— Сеньор, пойдем позабавимся…
— Уф! — вздыхает пьяный, подходит вплотную к старой потаскушке, ощупывает ее обеими ладонями и вытаращенными глазами. — Черт, да ты словно деревяшка! Прощай навек. Ни за мараведи!
Он плетется во тьму; подмигивает уличный фонарь.
Женщина равнодушно глядит в пространство.
Снова шаги. Медленные, медленные… Зевнув, потаскушка подняла накидку, приблизилась к мужчине.
— Задумались, сударь? Тоска одолела?
Мужчина смотрит в землю, молчит.
— Я развлеку вас, хотите? Пойдемте…
Мужчина, не взглянув, идет за ней. Что одна, что другая.
По скрипучим ступеням поднялись в какую-то смрадную берлогу. За окном, внизу, поет море. Женщина засветила каганец, заслонила свет платком.
— Говори тихонько, понимаешь? — прошептала она.
Он лег, не глядя на нее. Обнял сильно, как давно никого не обнимал. Печаль разжигает страсть. Но удовольствия он не испытывает.
После она захотела положить ему голову на плечо. Он отодвинулся. Она легла рядом.
В открытое окно входит темнота, душная, дышать нечем; под окном курится испарениями море. Нагота женщины укрыта темнотой.
— Ты и теперь печален. Дай поцелую…
Поцеловала — мужчина содрогнулся. На губах ее — вкус желчи.
— Жизнь пуста, как дырявый горшок. Все сейчас же проваливается, не остается ничего, — усталым голосом говорит она.
И потом:
— Скажи мне — для всех ли сотворил господь мир?
— Да.
— Господи! — Она немного приподнялась. — Что же мне-то дано в этом мире?!
— Любовь. — Голос в темноте насмешлив. — Одна любовь. Уйма любви.
Женщина склонилась к нему, обдав неприятным дыханием:
— Поверишь ли, я ведь до сих пор не знаю, что такое любовь!
Молчание душное, мутное.
— А ты — ты знаешь? — спрашивает женщина.
Не ответила ночь. Из глаз в глаза переливаются сквозь темноту видения тоски.
Мужчина погружен в себя, женщина лежит, как камень на краю пустыни, и тоже молчит.
Потом заговорила снова:
— Я тоже из плоти и крови. Я тоже хотела бы хоть разок узнать, что такое любовь. С малых лет мечтала узнать ее. Но бог не дал мне…
Боль ее мучительно жжет Мигеля — ведь это его собственная, до мозга костей его собственная боль. Широко раскрытыми глазами видит он пропасть. Колесо времени вращается впустую — мгновенье равно столетию, и душит боль…
Он шевельнулся, спросил внезапно:
— Веришь в бога?
— Верю. Надо же во что-то верить.
— Каков он, бог, женщина?
— Могущественный, сильный. Наверняка. Строгий. Но, говорят, любит убогих. Вот когда умру, — засмеялась, — будет мне в царствии божием лучшая жизнь. А я наверняка попаду туда, потому что земля была для меня адом. Как ты думаешь, кто здесь, на земле, больше страдает — тот, кто всю жизнь испытывает боль, или тот, кто причиняет ее другим?
Мигель затрепетал. Да, он всю жизнь причиняет боль другим — так вот почему он страдает? Гневом исказилось его лицо.
— Я ухожу, — резко сказал он.
— Что так? — удивилась женщина. — Или я сказала что дурное?
— Молчи. Встань!
Женщина поднимается, пропуская его.
— Ты очень молод, а глаза у тебя неподвижные. Чувства в них нет. Это нехороший знак.
Он в бешенстве швырнул ей под ноги золотой.
— Ааа! Богач… Повезло мне нынче!
— Перестань болтать! — злобно крикнул он.
Она, забыв, что надо разговаривать тихо, засмеялась — смех ее, пусть глухой, оказался лучше всего, что у нее было. Он прорезал темноту и рассеял свет каганца по всей комнате.
