Ex nihilo nihil.
Несся стремительно: если «туда» пленка разматывалась почти четверть века, то на «обратно» хватило лишь одного года.
2
Была минута, когда он надеялся, что Россия пойдет на примирение и удастся кончить партию вничью.
В докладе о русской войне, сделанном Сенату, он заявил:
— Я предпринял эту войну без вражды, желая избавить Россию от тех зол, которые она сама себе причинила. Я мог бы вооружить против нее часть ее же народа, провозгласив освобождение крестьян. Но я отказался от меры, которая обрекла бы на смерть тысячи семейств…
Каково великодушие! Оказывается, русский царь и русские помещики должны были благодарить коварного врага, захватившего их землю и разорившего их города за то, что он воевал «без вражды» и не поднял новой пугачевщины!
Но Александр не поддался на эту приманку.
Тогда пришлось готовить войска.
В своих публичных выступлениях Наполеон уверял всех и вся, что «великая армия» отнюдь не погибла в России, что более двухсот тысяч бойцов вернулись на родину и готовы к новым сражениям.
То была грубая ложь.
Великой армии не существовало больше — это знали все.
Армию пришлось создавать заново и быстро.
Наполеон энергично взялся за дело и к началу 1813 года под ружьем оказалось свыше четырехсот тысяч солдат.
Но что это были за вояки…
Ему пришлось провести призыв возрастов будущих лет, а это значило, что мобилизованы были не мужчины и юноши, а отроки, почти дети.
Их обучение проходило на ходу.
15 апреля 18 13 года император выехал из Парижа и направился в Эрфурт, где собирались главные силы, чтобы двинуться против русских и пруссаков.
2 мая он одержал победу под Лютценом, спустя несколько дней вошел в Дрезден, 20 мая снова выиграл сражение при Баутцене.
В этой битве погиб маршал Дюрок, один из любимцев Наполеона. За момент до смерти он сказал Коленкуру:
— Это не может кончиться добром…
Союзники особым манифестом призвали народы к борьбе против завоевателя. Призыв был излишен: освободительное движение и без того снова подымалось повсюду.
Наполеон усилил репрессии против непокорных. Узнав о волнениях на севере Германии, он отправил туда маршала Даву с наказом: беспощадно карать всех заподозренных — сановников, чиновников, офицеров, солдат. Даву арестовал более пятисот человек. В Гамбурге и соседних городах загремели залпы расстрелов…
Союзники, неприятно изумленные всем происшедшим, предложили перемирие, и Наполеон согласился.
Перемирие было подписано 4 июня.
Оно обеспечило почти двухмесячную передышку французскому императору. Но более благоразумным его не сделало.
3
Император Франц чувствовал себя словно карась на сковородке. Он не знал, как поступить.
С одной стороны, он не хотел полного поражения Наполеона, с некоторых пор ставшего ему близким родственником. Впрочем, дело здесь не только и не столько в родстве: австрийский император как огня боялся усиления России и желал бы всегда сохранять ей противовес.
Но, с другой стороны, не будучи слепым, он видел, к чему идет дело, и в преддверии гибели Французской империи не желал конфликтовать с союзниками. На всякий случай он уже заключил «перемирие» с Россией (с которой — как союзник Наполеона — должен был находиться в состоянии войны), что вызвало — он знал это — сильное раздражение его зятя.
После тайной консультации с уполномоченными России и Пруссии Франц отправил в Дрезден своего лучшего дипломата, графа Клемента Меттерниха, чтобы тот прощупал почву для серьезных переговоров и по возможности безболезненно уладил дело.
4
Наполеон принял австрийца не слишком ласково. Он начал с угроз, прямо обвиняя Австрию в намерении примкнуть к коалиции.
Меттерних с жаром уверял, что его правительство ни о чем подобном и не помышляет.
Наполеон покачал головой.
— Не лгите, граф. Я вижу: вы жаждете воевать со мной. Видимо, уроки не идут людям на пользу. Русские и пруссаки, несмотря на жестокий опыт, осмелев после событий прошлой зимы, дерзнули снова пойти против меня — и я их побил. Вы тоже хотите получить изрядную взбучку? Хорошо, вы получите ее. Назначаю вам свидание в Вене в октябре!
Меттерних отступил на шаг, учтиво поклонился и сказал, твердо нажимая на каждое слово:
— Сир, мы хотим одного: устойчивого мира.
— Любопытно, на каких условиях?
— Почти без всяких условий. Ваше величество почти полностью сохранит то, что вы имеете на сегодня…
— Почти?.. Что значит ваше «почти»?
