В исходе Полтавского сражения возымел прусский король к русскому царю особую симпатию и изливал перед ним свои дружеские чувства. Больше того, выражал желание породниться посредством брачных союзов своих и Петровых родичей. Мягко, с любезной улыбкой на устах упрекнул царя за то, что до сего времени тот не выполнил просьбы прислать на погляденье живописные парсуны, сиречь портреты, заневестившихся Петровых племянниц, дочерей царя Ивана.
Ах, брат Фридрих Вильгельм, уважаемый и многолюбезный, до того ли было ему, царю Петру, когда он шведа упорно воевал? Не о парсунах племянниц, а о даровании победы должен был хлопотать.
То действительно так, соглашался с этими доводами прусский король, но теперь, когда военные хлопоты в значительной степени позади, следует в будущую жизнь заглянуть, и мог бы стать прочным, подлинно что родственным их русско-прусский союз. Тёзка, племянник короля, тоже Фридрих Вильгельм, молодой герцог курляндский, вступает в свою жениховскую пору, вот бы и…
Петр слушал и наматывал себе на ус пожелания короля, только не согласен был присылать парсуны своих племянниц. Если изобразит их изограф, живописец, в доподлинном виде, – не станут они приглядными со своими рябинами на лице, а племянница Катеринка – еще и с косящим глазом. А если живописных дел мастер при своем умении оспенные рябины как бы румянцем ланит укроет и зрачок глаза на подобающее ему место определит, то ведь сие явной фальшью окажется. Станут потом парсуну сличать с натуралией – неприятности могут быть. Нет уж, если сватать, то без парсуны. Невеста – племянница государя, и это главное ее достоинство.
Пообещал Петр прусскому королю хорошенько подумать о заманчивом родственном их союзе, и, как бы в задаток будущего свершения этого, Фридрих Вильгельм I попросил царя прислать ему (сколько сможет) русских солдат-великанов для службы здесь в королевской гвардии. Петру известно было пристрастие короля к рослым людям, и он пообещал ему великанов, но только не навсегда, а на срок, чтобы те великаны не изнывали в тоске по родине, а знали, что возвратятся к себе.
В Курляндию для осады Риги были направлены главные силы русской армии, и Петр поспешил повидаться с фельдмаршалом Шереметевым, а заодно и взглянуть, что стало там со всей окрестной местностью. Курляндия – возле Риги. До шведского нашествия находилась в ведении Польши. Разгромлена она войной, и оплакивают ее теперь затяжные дожди. Незавидное герцогство. Только и надежды, что с течением времени оно оживится.
Разорение Курляндии напомнило Петру его собственное государство, доведенное за время войны до полного обнищания. Хотя и радостно, победоносно завершена последняя схватка с врагом, но не утишила эта победа всенародною вопля от нескончаемых и непосильных поборов. Надо скорее облегчать тяжкую народную участь, скостить драгунские, поседельные и многие другие налоги, старые недоимки забыть и дать людям облегченно вздохнуть.
Будучи в Курляндии, Петр узнал от посланца князя Волконского, как преследовали бежавшего к Очакову Карла XII. Волконский почти догнал его у Днестра, где король только что успел переправиться на тот берег с малым числом беглецов, коим посчастливилось вырваться из Переволочны, переплыв Днепр. Мазепа убегал вместе с ними, а 22 сентября его настигла смерть, и он похоронен в Варнице близ Бендер. Одни говорили, что, боясь рано или поздно попасться в руки царя Петра, Мазепа отравил себя, приняв яд, а по другому слуху – кончил свои дни от старости, от огорчений и неудач, сопутствовавших его измене.
– Осиновый кол в его мерзопакостную могилу и да будет навсегда гнусно-позорным его имя, – сказал Петр и плюнул в паскудную память изменника-гетмана.
Засевшие в Риге шведы удостоились отменной чести получить при бомбардировке крепости три пушечных ядра, выпущенных самим царем Петром, но на этом приступ к городу и окончился. Наступало холодное и дождливое предзимнее время; крепость возведена была прочно, и многочислен ее гарнизон. Важно было, чтобы ни в чем никакого пополнения Рига не получала, и Петр распорядился оставить дело до весны, отрядив для блокады семитысячный корпус князя Репнина, а остальному войску велел отправляться на зимние квартиры в Курляндии.
На другой день после пробной собственноручной бомбардировки Риги Петр отправился в свой возлюбленный «парадиз», чтобы повидаться наконец с сердешненьким другом Катеринушкой, заложить в честь победы корабль «Полтава», а после того отправиться на торжества в Москву Долго, почти полгода ждала первопрестольная царя-победителя, чуть ли не отчаявшись увидеть его.
– Нет, матушка государыня, царя и нет. За какие такие провинности Москву он не жалует?.. Всяко думали люди. Понастроили высоченных ворот изукрашенных, под которые проезжать ему, а ворота те только дождь сечег, а потом и снегом их облепляет. На одних – краску смыло, на других – живописный лик помутился, – подновлять надобно. Государь царевич с ног сбился, хлопотал, чтоб изрядно все в украшательстве вышло. На одних воротах он, наш благодетель-батюшка, своей парсуною красовался: будто верхом на птице-орле…
– Ты по порядку обо всем сказывай.
– По порядку, матушка государыня. Все, что своими глазами видала, про все то и обсказываю.
В гостях у царицы Прасковьи была ее прежняя верховая боярыня Секлетея Хлудова, вчерашним днем приехавшая из Москвы, где видела торжество празднования Полтавской победы, приходившееся на день 1 января 1710 года, по новому, принятому во всей Европе, календарному стилю.
– Гляжу я, матушка государыня, на всю тамошнюю неурядливость и диву даюсь: как, мол, дальше-то будет?.. Ворота поставили, и во всю неделю, как на пасху, колокольный звон по Москве; по улицам от хозяев столы были выставлены с едой да питьем, как государь царевич велел. И невесть сколь нищей братии на те столы навалилось, будто вся Москва нищебродкой стала. Иные хозяева до того съестными припасами издержались, что впору самим по столам ходить. Хорошо еще, что челядинцы додумались позорче следить за едой, а погодя и сами нищеброды порядок такой завели, что у столов каждый хоть в три горла жри, а в карман или за пазуху никакого куска про запас схватить не моги. Которых на такой прокуде ловили, тех батогами поучивали и еще мальчишек-срамцов, чтобы тоже не озорничали. Столы, матушка государыня, каждодневно стояли с пирогами, блинами, рыбниками, с головизной да студнем, с квашеньем и соленьем, а царя нет и нет. Тогда столы поубрали, звонить перестали, а какой-нибудь озорной человек понарошке клич даст, что едет, мол, государь! Ну, тут опять и трезвон, и столы скорей. И сколь разов так-то, матушка государыня, было. Извелись мы все в ожидании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241