— Эх, все мы только люди. И скорее согласны жить в позоре, чем лежать в могиле. — Она наклонилась, ища что-то на полу. — У меня была розочка… желтенькая такая… Мне ее одна девчушка подарила, я иногда даю ей медяк. Куда ж она девалась? А, вот… О, вы растоптали ее!
— Прощай.
— Прощайте, сударь, и пусть исполнится ваше желание.
Он обернулся с порога, тихо спросил:
— А как ты думаешь, чего я желаю?
— Спать, спать без снов и, может, не просыпаться больше…
Мигель выбежал в духоту ночи.

Маркиз Руис пригласил Мигеля на свадьбу своей племянницы. Гости доблестно пьют с полудня, а уже приближается полночь. И только когда пробило двенадцать и улицы уже третий час как были заперты цепями, явился Мигель.
Столь почетному гостю место во главе стола, а Мигель сел в самом конце, возле зрелой красавицы Антонии, жены незнатного писаря Кальмероса.
Пышная женщина, статная, щеки румяные, крепкие, хорошенький носик, полные губки, и в глазах — живой огонек.
Вино течет рекой, сознание гостей пересыхает, как русла в августе, в окна подмигивают звезды знойной ночи. Мигель, прищурясь, наблюдает за Антонией злобно и алчно, как хищник за добычей.
Под общий шум неизвестно которого по счету тоста Мигель берет женщину за руку и тащит ее вон.
— Что это значит, ваша милость? — сопротивляется дама. — Я замужняя женщина! Я честная женщина…
Он стащил ее с лестницы, вон из дому, на маленькую площадь, где у фонтана в слабом свете звезд темнеет клочок скудной травы.
— Ах, как вы мне нравитесь, ваша милость, — лепечет дама, прижимаясь к Мигелю. — Быть с вами, под звездным небом…
Мигель молча обнимает ее зрелые прелести.
— Ну, говорите же! Я вам нравлюсь? Что во мне вам больше нравится? Губы, правда? Так мне говорили…
Но Мигель и не думает объясняться в любви.
Он не рассыпается в восторгах, не хвалит ее красоту. Не ласкает. Швыряет женщину наземь и без словесных украшений, без поцелуев яростно овладевает ею. Все происходит быстро и кратко.
— Ах, что вы делаете!.. Здесь, на площади… Что обо мне подумают… Моя добродетель… Оооо!
Запоздалые гуляки перелезают через цепи, выходят на площадь. Один из них поднес длинную палку с фонарем на конце к самой парочке.
— Эгей! — кричит он. — Глядите! Тут любятся прямо под открытым небом!
— Какое бесстыдство, публично…
— Кто вы такие? — возмущенно гремит толстый горожанин.
Мигель встает, в свете фонаря его осклабившееся лицо похоже на лик сатаны.
— Кто мы? — отвечает он. — Имя дамы не важно, а я, почтенные, дон Мигель де Маньяра!
— О!
Гуляки отпрянули, женщина закрывает лицо руками.
— Ну, чего пялитесь? — вскипает гневом Мигель. — Что ж прикусили языки, притворы? Ах вы, невежи, хотите осветить даму? На меня светите! Боитесь? Отступаете, трусы?
Мигель выхватывает шпагу и кричит, как одержимый:
— Я Мигель де Маньяра! Я дон Жуан! Милости прошу, жалкие твари!
Гуляки в ужасе отступают перед его шпагой, перед его криком.
Открываются окна, люди выбегают из домов, фонарей и факелов все больше, пятна света пляшут по земле и в воздухе.
— Моя воля — закон для этого города и всей страны! — в припадке безумия кричит Мигель. — Захочу — и возьму всех ваших жен, всех дочерей! Я тут единственный господин! Прочь с дороги!
Люди расступились — ни одна рука не поднялась на него.

— Братья во Христе, избегайте всякого соприкосновения с проклятым человеком, ибо он общается с дьяволом, — проповедует Трифон в церкви святого Сальватора;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108