— За вами, сир, останутся все ваши завоевания. Вы лишь должны будете возвратить нам Иллирию, освободить Гамбург, Любек и Бремен, оставить герцогство Варшавское и отказаться от протектората над Рейнским союзом…
Наполеон вскочил.
— Только-то и всего?! Прекрасно! Но почему же так мало? О, я знаю ваш секрет. Сегодня вы просите Иллирию, а потом пожелаете Венецию, затем Тоскану и всю Италию; ваши друзья русские захотят всю Польшу, пруссаки — Саксонию, англичане — Бельгию и Голландию. Да если я уступлю сегодня, завтра вы потребуете все это, и мне волей-неволей придется воевать. Так давайте уж лучше начнем сегодня!
— Государь, вы ошибаетесь. Вам предлагают славный, почетный мир.
— Все это невозможно, — успокоившись, задумчиво произнес Наполеон. — Учтите: ваши государи родились на троне, они не могут понять чувств, которые меня одолевают. Они возвратятся побежденными в свои столицы, и для них это не станет катастрофой. А я солдат, мне для стабильности нужны честь, слава, победы. Я не могу показаться униженным перед своим народом. Мне нужно оставаться великим, прославленным, вызывающим восхищение!
«О, как ты откровенен сегодня! — подумал Меттерних. — Такого от тебя я не слышал никогда, да и вряд ли слышал кто другой. Видимо, ты понял наконец, что дело твое дрянь, совсем дрянь». Наполеону же он ответил с нарочитой печалью в голосе:
— Ваше величество, если вы так решили и попытаетесь провести в жизнь свое решение, то война окажется бесконечной. Но ведь Европа утомлена войной и жаждет мира… А вы, сир, разве не нуждаетесь в нем? Я только что проходил мимо ваших полков. Ваши новые солдаты — неоперившиеся птенцы. Когда и это поколение будет уничтожено, произведете ли вы следующий набор, призовете ли еще более молодых?
Тут Наполеона вдруг обуял припадок ярости, один из тех приступов, которые с ним случались нечасто, но во время которых он терял контроль над собой, впадал в истерику:
— Как вы смеете читать мне нравоучения! Да что вы смыслите в этом, вы, человек сугубо штатский, не нюхавший пороха, не живший в лагере и не привыкший презирать свою и чужую жизнь? Что для меня значат какие-то двести тысяч человек, безразлично, старых или малых?..
«Да он швыряется людьми, словно щепками! Какой нескрываемый, чудовищный цинизм!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Несся стремительно: если «туда» пленка разматывалась почти четверть века, то на «обратно» хватило лишь одного года.
2
Была минута, когда он надеялся, что Россия пойдет на примирение и удастся кончить партию вничью.
В докладе о русской войне, сделанном Сенату, он заявил:
— Я предпринял эту войну без вражды, желая избавить Россию от тех зол, которые она сама себе причинила. Я мог бы вооружить против нее часть ее же народа, провозгласив освобождение крестьян. Но я отказался от меры, которая обрекла бы на смерть тысячи семейств…
Каково великодушие! Оказывается, русский царь и русские помещики должны были благодарить коварного врага, захватившего их землю и разорившего их города за то, что он воевал «без вражды» и не поднял новой пугачевщины!
Но Александр не поддался на эту приманку.
Тогда пришлось готовить войска.
В своих публичных выступлениях Наполеон уверял всех и вся, что «великая армия» отнюдь не погибла в России, что более двухсот тысяч бойцов вернулись на родину и готовы к новым сражениям.
То была грубая ложь.
Великой армии не существовало больше — это знали все.
Армию пришлось создавать заново и быстро.
Наполеон энергично взялся за дело и к началу 1813 года под ружьем оказалось свыше четырехсот тысяч солдат.
Но что это были за вояки…
Ему пришлось провести призыв возрастов будущих лет, а это значило, что мобилизованы были не мужчины и юноши, а отроки, почти дети.
Их обучение проходило на ходу.
15 апреля 18 13 года император выехал из Парижа и направился в Эрфурт, где собирались главные силы, чтобы двинуться против русских и пруссаков.
2 мая он одержал победу под Лютценом, спустя несколько дней вошел в Дрезден, 20 мая снова выиграл сражение при Баутцене.
В этой битве погиб маршал Дюрок, один из любимцев Наполеона. За момент до смерти он сказал Коленкуру:
— Это не может кончиться добром…
Союзники особым манифестом призвали народы к борьбе против завоевателя. Призыв был излишен: освободительное движение и без того снова подымалось повсюду.
Наполеон усилил репрессии против непокорных. Узнав о волнениях на севере Германии, он отправил туда маршала Даву с наказом: беспощадно карать всех заподозренных — сановников, чиновников, офицеров, солдат. Даву арестовал более пятисот человек. В Гамбурге и соседних городах загремели залпы расстрелов…
Союзники, неприятно изумленные всем происшедшим, предложили перемирие, и Наполеон согласился.
