– Ну, понесли, что ли?
Мабор перехватил тело так, чтобы не задеть Трепачеву рану, словно боялся, что тем самым сделает «счастливчику» больно; Кэйос взялся за ноги – поволокли.
/смещение – солнечные круги расходятся от упавшего в центр камешка тьмы/
Было очень больно. Воняло овцами.
Он пошевелился, только сейчас догадавшись, что он – Обхад. Тысячник ашэдгунского войска.
Не выполнивший возложенной на него важнейшей миссии.
Сколько прошло времени? Час? Сутки? Неделя? Может быть, люди уже умирают, исключительно по его вине.
Во рту скопилась горечь. Обхад, морщась, сглотнул и попытался подняться.
Он лежал в шатре. В жаровне горел огонь, снаружи не доносилось ни звука. Тысячник сел, пошатываясь и глядя по сторонам. Некоторое время он искал глазами свою дорожную сумку: там инструкции, там коды. Потом понял, что знает это все наизусть, учил ведь от нечего делать.
Значит, о сумке можно не беспокоиться. Надо – в путь.
Обхад встал на ноги и замер, привыкая к позабытым ощущениям. Упал. Снова поднялся.
Когда рухнул во второй раз, решил, что на такую ерунду попросту нет времени. Пополз.
– Далеко собрался? – спросили сверху. – Ты что же, хочешь себя угробить, человек Пресветлого? Он отрицательно помотал головой:
– Надо. Как давно я здесь лежу?
– Три дня.
– Сколько?! – захлебнулся тысячник. – Три дня?!
– Три дня, – подтвердил ятру. – Так что не торопись к своим Богам.
Его перевернули и уложили обратно. Обхад ругался и делал попытки вырваться, но они выглядели смешно, как у трехмесячного младенца.
– Не торопись, – повторил горец, седой и высохший, словно мертвый скорпион. – Тебе необходим покой.
– Отдохну в краю Ув-Дайгрэйса, – отмахнулся тысячник. – Мне нужно на Коронованный. Я же объяснял. – Он в муке возвел глаза к небесам… к полотнищу шатра над головой.
Горец был непреклонен:
– Покой. Все твои вещи в целости и сохранности, кони – тоже. Так что не волнуйся. На-ка, выпей.
Ему влили в горло горячую жидкость. Обхад попытался сделать вид, что пьет, а на самом деле придержал варево, чтобы потом выплюнуть: скорее всего, давали снотворное. Но ятру оказался наблюдательным. Он заставил-таки тысячника проглотить все до капли и лишь потом ушел.
К удивлению Обхада, спать ему не хотелось. То есть… хотелось, но не сильно. Можно было терпеть. Главное – не лежать без движений.
Но и переть напролом не имело смысла. Тысячник выждал. Нужно было убедиться, что горец ушел.
Наконец Обхад уверился в этом и опять пополз к выходу. На сей раз ятру не являлся.
Оказавшись рядом с опущенным клапаном шатра, тысячник замер и, затаив дыхание, вслушался в окружающие звуки. Поселок накрыла тишина, неестественно мягкая и безжизненная. Казалось, кроме Обхада и лечившего его горца, никого больше нет. Вообще. Даже и горца нет – пропал.
Сонно фыркнул в ночи конь. Ну что же, именно это и требуется: скакун. Потому что на своих двоих (вернее, четырех) тысячник далеко не уползет.
Все остальное – почему в поселке тихо, почему так долго ему позволили пролежать без чувств, кто такой Джулах и куда он подевался вместе с Обделенным, – все это можно будет узнать после того, как долг окажется выполненным. А можно будет и не узнавать…
Обхад подполз к стреноженному животному, понимая, в каком опасном положении находится. В прямом смысле слова. Затоптать его сейчас, испугайся животное, будет проще простого. Тысячник вознес краткую молитву Ув-Дайгрэйсу, а также всем остальным Богам, которых помнил. Конь фыркнул. Обхад осторожно поднялся, напрягая непослушное тело, втянул себя на спину неоседланного животного и пустил того вперед.
