Говорить «нет» в такое время да еще уверять, будто это единственный ключ от дверей тюрьмы, громадной всемирной тюрьмы, где над нашими головами нависла опасность... Нет, я не пойду за Бретоном, неверный это путь, тут-то я и понял, что все же повзрослел. И закрыл журнал «VVV»; он стал мне чужим. Я пришел в «Гран Тичино», заказал эскалоп по-милански и полбутылки кьянти. Взглянул на календарь на стене с видом Неаполитанского залива—2 февраля. Я доедал еще свой эскалоп, когда по всем радиостанциям передали сообщение (тут появились и экстренные выпуски газет): немцы потерпели поражение под Сталинградом, фон Паулюс капитулировал, впервые в ходе этой войны разгромлена целая фашистская армия. Всеобщий восторг, шум, торжество. По радио целый день играли «Большую пасхальную заутреню» и «Богатырские ворота» Мусоргского, звенели торжественно колокола в мутном небе над Нью-Йорком, мощные победные аккорды плыли над городом.
Как раз в разгар русофильских восторгов (я говорю «русофильских», а не «советофильских», ибо по радио здесь чаще говорили о «России», чем о «Советском Союзе», но ведь, в конце концов, «Россия» — это вечно, это относится и к современности и к прошлому, к Шостаковичу и к Чайковскому, к Шолохову и к Толстому и Пушкину, да вдобавок дикторы постоянно заикались, произнося «Ю-АР-ЭС-ЭС», и по поводу «Ю-Ар» — you are — каламбуров вечно изощрялись в остроумии,— так вот в самый разгар русофильских восторгов я вернулся как-то днем, отославши Вере партитуру «Карнавала» (я купил два экземпляра, но второй оставил пока у себя, на случай, если этот не дойдет). В дверь постучали, влажные губы прижались к моей щеке, а потом прижалась ко мне и сама Тереса, закутанная в меха, дрожащая: «Холодище какой сволочной... Дай-ка виски. Голыш не «Четыре розы», не знаю, зачем ты покупаешь это, одни директора страховых компаний могут пить такое... , (акай «Хэйг и Хэйг», вон оно у тебя стоит... Побольше налей, разбавлять не надо». Тереса только что приехала. Вещи ее понесли в номер 215.— «Это, кажется, suite»,— заметил я.— Ладно, там увидим. В отелях все номера похожи один на другой. Была бы кровать, телефон да биде, больше мне ничего не надо». Согревшись с помощью виски, Тереса взглянула на мое еще удивленное лицо и принялась рассказывать. Причина неожиданного ее появления в Нью-Йорке объясняется следующим образом: до тетушки дошла весть о разгроме фон Паулюса, журнала «Лайф» она увидала фотографию — руины Сталинграда, а среди руин советские солдаты берут в плен немцев, те — худые, изможденные, в бинтах и повязках.... тетушка страшно встревожилась, вообразила, что потеряет деньги, лежащие в американских банках. «Ерунда, конечно, но ты же знаешь тетушку...» Господин испанский посол сообщил ей, что Франклин Делано Рузвельт сблизился с большевиками, его дружба со Сталиным представляет угрозу для людей, поместивших в банки или вложивших в предприятия стран Севера свои капиталы. Вдобавок внук графа Романонеса слышал по немецкому радио заявление Гитлера: в скором времени в его распоряжении будет бомба, способная в несколько минут уничтожить Нью-Йорк вместе с Метрополитэн-опера, Уолл-стрит, Кони-Айленд и всем прочим. Короче говоря, тетушка надумала взять свои капиталы из «Нэшнл Сити» и «Чэйз Банка» и завести открытые счета в разных странах. Только... в каких? В Швейцарии? Туда легко добраться из Мадрида, но в один прекрасный день фашисты сожрут Швейцарию. Испания ненадежна. Канада превратится в плацдарм немцев на океанском побережье, как только будет разбита Англия, а это, без сомнения, случится в самое ближайшее время. В Мексике уже была один раз революция, с тех пор мы узнали, кто такой Ласаро Карденас, а он... да что говорить! Аргентина тоже на опасном пути. Может быть, Венесуэла? Страна богатая, в полном расцвете, в войне не участвует, да и коммунизм — эта международная язва — кажется, там не слишком еще укоренился. А может быть, придется выбрать какую-нибудь другую страну, Бразилию например, смотря что посоветует адвокат, последний же находится сейчас в Нью-Йорке по своим делам; вот к нему-то Тересу и послали со всеми необходимыми полномочиями: «подсчитать, взвесить, отмерить», совсем как в Библии, хранящиеся в Америке капиталы графини в предвидении надвигающейся катастрофы; кубинские богачи постоянно ждут беды, со времен кризиса двадцатых годов папаши (и это весьма забавно) заставляют своих дочек учиться машинописи и стенографии по системе Питмэна с тем, чтобы они были в состоянии «заработать себе на хлеб» в случае внезапного катаклизма, который в одну ночь покончит с отцовским состоянием. Кроме того, тетушка поручила Тересе купить кое-какие наряды, гак как она, по ее уверению, «ходит голая» и «одета словно чучело» с тех самых пор, как исчезли с горизонта парижские проспекты и модные журналы. «Наступил конец французской культуры,— причитала тетушка.