Перемирие было подписано 4 июня.
Оно обеспечило почти двухмесячную передышку французскому императору. Но более благоразумным его не сделало.
3
Император Франц чувствовал себя словно карась на сковородке. Он не знал, как поступить.
С одной стороны, он не хотел полного поражения Наполеона, с некоторых пор ставшего ему близким родственником. Впрочем, дело здесь не только и не столько в родстве: австрийский император как огня боялся усиления России и желал бы всегда сохранять ей противовес.
Но, с другой стороны, не будучи слепым, он видел, к чему идет дело, и в преддверии гибели Французской империи не желал конфликтовать с союзниками. На всякий случай он уже заключил «перемирие» с Россией (с которой — как союзник Наполеона — должен был находиться в состоянии войны), что вызвало — он знал это — сильное раздражение его зятя.
После тайной консультации с уполномоченными России и Пруссии Франц отправил в Дрезден своего лучшего дипломата, графа Клемента Меттерниха, чтобы тот прощупал почву для серьезных переговоров и по возможности безболезненно уладил дело.
4
Наполеон принял австрийца не слишком ласково. Он начал с угроз, прямо обвиняя Австрию в намерении примкнуть к коалиции.
Меттерних с жаром уверял, что его правительство ни о чем подобном и не помышляет.
Наполеон покачал головой.
— Не лгите, граф. Я вижу: вы жаждете воевать со мной. Видимо, уроки не идут людям на пользу. Русские и пруссаки, несмотря на жестокий опыт, осмелев после событий прошлой зимы, дерзнули снова пойти против меня — и я их побил. Вы тоже хотите получить изрядную взбучку? Хорошо, вы получите ее. Назначаю вам свидание в Вене в октябре!
Меттерних отступил на шаг, учтиво поклонился и сказал, твердо нажимая на каждое слово:
— Сир, мы хотим одного: устойчивого мира.
— Любопытно, на каких условиях?
— Почти без всяких условий. Ваше величество почти полностью сохранит то, что вы имеете на сегодня…
— Почти?.. Что значит ваше «почти»?
— За вами, сир, останутся все ваши завоевания. Вы лишь должны будете возвратить нам Иллирию, освободить Гамбург, Любек и Бремен, оставить герцогство Варшавское и отказаться от протектората над Рейнским союзом…
Наполеон вскочил.
— Только-то и всего?! Прекрасно! Но почему же так мало? О, я знаю ваш секрет. Сегодня вы просите Иллирию, а потом пожелаете Венецию, затем Тоскану и всю Италию; ваши друзья русские захотят всю Польшу, пруссаки — Саксонию, англичане — Бельгию и Голландию. Да если я уступлю сегодня, завтра вы потребуете все это, и мне волей-неволей придется воевать. Так давайте уж лучше начнем сегодня!
— Государь, вы ошибаетесь. Вам предлагают славный, почетный мир.
— Все это невозможно, — успокоившись, задумчиво произнес Наполеон. — Учтите: ваши государи родились на троне, они не могут понять чувств, которые меня одолевают. Они возвратятся побежденными в свои столицы, и для них это не станет катастрофой. А я солдат, мне для стабильности нужны честь, слава, победы. Я не могу показаться униженным перед своим народом. Мне нужно оставаться великим, прославленным, вызывающим восхищение!
«О, как ты откровенен сегодня! — подумал Меттерних. — Такого от тебя я не слышал никогда, да и вряд ли слышал кто другой. Видимо, ты понял наконец, что дело твое дрянь, совсем дрянь». Наполеону же он ответил с нарочитой печалью в голосе:
— Ваше величество, если вы так решили и попытаетесь провести в жизнь свое решение, то война окажется бесконечной. Но ведь Европа утомлена войной и жаждет мира… А вы, сир, разве не нуждаетесь в нем? Я только что проходил мимо ваших полков. Ваши новые солдаты — неоперившиеся птенцы. Когда и это поколение будет уничтожено, произведете ли вы следующий набор, призовете ли еще более молодых?
Тут Наполеона вдруг обуял припадок ярости, один из тех приступов, которые с ним случались нечасто, но во время которых он терял контроль над собой, впадал в истерику:
— Как вы смеете читать мне нравоучения! Да что вы смыслите в этом, вы, человек сугубо штатский, не нюхавший пороха, не живший в лагере и не привыкший презирать свою и чужую жизнь? Что для меня значат какие-то двести тысяч человек, безразлично, старых или малых?..
«Да он швыряется людьми, словно щепками! Какой нескрываемый, чудовищный цинизм!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100