Потом было много вопросов. Отвечал. Встреча закончилась — надо домой.
Кто-то уже позвонил в районный центр Илишевского района, Верхне-Еркеево. Вызвали начальника аэроклуба, договорились о самолете. Его ведет знакомый мне пилот, инструктор аэроклуба Вениамин Карпов. Мне хочется спросить его о Петрове. Я настолько был взволновал событиями этого дня, что никак не мог успокоиться. А тут и дороге конец. Уже пошли на посадку, а я не успел поговорить с Карповым.
Посадка неожиданно оказалась сложной. Небольшое ровное поле сплошь заполнили встречавшие нас люди — самолет посадить негде. Карпов делает один заход, второй, третий. Советую ему выбрать площадку рядом. Покружив еще немного, наконец, садимся.
И снова митинг — прямо в поле, у самолета. Вокруг — женщины, старики, ребятишки. Мужчин почти совсем нет. Ушли на фронт, и многие из них никогда уже не вернутся к родным очагам…
После митинга едем в Таш Чишму. За рулем райкомовской машины — молодая женщина. И опять я думаю о том, что мужчин осталось мало — печальный след войны.
…Машина остановилась, жена осторожно коснулась моего плеча:
— Выходи, Муса, приехали!
Я открываю глаза: наш дом! Даже усталости не чувствую.
Галя уже вышла из машины, ждет меня. Я благодарю водителя.
У дома стоят мальчик и девочка — мои племянники Данилка и Лизочка. С веселым криком бегут они нам навстречу и тут же повисают у меня на шее. Выходит моя сестра, тревожно вскидывает на меня свои большие серые глаза и грустно качает головой:
— Милый Муса, ты совсем седым стал… — И тут же обращает мое внимание на деревья у дома:
— А яблони-то, которые ты посадил перед войной, растут, бушуют, ждут тебя, братенек…
Глава четвертая
На берегу Каменного Ключа
Берег родника порос густой мягкой травой. Смотрю в прозрачные струи ключа и вспоминаю ясное, чистое, весеннее утро 1929 года.
По привычке я просыпаюсь рано, вместе с отцом. Помогаю ему по хозяйству, поспешно проглатываю кусок хлеба и тороплю:
— Скорее, отец, не то опоздаем! А мне хочется поглядеть, как будут распахивать межи.
Отец улыбается и хлопает меня по плечу.
— Все решено; сегодня распашем! У нас теперь колхоз!
Выходим со двора. На улице много народу. Все весело здороваются Друг с другом, оживленно беседуют, ждут, когда соберутся пахари.
Председатель колхоза Габдулла-агай — в новой рубашке, с красным бантом на груди степенно прохаживается по улице, с достоинством отвечает на приветствия односельчан, по-хозяйски осматривает плуги, упряжь, лошадей…
Колонна плугарей трогается вдоль по улице. Веселая праздничная толпа провожает ее в поле. Вот и узкие, поросшие бурьяном межи. Долгие годы они разделяли бедняков и зажиточных на два непримиримых лагеря. Но вот острый блестящий лемех с ходу врезается в целину и поле оглашается громкими радостными криками:
— Давай, давай, гони, не задерживай других! — раздается голоса. — Прочь с дороги, старый мир! Здравствуй, новая жизнь!
Отныне все мы вместе, одной семьей. Больше ничто нас не разъединяет!..
Давно замечено, что ничто не сближает людей так быстро и так крепко, как общие интересы, совместный труд. В этом мое поколение убеждалось с детства.
…Быстро бежит ручеек по песчаному дну, звонко звенит его радостный голосок. Сколько воды утекло из Каменного ключа за эти годы! Сколько раз выпадал и таял снег на его берегах!.. Много, много раз.
Уже нет ни Мотая, ни Ивана Митрофановича Петрова. О их гибели я узнал еще в мае 1945 года, в свой первый после войны приезд домой.
Вскоре за мной и Кирьяновым прилетел самолет из Уфы. Там мы расстались; Саша уехал домой в Челябинскую область, а меня пригласили на встречу с трудящимися столицы Башкирии. Здесь я все и узнал о судьбе моего первого инструктора Ивана Петрова.
Это было в аэроклубе, куда мы приехали вместе с его бывшим начальником Волоховым. Проходя через зал, где нас уже ждали, Волохов вдруг остановился.
— Вдова Ивана Митрофановича пришла, — тихо сказал он мне. Вначале я не понял, о ком идет речь, и переспросил.
— Вдова нашего бывшего инструктора Ивана Митрофановича Петрова. Ты, наверное, помнишь его.
— Почему вдова?
— Погиб он…
— Где? Здесь или на фронте?
— Не здесь и не на фронте. Из аэроклуба его направили в школу военных летчиков инструктором. Он быстро освоил Ил-2 и стал переучивать на нем других пилотов. Однажды вылетел он на учебном самолете, самолет загорелся и взорвался…
Я снял фуражку. На фронте мы всегда так прощались со своими боевыми товарищам…
— Вот ты где! Чего от людей прячешься, Муса, или забыл? — раздался хрипловатый голос. Ко мне спешил старик Багау Тимирханов.
С радостью пожимаю его темные морщинистые руки.
— Нет, не забыл, — отвечаю. — Если б не вы, не добраться бы мне тогда до города. А раз так, то и летчиком я стал с вашей помощью.
