О! Под солнцем этого утра распустились уже все цветы на всех померанцевых деревьях, сад так и светится трепетным великолепием нежных белых соцветий, простых и волшебных, как сама любовь.
Внезапный страх сжал девичье сердце. Обещала первый цветок Мадонне, а отдала человеку… Оскорбила Мадонну, согрешила… От этой мысли потемнело в глазах, заколотилось сердце. Великое опасение перед чем-то, что надвигается, охватило душу ее. Вымолить прощение Мадонны, пасть на колени, сейчас же…
— Принесите мне целую охапку этих цветов! — приказала она.
Перед Мадонной, в своей комнате, пала на колени Хиролама, рассыпав цветы у ног Пречистой.
— Прости, госпожа наша! Я согрешила… ради него…
Поднимает глаза на Мадонну, а видит его лицо, ощущает его дыхание.
— О Мадонна, прости! Смилуйся над моим сердцем!
Дрожит девичье сердце. Не от страха перед грехом — от неведомого блаженного томления.

Солнце зашло.
От калитки в глубь сада ведет кипарисовая аллея. Тяжелые ароматы душат дыхание вечера.
В конце аллеи появилась какая-то фигура.
Мигель дышит хрипло. Волненье сдавило грудь, к которой он судорожно прижимает стиснутые кулаки. Он готовит речь. И, идя навстречу девушке, кланяется галантно.
— Вы светлее луны, совершеннее царицы красоты, о вечерняя звезда на голубом шелку…
Девушка остановилась — улыбка, которой она встретила Мигеля, сошла с ее лица.
А Мигеля бьет дрожь. Он сам чувствует, как фальшиво прозвучали его слова. Ему бы пасть на колени, молча поднять взор к этому лицу, но нет, не унизится он до состояния влюбленного мальчишки!
— Я ждал вас более часа… — пробормотал он, но голос его пресекся в середине фразы.
Хиролама бледна.
Тишина — разговор ведет лишь учащенное дыхание мужчины и девушки.
Потом Хиролама сказала:
— Что такое час? Я целые годы ждала встречи с вами…
— Вы меня ждали?!
— В мечтах видела ваше лицо…
Тогда рухнуло в душе Мигеля все, что он готовил, собираясь действовать как завоеватель, — стоит тут человек, покоренный, захваченный смерчем любви.
Нет, не бывало еще ничего подобного этой минуте, и нет ей равной. Вся прелесть земли и неба слилась в создании, что стоит перед ним.
Ослепительный свет, вырывающийся из сердца струею могучего чувства и в одно мгновение выворачивающий человека наизнанку. Куда девались тщеславие, гордость, корысть, стремление брать силой…
Неуверенный, робкий, как мальчик, стоит граф Маньяра, лепечет смущенно:
— Простите, донья Хиролама, я не понимаю, что творится во мне — меня переполняет чувство, которого я доселе не знал, сердце болит, но я хочу этой боли, мне страшно, и сам не знаю чего, я хотел сказать вам много красивых слов — и не могу. Ради бога простите.
Прояснилось девичье лицо, только две слезинки сверкнули в темных очах.
— И меня переполняет чувство, которого я не знала доселе. И у меня сердце болит, и я хочу этой боли, — тихо повторяет она его слова, и глубокий голос ее окрашен темно-синими тенями. — Не вижу, не слышу ничего — только вас…
Глубокое волнение потрясло Мигеля.
— Хиролама, Хиролама…
Она чуть-чуть усмехнулась:
— Вы еще не назвали мне своего имени, сеньор!
— О, простите!.. — Но он тотчас осекся, побледнел.
Мое имя! Как произнести его при этой девушке?!
И вся чудовищность прошлой жизни навалилась на Мигеля.
— Что же вы, сеньор? — тихо настаивает девушка.
Нет, не могу его выговорить. Впервые в жизни стыжусь своего имени. Будь оно проклято!
Отвернувшись, он молчит, бурно дыша.
Маленькая теплая рука скользнула в его ладонь, и в голосе, мягком, как дыхание матери, прозвучала горячность:
— Вы даже не представляете, как я теперь счастлива, дон Мигель!