Он же стреноженный!
Удар о землю, рядом с головой опускается копыто – еще бы чуть-чуть, и все. Дурак.
Сзади неслышно подошел горец. Отвел в сторонку коня, затем вернулся к тысячнику и поволок его обратно в шатер Где-то на полпути Обхад заснул.
/смещение – тонешь, зеленоватая поверхность отдаляется и отдаляется, и солнечные зайчики тускнеют/
Воняло овцами. По-прежнему.
– Вечером, – сказал кому-то давешний горец-лекарь. – И сразу же пополз.
– Нужно было объяснить, – ответил Ха-Кынг.
– Тогда б он еще сильнее заволновался. Мог и не дожить.
– Что?.. – прохрипел пересохшим горлом Обхад. Слова выходили сморщенные и пустые, как шкурка полинявшего богомола. – Что происходит?
В поле зрения возникло лицо вождя ятру.
– Вы ошиблись. Анг-Силиб ведь не единственное место, пригодное для того, чтобы перейти через горы. Южане нашли другое. Это не такой удобный путь, но там было мало людей, способных встать на пути у хуминов. Нам сообщили, но слишком поздно. Мы ходили, чтобы помочь. Мы опоздали.
– И вернулись сюда, – обвиняющим тоном произнес тысячник.
– Что толку умирать без пользы? – безразлично сказал Ха-Кынг. – Все равно что броситься с Коронованного вниз: ни славы, ни чести.
– Куда делись этот ваш Обделенный с Джулахом?
– Сбежали, – все так же буднично сообщил ятру. – Мы нашли тебя слишком поздно. Но – хвала Богам – не настолько поздно, чтобы не вернуть к жизни.
Обхад привстал, облокотясь на правую руку:
– Мне нужно немедленно попасть на утес, слышишь?! Мне необходимо подать знак своим… Если еще не поздно.
Ха-Кынг задумался. Тысячник понимал, что сам он сейчас не способен действовать, что находится полностью во власти горцев, и поэтому не торопил ятру с ответом.
– Да, – сказал наконец вождь. – Мы поможем тебе.
– Нет, – возразил лекарь. – Нет. Иначе он умрет. Слишком тяжелая рана, слишком сильный удар. Может быть, задето что-нибудь из важных центров. Нельзя.
– Не умру, – отмахнулся Обхад. Ятру с неохотой согласился.
– Может, и не умрешь. А может – умрешь. Зачем рисковать?
– Скажи мне, что нужно сделать, – предложил Ха-Кынг. – Я сделаю.
– Я должен убедиться, – покачал головой Обхад. – Я обязан быть там… Хотя бы сейчас.
– Мы не позволим…
– Отпусти его, – неожиданно сказал лекарь. – Ты же видишь, он не отступится от своего.
– Но отец…
– Отпусти, – повторил старый ятру. – Но, разумеется, не одного.
/смещение – негаснущий закат, сотворенный из горящих факелов; темные силуэты башен/
– Дальше пойдешь сам, – сказал Джулах.
– Хорошо, – кивнул Гук Нивил. Он с облегчением вздохнул, глядя на горы, откуда им таки удалось сбежать Напряжение, владевшее Нивилом с тех пор, как он «стал» Обделенным, потихоньку спадало.
– Скажешь Собеседнику все, что я велел передать. И напомни: сегодня начнется. Они должны успеть. Если я рассчитал все правильно, знак уже подан. Нет – будет подан очень скоро. Поспеши. Этой или следующей ночью…
Он оборвал себя и стал спускаться дальше, не снизойдя до того, чтобы попрощаться. Но Гук Нивил не смел даже думать об обиде. Он проводил Джулаха задумчивым взглядом, а потом поспешил к лагерю хуминов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139