— Никто теперь не знает, как следует одеваться порядочной женщине...» «Ну вот,— заключила Тереса,— пойду попудрюсь немного (эвфемизм!), а потом ты о i ведешь меня куда-нибудь поесть. Но только чтоб никаких шикарных ресторанов, где бутылку с вином приносят в корзине, да еще завернутой в салфетку, как дочь фараона принесла своему папаше Моисея, будто бы выловленного из Нила...» Я как раз договорился с Джанкарло поужинать в этот вечер вместе. Через час мы уже сидели в «Гран Тичино»; итальянец представил нас двум композиторам: одного звали Генри Коуэлл, он сочинял известные уже тогда clusters1, и слушатели на его концертах помирали со смеху; второй был моложе, с вдохновенным лицом, его звали Джон Кэйдж, он, как мы узнали, заканчивал «Импрес-( ии» на темы романа Джойса «Поминки по Финнегану». Откуда-го неслись резкие, долгие, воющие, странные звуки, потом — быстрое глиссандо и что-то, похожее на прерывистый, задыхающийся рев огромного раненого зверя. «Это Эдгар Варез рабшаег со своими электронными инструментами»,— сказал Джанкарло. «Разве это музыка?» — спросила Тереса; ее вкусы в моей области не выходили за пределы общепринятой традиции.
('.hi lo sa?»,— уклончиво отвечал итальянец. «Вчера я слушал liopuca» в Мэт»,— сообщил я, просто чтобы сказать что-нибудь. Два месяца тому назад ты мог бы там слышать «Сумерки».— «Вагнер здесь, в разгар войны?» — удивилась Тереса.
•На этот раз янки проявили некоторую сообразительность, что не- всегда с ними случается. Теперь тут пошла новая мода — используется искусство врагов...» — «Но все же как-то... в конце концов, Вагнер — любимый композитор Гитлера,— сказал я.— В им вечер, когда я пришел в Мэт, партер был набит офицерами в форме, через несколько часов они должны были отплыть в Африку. И все читали программку, а там объяснялось, •но разрушение замка Гюнтера предсказывает падение Берлина, а пожар Валгаллы в конце знаменует гибель древних германских богов и, следовательно, предвещает победу союзников».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
Как раз в разгар русофильских восторгов (я говорю «русофильских», а не «советофильских», ибо по радио здесь чаще говорили о «России», чем о «Советском Союзе», но ведь, в конце концов, «Россия» — это вечно, это относится и к современности и к прошлому, к Шостаковичу и к Чайковскому, к Шолохову и к Толстому и Пушкину, да вдобавок дикторы постоянно заикались, произнося «Ю-АР-ЭС-ЭС», и по поводу «Ю-Ар» — you are — каламбуров вечно изощрялись в остроумии,— так вот в самый разгар русофильских восторгов я вернулся как-то днем, отославши Вере партитуру «Карнавала» (я купил два экземпляра, но второй оставил пока у себя, на случай, если этот не дойдет). В дверь постучали, влажные губы прижались к моей щеке, а потом прижалась ко мне и сама Тереса, закутанная в меха, дрожащая: «Холодище какой сволочной... Дай-ка виски. Голыш не «Четыре розы», не знаю, зачем ты покупаешь это, одни директора страховых компаний могут пить такое... , (акай «Хэйг и Хэйг», вон оно у тебя стоит... Побольше налей, разбавлять не надо». Тереса только что приехала. Вещи ее понесли в номер 215.— «Это, кажется, suite»,— заметил я.