— Вы меня знаете? — Он поражен.
— Я ведь не только в мечтах видела ваше лицо. Я знаю вас много лет.
Он вытирает пот на лбу.
— И вы, зная, кто я, пришли…
— Я сама вас позвала.
— Но моя репутация… — бормочет Мигель. — Вы не боитесь?
Она взяла его за руку и повела по кипарисовой аллее.
Сгущается темнота, тени кипарисов образуют гигантскую шпалеру. Месяц повис над садом — ледяной, как замерзшая слеза.
— Я с детства ношу в сердце мечту о женщине, которую жажду всей кровью моей, всем дыханием. Это было — как свет, который дремлет во тьме. Пятнадцать лет молилась моя душа, чтоб найти мне подлинную любовь. Не находил. Но долго верил — найду. Потом уж и верить перестал… И теперь, когда я утратил все, что было во мне человеческого, честного, доброго, только теперь нахожу ее… Поздно, поздно! Я не могу надеяться…
— Никогда не бывает поздно, дон Мигель, — тихо возражает Хиролама.
— Скажите, что мне делать? Я сделаю все, что вы пожелаете!
— Правда?
— Клянусь…
— Не клянитесь. Мне достаточно вашего слова. Я хочу одного…
— Говорите, говорите!
Хиролама отворачивает лицо, голос ее чуть слышен, она произносит отрывисто:
— Я хочу… чтобы вы… меня… любили…
Тихо. Ледяной лик луны глазеет в бездны мира. Ароматы густы, дурманящи.
Мигель не отвечает.
— Чтобы вы любили меня настоящей любовью, — сладостный голос звучит словно издалека, полный обещаний чего-то прекрасного, немыслимой чистоты.
Дрожа всем телом, Мигель упал на колени.
— Я ваш, Хиролама. Отрекаюсь от всего на свете — кроме вас!
Она заставила его подняться и молча повела за руку. Села на ограду фонтана.
— О чем вы думаете, Мигель?
— О смерти, Хиролама.
— Я боюсь смерти.
— Не надо ничего бояться. Ведь я с вами. У меня хватит сил на обоих. Я жить хочу с вами, Хиролама.
— Да, — улыбается бледное лицо. — Это самое прекрасное. Жить с вами.
— Достоин ли я вас, Хиролама?
Он всматривается в ее лицо, окутанное сумраком.
— О чем вы думаете, Хиролама?
— О любви, Мигель, — просто сказала она.
Да, да, это — любовь!
Сердце его заколотилось неистово, дыхание замерло. Но он не осмеливается прикоснуться к ней.
— Можно поцеловать ваши руки, Хиролама?
— Можно, Мигель.
Больше не сказано было ни слова — и так сидели они рядом на ограде фонтана, глядя друг другу в глаза.
Легкий ветер играет ее легким платьем, временами прижимая край его к руке Мигеля. Тот вздрагивает от прикосновения шелка, но не смеет шевельнуться.

Это прекрасные дни, они опадают плавно и мягко, словно благоуханные лепестки цветов, солнце сияет уже не ради урожая в полях, а для двух людей.
Хиролама возвращает Мигелю радость, восторги, жар и пылкость мечты. Робость слов, умиление незавершенным движением руки, которая хотела погладить лицо, да стыдливо замерла на полдороге…
О, прижаться к стеклу окна и увидеть за ним вместо тьмы любимое лицо, коснуться рукой смоляных кос, пылающим полуднем мечтать о ночи, вдыхать аромат дыхания возлюбленной, ощущая, как по жилам вместо крови растекается бесконечное бессмертие, каждое утро умирать, дрожа над каждой секундой, отмеренной для встреч, и возрождаться от надежды, когда спускаются сумерки, — о печаль одиночества, о счастье сближения, о спешка изголодавшегося сердца, опьянение, когда соприкасаются руки и губы…
Город очень скоро узнал о ежедневных встречах Мигеля и Хироламы, и его охватило изумление и негодование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108