…Тайную встречу с Моро…
Это было именно то, что нужно.
Именно тогда-то и последовал приказ об аресте генерала.
13
Полиция Реаля действовала с отменным усердием.
27 февраля был схвачен Пишегрю.
Несколько дней спустя арестовали Кадудаля.
Сразу же выяснились некоторые детали. Действительно, Пишегрю виделся с Моро, но Моро категорически отказался участвовать в заговоре и даже не пожелал разговаривать с Кадудалем, которого Пишегрю привел с собой.
Отказался участвовать… Не пожелал разговаривать… Но ведь не выдал?.. Не заявил куда следует?..
Стало быть… Его можно считать п р и ч а с т н ы м к заговору!..
Логика Бонапарта была убийственной. Она проявила себя в полной мере в побочном кровавом эпизоде.
14
Из показаний арестованных вытекало, что руководил всей операцией граф Артуа, старший принц королевского дома, наследник Людовика XVIII. В решающий миг он должен был покинуть Англию и появиться в Париже.
Но «решающий миг» не наступил, и граф Артуа не появился.
Схватить его оказалось невозможно.
Наполеон пребывал в меланхолии.
— Если нельзя наказать одного, его можно заменить и другим, — словно мимоходом заметил Талейран.
— Что вы имеете в виду? — насторожился властитель.
Талейран напомнил: совсем рядом, на территории Бадена, проживает представитель династии Бурбонов, молодой Луи-Антуан, герцог Энгиенский…
— Но ведь он не имеет отношения к заговору и живет как частное лицо!
Талейран лукаво взглянул на Бонапарта.
— Очевидно, Бурбоны полагают, что ваша кровь не столь драгоценна, как их собственная.
Наполеон пришел в ярость.
— Я докажу им обратное!
Политичный Камбасерес, понимая, к чему идет дело, рискнул призвать к благоразумию.
Бонапарт гневно оборвал его:
— Так вы, оказывается, скупы на кровь Бурбонов!..
Талейрана поддержал Фуше, вновь начинавший входить в фавор.
Дело было решено.
…В ночь с 14 на 15 марта, нарушив государственную границу Бадена, отряд французской кавалерии вторгся в резиденцию герцога Энгиенского, овладел принцем и доставил его в Венсенский замок. Той же ночью ничего не понимающего юного Бурбона судили военным судом, приговорили к смерти и расстреляли во рву замка.
Перед казнью герцог Энгиенский написал Наполеону письмо.
Когда тот прочитал послание, то сказал, что, получи его раньше, он помиловал бы принца.
Это была очередная ложь диктатора. Не впервой было ему губить ни в чем не повинных людей, расстреливая их, гильотинируя или ссылая в места, откуда не было возврата. Разумеется, если в этом была нужда. В данном случае кровь герцога Энгиенского должна была устрашить всех врагов режима, предотвратить новые заговоры и еще раз напомнить, что к старому возврата быть не может.
Расстрел представителя «легитимной» династии, потрясший всю монархическую Европу, обосновал и ускорил восшествие на трон основателя вновь созданной династии Бонапартов.
Впрочем, перед коронацией ему предстояло еще пережить процессы, связанные с заговором Кадудаля — Пишегрю.
15
Пишегрю до суда не дожил.
То ли он пришел в состояние крайнего душевного упадка, из которого не было выхода, то ли сильные мира побоялись его разоблачений.
Через три дня после провозглашения империи его обнаружили повесившимся (или повешенным) в камере тюрьмы.
Процесс Кадудаля и его соратников не принес императору славы. Бывший бретонский крестьянин держался на суде нагло и вызывающе, срывая неоднократные аплодисменты публики. Попытки властей уговорить вождя шуанов принести повинную и этим спасти себе жизнь лишь увеличили его дерзость. На смерть он пошел с гордо поднятой головой.
Моро судили отдельно, и этот процесс оказался еще более неприятным для Бонапарта.
Герой Гогенлиндена категорически отрицал свою причастность к заговору, и его слова полностью подтверждались более ранними показаниями Кадудаля. Защищал Моро талантливый адвокат Лекурб, брат оппозиционно настроенного генерала Лекурба. Его речь была аргументированной и смелой, она несколько раз прерывалась восторженными овациями.
— Если правительство, — подвел он итог, — взяло на себя смелость обвинить моего подзащитного, то общественное мнение целой Франции отвергает это обвинение!
Лекурб знал, что говорил.
Судьи, несмотря на свою верноподданность и большой опыт, не рискнули идти наперекор «целой Франции». Семь голосов против пяти было подано за оправдание Моро!
Председатель суда отказался утвердить подобный вотум. Он сделал «внушение» своим коллегам. В пространной речи он посулил стране новую гражданскую войну, если «мятежник» будет оправдан. Пусть обвиняемый невиновен, но интересы государства выше судьбы одного человека!
После расстрела герцога Энгиенского подобное поучение впечатляло. Оно заставило судей при повторном голосовании произнести: «Виновен».
И все же приговор оказался донельзя мягким: подсудимого обрекли всего на два года лишения свободы.
«Приговор просто смешон, — писал Моро жене. — Если я виновен, меня надо расстрелять, если невиновен — следует оправдать. Но ни того, ни другого эти господа сделать не посмели…»
А всевидящий Фуше в частном разговоре, не скрывая удовлетворения, которое испытывал всякий раз, когда его властитель получал оплеуху, заметил:
— Думаете ли вы, что судьи не приговорили бы его к смертной казни, если бы не побоялись общественного мнения?..
Наполеон заменил тюремное заключение высылкой из страны: Моро-заключенный казался ему опаснее, чем Моро-изгнанник (с глаз долой…).
За всей многообразной суетой, связанной с этим делом, полицейские власти почти не уделили внимания одному довольно необычному инциденту. Во время процесса Моро был арестован некий подозрительный гражданин, назвавший себя именем Бертуа. Его задержали с оружием в руках. Он не скрыл, что в случае смертного приговора генералу Моро готовился убить Наполеона. Но он скрыл другое, не сознался, что принадлежал к обществу филадельфов. Не сообщил он полиции и того, что филадельфы держали весь процесс под постоянным прицелом, что адвокат Лекурб был их ставленником, что они готовились освободить Моро после вынесения приговора и только декрет об изгнании заставил их отступиться от своих планов.
16
В то время, когда корабль отвозил Моро в далекую Америку, в Париже и в провинции заканчивались торжества, связанные с коронацией. Отгремели орудийные салюты, отзвучали последние такты торжественной музыки.
На смену праздникам пришли будни.
Они были не похожи на будни республиканской Франции.
Изменился весь стиль жизни, весь уклад.
Слово «гражданин», рожденное революцией, окончательно исчезло из официального языка. Вновь, как при королевском режиме, утвердились обращения «мадам», «месье», «сир», «ваше величество», «ваше высочество».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100