— Ладно, там увидим. В отелях все номера похожи один на другой. Была бы кровать, телефон да биде, больше мне ничего не надо». Согревшись с помощью виски, Тереса взглянула на мое еще удивленное лицо и принялась рассказывать. Причина неожиданного ее появления в Нью-Йорке объясняется следующим образом: до тетушки дошла весть о разгроме фон Паулюса, журнала «Лайф» она увидала фотографию — руины Сталинграда, а среди руин советские солдаты берут в плен немцев, те — худые, изможденные, в бинтах и повязках.... тетушка страшно встревожилась, вообразила, что потеряет деньги, лежащие в американских банках. «Ерунда, конечно, но ты же знаешь тетушку...» Господин испанский посол сообщил ей, что Франклин Делано Рузвельт сблизился с большевиками, его дружба со Сталиным представляет угрозу для людей, поместивших в банки или вложивших в предприятия стран Севера свои капиталы. Вдобавок внук графа Романонеса слышал по немецкому радио заявление Гитлера: в скором времени в его распоряжении будет бомба, способная в несколько минут уничтожить Нью-Йорк вместе с Метрополитэн-опера, Уолл-стрит, Кони-Айленд и всем прочим. Короче говоря, тетушка надумала взять свои капиталы из «Нэшнл Сити» и «Чэйз Банка» и завести открытые счета в разных странах. Только... в каких? В Швейцарии? Туда легко добраться из Мадрида, но в один прекрасный день фашисты сожрут Швейцарию. Испания ненадежна. Канада превратится в плацдарм немцев на океанском побережье, как только будет разбита Англия, а это, без сомнения, случится в самое ближайшее время. В Мексике уже была один раз революция, с тех пор мы узнали, кто такой Ласаро Карденас, а он... да что говорить! Аргентина тоже на опасном пути. Может быть, Венесуэла? Страна богатая, в полном расцвете, в войне не участвует, да и коммунизм — эта международная язва — кажется, там не слишком еще укоренился. А может быть, придется выбрать какую-нибудь другую страну, Бразилию например, смотря что посоветует адвокат, последний же находится сейчас в Нью-Йорке по своим делам; вот к нему-то Тересу и послали со всеми необходимыми полномочиями: «подсчитать, взвесить, отмерить», совсем как в Библии, хранящиеся в Америке капиталы графини в предвидении надвигающейся катастрофы; кубинские богачи постоянно ждут беды, со времен кризиса двадцатых годов папаши (и это весьма забавно) заставляют своих дочек учиться машинописи и стенографии по системе Питмэна с тем, чтобы они были в состоянии «заработать себе на хлеб» в случае внезапного катаклизма, который в одну ночь покончит с отцовским состоянием. Кроме того, тетушка поручила Тересе купить кое-какие наряды, гак как она, по ее уверению, «ходит голая» и «одета словно чучело» с тех самых пор, как исчезли с горизонта парижские проспекты и модные журналы. «Наступил конец французской культуры,— причитала тетушка.— Никто теперь не знает, как следует одеваться порядочной женщине...» «Ну вот,— заключила Тереса,— пойду попудрюсь немного (эвфемизм!), а потом ты о i ведешь меня куда-нибудь поесть. Но только чтоб никаких шикарных ресторанов, где бутылку с вином приносят в корзине, да еще завернутой в салфетку, как дочь фараона принесла своему папаше Моисея, будто бы выловленного из Нила...» Я как раз договорился с Джанкарло поужинать в этот вечер вместе. Через час мы уже сидели в «Гран Тичино»; итальянец представил нас двум композиторам: одного звали Генри Коуэлл, он сочинял известные уже тогда clusters1, и слушатели на его концертах помирали со смеху; второй был моложе, с вдохновенным лицом, его звали Джон Кэйдж, он, как мы узнали, заканчивал «Импрес-( ии» на темы романа Джойса «Поминки по Финнегану». Откуда-го неслись резкие, долгие, воющие, странные звуки, потом — быстрое глиссандо и что-то, похожее на прерывистый, задыхающийся рев огромного раненого зверя. «Это Эдгар Варез рабшаег со своими электронными инструментами»,— сказал Джанкарло. «Разве это музыка?» — спросила Тереса; ее вкусы в моей области не выходили за пределы общепринятой традиции.
('.hi lo sa?»,— уклончиво отвечал итальянец. «Вчера я слушал liopuca» в Мэт»,— сообщил я, просто чтобы сказать что-нибудь. Два месяца тому назад ты мог бы там слышать «Сумерки».— «Вагнер здесь, в разгар войны?» — удивилась Тереса.
•На этот раз янки проявили некоторую сообразительность, что не- всегда с ними случается. Теперь тут пошла новая мода — используется искусство врагов...» — «Но все же как-то... в конце концов, Вагнер — любимый композитор Гитлера,— сказал я.— В им вечер, когда я пришел в Мэт, партер был набит офицерами в форме, через несколько часов они должны были отплыть в Африку. И все читали программку, а там объяснялось, •но разрушение замка Гюнтера предсказывает падение Берлина, а пожар Валгаллы в конце знаменует гибель древних германских богов и, следовательно, предвещает победу союзников».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141