Пейте мяту с перцем, ваше преподобие. У вас неважный вид, хотя лет вам вполовину меньше, чем мне.
— В вашем возрасте, — иезуит, стараясь совладать со своим гневом, принимает высокомерное выражение, — в вашем возрасте я, конечно, не стал бы вести столь богопротивные речи…
— В моем возрасте, сыпок, — перебивает его Грегорио, — вы станете чуточку мудрее.
— Вы много на себя берете, старый безбожник! — с ненавистью цедит Трифон.
— Доброе утро, ваши преподобия! — с этим возгласом Мигель, запыхавшись, вбегает в патио.
Трифон, бросив враждебный взгляд на капуцина, отошел от него и обратил к Мигелю свое угрюмое лицо.
— Вы сильно опоздали, ваша милость, — строго выговаривает он ученику.
— Доброе утро, Мигелито, — улыбается мальчику монах и гладит его по чернокудрой голове. — Падре Трифон давно тебя ждет и сердится. Ступай теперь с ним. Я подожду, когда вы закончите урок. Если же случится мне задремать здесь в холодке — будь так добр, Мигель, разбуди меня!

В ритме латинского гекзаметра вышагивает Мигель по патио. Солнце клонится к закату. Загорелая детская рука просунулась сквозь решетку двери, и к ногам Мигеля упал камень, обернутый бумажкой.
Мигель развернул ее.
Нацарапанное свинцовой палочкой, корявыми буквами на грязном листочке — как прекрасно оно, первое любовное послание!
«Как стемнеет, приходи к платану в конце аллеи. Инес».
О, королевская грамота, священное писание — каждая черточка в нем означает сладостный выбор, каждая кривая буковка — ступенька лестницы Иакова, достающей до небес!
В то время как Мигель не сводит глаз с песочных часов, добрый сторож Бруно передает донье Херониме записочку Инес, изъяв ее из шкатулки Мигеля. Госпожа приняла решительные меры.
Вскоре уже заложена карета, и она увозит Инес, в сопровождении Петронилы, в дальнее имение дона Томаса под Арасенскими горами; а Мигель торопливо доедает ужин, готовясь ускользнуть на свидание.
Темнота пала быстро — небо обложили тучи, пошел дождь.
Совесть черней оперения ворона, трепещет душа, но сердце полно решимости — крадется Мигель в темноте под ливнем. Дождь хлещет, со всех сторон под платан, и вскоре бархатный камзольчик Мигеля промок насквозь, прилипли ко лбу мокрые волосы, в башмаках хлюпает вода. А небо, раскрывшись настежь, все изливает на землю потоки вод.
Приди, о приди, прекраснейший из цветков в долине реки, лети ко мне, голубка моя, ибо я изнемогаю от нетерпения! Пади, о звезда, на сердце мое, слети на ладони мои, стрекоза!
Но проходят минуты за минутами, капли времени состязаются с дождевыми каплями, а Инес не приходит.
Дождь усиливается, ожесточается, вот уже сыплет град, побивая колосья, насекомых, птичьи яички.
Ночь улетает вдаль, подобная вспугнутой сове, а Мигель все стоит под платаном — один, во тьме и в отчаянии, что она не пришла.
Терзаемый гневом и унижением, дрожа от стыда и холода, плетется Мигель домой.
У ворот возникает тень, хватает его за руку, тащит к замку.
Бруно! Ах, так — значит, и сегодня за мною следили! Ну, ладно же Я не поддамся. Плакать не стану. Не покорюсь.
Восстану не только против матери — против всего мира, пусть обманут и предан — не допущу, чтоб со мной обращались, как с узником!
Приведенный к матери, Мигель строптиво стал перед нею и, отбросив ладонью со лба мокрые волосы, вперился в нее дерзким взглядом.
— Где ты был сегодня вечером, Мигель? — мягко спросила донья Херонима.
— Не скажу!
— Ты ждал напрасно. Она не могла прийти. Я отослала ее далеко. Не позволю, чтобы тебя сбивали с пути…
— Вот как?! — вскричал сын. — Вы за мной подсматривали! И ты услала ее? Так вот почему она не пришла… Зачем ты так поступила со мной, матушка?
— Мигель, ты должен служить богу.
— Инес должна вернуться!
— Она никогда не вернется. Ты больше ее не увидишь.
— Но это подлость! — в ярости топнул ногой Мигель. — Я хочу, чтоб Инес вернули!
— Разве ты здесь распоряжаешься? — строго одернула его донья Херонима.
— Да! — Мигель сбивает с подставки большую вазу и топчет ее осколки. — Прикажи, чтоб Инес привезли! Сейчас же! Сегодня!
Вырвал руку из руки матери, охваченный бешенством, рвет в клочья ее кружевной платочек, кричит:
— Слушай же правду: не бога люблю, а Инес! И не желаю больше терпеть, чтоб за мною подглядывали! Если Бруно еще раз потащится за мной — убью его, а Инес…
— Ни слова более! Твое сопротивление напрасно. Я обещала тебя богу — и богу отдам!
— Нет, нет, никогда! Я не буду священником! Слышишь? Не буду! Вырасту — женюсь на Инес, убегу от тебя…
— Не подчинишься?
— Не подчинюсь!
Донья Херонима, схватив сына за руку, потащила его в свою спальню. Рывком отдернула занавес с картины, воскликнув:
— Вот что тебя ждет!
Страшный суд. За мглистыми облаками вырисовывается божий лик. По бокам престола господня парят сонмы серафимов и херувимов; трубя во все стороны света, они возвещают Судный день. Встают из могил мертвецы, тянутся к престолу вечного судии, а тот мановением десницы отделяет отверженных от спасенных. О, отверженные! Белеют тела осужденных в царстве сатаны, извиваются на крючьях дьяволов, корчатся в языках пламени, иных растянули на дыбе, их рты Окровавлены, вырваны языки, иные бьются в котлах с кипящим маслом, их сжатые кулаки и раскрытые рты вызывают представление о душераздирающих воплях и стонах мучимых.
Мигель невольно подходит ближе, ближе…
Сколько ужасов! Вот дьяволы когтями терзают тело женщины, вот исчадия ада ломают кости мужчине и сдирают кожу со спины, другому пробивают череп гвоздями — а вот мальчик, и дьявол с шакальей пастью рвет его внутренности, и глаза мальчика, залитые кровью, кричат от боли и ужаса.
Мигель, потрясенный, не отрывает от него расширенных глаз, дрожащей рукой указывая на его лицо. О, оно знакомо ему по отражениям в зеркалах матери — это его собственное лицо!
В этот миг и донья Херонима улавливает сходство между юным грешником и сыном — она бледнеет и тяжко глотает слюну с привкусом желчи.
— Это — я! — еле выговаривает Мигель. — Видишь? Это я!
— Нет, нет! — в ужасе кричит мать и оттаскивает сына прочь. — Это не ты, не ты!
— Ах, нет, это я! Ты ведь тоже узнала…
— Нет, нет, ничего я не узнала! — плачет донья Херонима.
— Зачем же ты тогда плачешь?
— Я плачу над тобой, — отвечает мать, стуча зубами в тоске и тревоге.
Мигель снова подбежал к картине.
— Господи на небеси! Рвать мои внутренности! Сколько крови! Как это, наверное, больно!
Собрав все свои силы, мать уводит сына из спальни.
— Мигелито, душа моя, это лишь случайное сходство, оно ничего не значит…
— Но это несомненно я! — И мальчик разражается отчаянными рыданиями. — Не хочу, чтоб меня мучили! Мне страшно!
— Я знаю — ты будешь моим послушным мальчиком, правда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108