
припрятать. Только трудная задача вышла: двести тридцать и
еще пять золотых никак пополам не делятся.
- Что-о?! - взревел Конан. - Двести тридцать пять монет
за табун верблюдов? Удавлю, крыса! Куда остальные спрятал?
Ловкач привычно нырнул под стол, откуда и пропищал
обиженно:
- Почему двести тридцать пять? Я кольцо Флатуна загнал,
нам от кривого Дамара еще пятьсот причитается.
Конан знал кривого Дамара, скупщика краденого, который
был кое-чем обязан киммерийцу и на обман вряд ли решился
бы. Поэтому варвар милостиво разрешил Шеламу выбраться
из-под стола и велел поведать, что случилось с ним после
того, как они расстались у колодца на аренджунской дороге.
И Ши поведал, что гнал верблюдов во весь дух, и все
было бы хорошо, если бы белая потаскуха не увела половину
стада куда-то в одной ей ведомые края, не желая, очевидно,
делить первенство с вожаком, которого подгонял Ловкач.
Сказывают, белые верблюдицы только в Вендии случаются, так
она не иначе туда и подалась, чтоб ноги ее отсохли...
- Да, - сказал Конан, склоняясь к тому, что Ши навряд
ли станет ему врать, побоится, - убежал твой дом
аренджунский вместе с женами и наложницами. Но остальных-то
ты продал?
Ловкач подтвердил, что остальных продал, и не
где-нибудь, а в Усмерасе.
- Пораскинул я умишком своим, что стражи Эдарта нас в
Аренджуне искать станут, ну и решил податься в Усмерас. Там
меня с почетом приняли, суфеем величали. Много я им чего
наболтал про то, как золой в Шадизаре торговать выгодно и
еще чего-то... Забыл наутро.
- Еще бы, - проворчал Конан, - третий день кончился.
- Что болтал, забыл, а о деле нашем помнил, - продолжал
Ши важно. - Загнал им верблюдов по-дешевке, а что было
делать? Народ там прижимистый, да и чудной малость. Пришли
ко мне старейшины ихние и вопрошают: палить им свои дома
или не палить?
- Что-что? - удивленно переспросил киммериец.
- Ну, они решили, что раз в Шадизаре за один воз золы
можно табун верблюдов поиметь, то уж, спалив весь Усмерас,
они потом себе золотые хоромы отгрохают.
- Так значит, эти дурни торгуют сейчас золой на рынке? -
хмыкнул варвар.
- Они. А я так мыслю: нарушили усмеранцы древний
запрет, тронули пепелище, теперь и поплатятся.
Ловкач взял со стола монету, потер о подол своего
рубища и, поднеся к самому носу, принялся внимательно
разглядывать.
- Ладно, - сказал Конан, - твое хитроумие - моя удача.
Подарок дива, коим ты столь опрометчиво воспользовался,
загнал меня под плеть, но он же и вызволил меня, да еще с
немалой выгодой. Знай же, крыса, что светлейший Эдарт
поклялся Митрой не трогать нас целых две луны, а за это
время можно с лихвой наверстать упущенное. Думаю, начальник
стражи сдержит слово - смерть Аббаса послужит ему
предупреждением. А если и нет, мы все равно славно
погуляем: деньги есть и на доброе оружие, и на выпивку, и
на приличное платье - чтоб в лучшие кабаки пускали...
Кстати, куда ты подевал свой богатый наряд?
- Я отдал его нищему, - сказал Шелам, продолжая изучать
деньги.
- Ну так и есть, - воскликнул варвар, - кончился твой
ум, как есть кончился!
- А вот и нет, - вскочил вдруг Ловкач, - слушай-ка!
Он встал в позу, отвел в сторону руку с монетой и
прочел:
Прославлен будь в веках,
о тигр моей души,
И не забывай, что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18