— Взаимно.
— А мы твоего Игорька и так пальцем не трогали. Поначалу он, правда, меня малость разозлил, так я предложил ему, крутому качку, выйти со мной, старым и седым зэком один на один, так он почему-то не захотел… А так жив и здоров, кемарит в сарае, чистом и теплом, между прочим… Все культурно, Живоглот. Итак, слушай меня внимательно. Ночью, в три часа одна тачка, повторяю, одна, подъезжает к тридцать второму километру Минского шоссе. В ней находится Инна. В нашей тачке твой брательник. Я подхожу один и смотрю, все ли в порядке с Инной. Ты подходишь и проверяешь наличие твоего живого и здорового Игорька. Потом они идут друг навстречу другу и садятся в свои машины. А страховщики держат их на прицеле, в случае какого-нибудь кидняка с чьей-либо стороны. В случае чего, шмалим без предупреждения. Учти, мы стреляем без промаха. Всех положим, и братана твоего, и тебя… Так что, давай уж по-честному, хотя ждать от вас такой милости, наверное, неразумно. Просто выхода другого нет… Ну, как тебе мой планчик, бригадир?
— Нормальный планчик. Сойдет…
— Тогда пока все. Жизнь твоего брательника зависит от жизни и здоровья Инны. Бывай. Телефончики друг друга знаем, будем созваниваться… Да, слушай, вот ещё что — один вопрос, так для интереса — удовлетвори любопытство, скажи, кто задушил Мойдодыра?
— А не до фига ли ты хочешь узнать? Не жирно ли будет? — проворчал Живоглот. — Больно уж много ты от меня хочешь… Может тебе ещё сказать, сколько я получаю в месяц и назвать номера моих банковских счетов?
— Твоих грязных денег мне не надо. И то, что получаешь ты гораздо больше, чем тебе положено, я прекрасно знаю. А за вашего Мойдодыра я семь лет в зоне оттрубил… Так что любопытство мое вполне естественно…
— Один парень задушил, — неохотно ответил Живоглот. — Его уже того… нет давно на свете… Зачем нам лишние свидетели? Ладно, все…
Кондратьев нажал кнопку телефона и молча глядел на Олега и Валеру… Олег заметил, что он выдохся от этого разговора, и теперь стало очевидно его сильное волнение…
… Живоглот же сидел на колченогом стуле и тупо глядел в пол. Потом поднял глаза на привязанную к железной кровати Инну. Лицо её было в кровоподтеках и ссадинах.
— Ну что? — блеснув глазами, спросила она. — Понял, что как аукнется, так и откликнется?
— Заткнись!!! — заорал Живоглот. — Заткнись, сука! Не выводи меня, а не то не доживешь до утра! Урою здесь на месте, и будь, что будет!
Тут же раздался звонок, и братки из казино сообщили ему, что приехали какие-то люди якобы от Ферзя, вышли поговорить с Игорем. Сели в вишневую «девяносто девятку» и куда-то уехали.
— Суки рваные! — заорал ещё громче Живоглот. — Раньше-то сообщить не могли? И зачем таких недоумков я поставил на охрану казино?!!!
— Так он же сказал — все нормально, — пробасил недотепистый охранник. — А тут как раз за выручкой приехали, Игорь крикнул, чтобы Дима им все выдал, а у него, сказал, срочный разговор… От Ферзя, ведь…, — оправдывал он себя.
— А если ему в тот момент дуло к спине приставили, тогда что, придурок? — прошипел Живоглот. — И ни от какого ни Ферзя это был человек! А пешка, сама рвущаяся в Ферзи, — прошептал он уже самому себе.
Тупой, необразованный и мало изобретательный Живоглот был в недоумении. Он не знал, что делать. С одной стороны ему безумно было жаль брата, единственного человека, которого он в этой жизни любил, но с другой он знал, что Кондратьева, который убил Гнедого, упускать не надо, что за это с него могут очень серьезно спросить… А от шефа пока не поступало никаких сигналов, то ли он не знал про гибель Гнедого, то ли просто никак не хотел реагировать, держал паузу. И теперь, когда жизнь Игоря была поставлена на карту, Живоглот был рад этому молчанию…
Он закурил и вышел из комнаты. Они находились в запущенном загородном домишке не так уж далеко от Москвы по Волоколамскому направлению. Для этой операции один из братков предоставил садовый домик своего пенсионера-отца. Туда и привезли Инну…
… Она была привязана к железной кровати после того, как Живоглот жестоко избил её.
Михаил лихорадочно курил во дворе, сгорая от нетерпения. Перед Инной он пока не хотел зарисовываться.
— Он был в казино и увез оттуда Игоряху, — сплевывая на землю, мрачным голосом сообщил Михаилу Живоглот. — Сам позвонил… Предлагает обмен.
— Вот сволочь, — побледнел от жгучей досады Михаил. — Да, ему палец в рот не клади… Мигом соображает, что ему делать…
— Вот и ты, ума палата, сообрази, что нам делать. Я Игорька ему тоже сдавать не хочу. Один он у меня…
— Надо подумать… Хорошенько подумать… Ясно одно, соглашаться на его условия нельзя ни в коем случае…
— Так что же мне, брательника подставлять? Тебе вот никого не жалко ради денег… А я как буду жить, если он его… — Договаривать он не стал. — Не шутит он, понял? Сам видел, что от Гнедого осталось… У него такой голос, что он и бабу свою не пожалеет ради дела, я так кумекаю, Лыко.
— Соглашаться на его условия нельзя, но можно сделать вид, что ты согласен на его условия, — уточнил Михаил.
— А дальше что? Это не дурак, он умнее нас с тобой во сто крат. Устроит засаду в лесу, если мы что-нибудь подстроим, стрелять они не хуже нас умеют, люди у них есть, хоть нас, разумеется, гораздо больше. Ну, устроим там кровавое месиво — что с этого толку? Кто там в нем выживет, Игорька замочат, это как пить дать… Да и ты, если думаешь, что на дело не поедешь, глубоко заблуждаешься, Лыко… Думаешь, тебя будем беречь? Сам под афганские пули первым и полезешь…
— Да я не об этом, — отмахнулся Михаил. Перспектива участвовать в перестрелке с афганцами ему совсем не улыбалась. — Тут что-то другое надо придумать. Чтобы Игорька вызволить, а Инну-то и не отдать. А потом его тепленького к нам и заполучить…
— А вот это-то было бы неплохо, — загорелись глаза у Живоглота. — Ну, давай, давай, придумывай. Раньше-то какие мысли в голову лезли — фальшивая доверенность, подмена представителя компании…
— Стой! — вдруг закричал Михаил. — Стой! Погоди!!!
— Ты чего орешь? Офонарел, что ли?
— Да, вроде бы, пока нет… Ты послушай, что я предлагаю…, — взял его за локоть Михаил и отвел в сторону, чтобы никто не мог услышать, что он ему скажет…
14.
Ровно в три часа ночи серебристая «Ауди» с замазанными номерами стояла на тридцать втором километре Минского шоссе. За рулем сидел качок Тимоха, настолько молчаливый, что люди порой сомневались, умеет ли он говорить вообще. Его Живоглот брал на самые ответственные дела. И если с речью у него было неважнецки, и слов он знал маловато, то махаться и стрелять умел так, как никто. И машину водил классно, любую марку от самосвала до «Мерседеса» и в любых погодных и природных условиях. Рядом с ним сидел весь напряженный, мрачный Живоглот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104