Старик понимает шутку. Глаза его лукаво улыбаются. Ему приятно. Долго по-стариковски поглаживает он меня по спине. И вдруг, глубоко вздыхая, говорит:
— Без дела, как без рук… Душа болит…
— Понимаю… У меня вот тоже…
— Болит?
— Болит Багау-агай, болит…
Старик внимательно оглядывает меня и задумчиво произносит;
— Тебе еще самолет надо, Муса. Береги душу. Летать!.. Если бы летать!.. Но разве скажешь этому старому доброму человеку, что я уже отлетал свое, что врачи запретили? Впрочем, почему бы и не сказать? Он поймет меня. Но язык не поворачивается! Как-нибудь потом. Я еще не привык к своему новому положению.
— Вот ходил я недавно луга смотреть, — словно желая отвлечь меня от грустной мысли, говорит Тимирханов. — Хорошие травы уродились в этом году. Жаль, только мне косить не придется. Косилками теперь косят. Разве что на поляну куда пойти.
С минуту он молчит, смотрит на меня, и вдруг:
— Послушай, Муса, а если и ты со мной пойдешь? Знаю такую полянку, туда косилкой не заедешь. Такая трава, такая ягода и тишина!.. Никто не помешает. Косу я тебе отобью, не беспокойся. Ну, договорились?
Предложение старика я принял. Домой возвращаемся вместе, надо подготовиться к нашему маленькому сенокосу…
Глава пятая
Точка опоры
Месяц, как живу я в деревне. Хожу, думаю, вспоминаю. Сплю на улице под старыми раскидистыми яблонями. Понемногу помогаю сестре по хозяйству — пилю и колю с Данилкой дрова, подправляю покосившуюся изгородь… Чувствую, что от свежего деревенского воздуха мне постепенно становится лучше. Может, потому, что родная земля под ногами? Или просто начинаю привыкать к своему положению?.. Нет, нет, к этому привыкнуть невозможно!
Мне часто вспоминаются слова моего последнего командира: «Постарайся пересилить себя, найти точку опоры…»
И хотя пересилить себя мне так и не удалось, свою точку опоры я, кажется, нашел. Что же представляет собой «точка опоры»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Кто-то уже позвонил в районный центр Илишевского района, Верхне-Еркеево. Вызвали начальника аэроклуба, договорились о самолете. Его ведет знакомый мне пилот, инструктор аэроклуба Вениамин Карпов. Мне хочется спросить его о Петрове. Я настолько был взволновал событиями этого дня, что никак не мог успокоиться. А тут и дороге конец. Уже пошли на посадку, а я не успел поговорить с Карповым.
Посадка неожиданно оказалась сложной. Небольшое ровное поле сплошь заполнили встречавшие нас люди — самолет посадить негде. Карпов делает один заход, второй, третий. Советую ему выбрать площадку рядом. Покружив еще немного, наконец, садимся.
И снова митинг — прямо в поле, у самолета. Вокруг — женщины, старики, ребятишки. Мужчин почти совсем нет. Ушли на фронт, и многие из них никогда уже не вернутся к родным очагам…
После митинга едем в Таш Чишму. За рулем райкомовской машины — молодая женщина. И опять я думаю о том, что мужчин осталось мало — печальный след войны.
…Машина остановилась, жена осторожно коснулась моего плеча:
— Выходи, Муса, приехали!
Я открываю глаза: наш дом! Даже усталости не чувствую.
Галя уже вышла из машины, ждет меня. Я благодарю водителя.
У дома стоят мальчик и девочка — мои племянники Данилка и Лизочка. С веселым криком бегут они нам навстречу и тут же повисают у меня на шее. Выходит моя сестра, тревожно вскидывает на меня свои большие серые глаза и грустно качает головой:
— Милый Муса, ты совсем седым стал… — И тут же обращает мое внимание на деревья у дома:
— А яблони-то, которые ты посадил перед войной, растут, бушуют, ждут тебя, братенек…
Глава четвертая
На берегу Каменного Ключа
Берег родника порос густой мягкой травой. Смотрю в прозрачные струи ключа и вспоминаю ясное, чистое, весеннее утро 1929 года.
По привычке я просыпаюсь рано, вместе с отцом. Помогаю ему по хозяйству, поспешно проглатываю кусок хлеба и тороплю:
— Скорее, отец, не то опоздаем! А мне хочется поглядеть, как будут распахивать межи.
Отец улыбается и хлопает меня по плечу.
— Все решено; сегодня распашем! У нас теперь колхоз!
Выходим со двора. На улице много народу. Все весело здороваются Друг с другом, оживленно беседуют, ждут, когда соберутся пахари.
Председатель колхоза Габдулла-агай — в новой рубашке, с красным бантом на груди степенно прохаживается по улице, с достоинством отвечает на приветствия односельчан, по-хозяйски осматривает плуги, упряжь, лошадей…
Колонна плугарей трогается вдоль по улице. Веселая праздничная толпа провожает ее в поле. Вот и узкие, поросшие бурьяном межи. Долгие годы они разделяли бедняков и зажиточных на два непримиримых лагеря. Но вот острый блестящий лемех с ходу врезается в целину и поле оглашается громкими радостными криками:
— Давай, давай, гони, не задерживай других! — раздается голоса. — Прочь с дороги, старый мир! Здравствуй, новая жизнь!
Отныне все мы вместе, одной семьей. Больше ничто нас не разъединяет!..
Давно замечено, что ничто не сближает людей так быстро и так крепко, как общие интересы, совместный труд. В этом мое поколение убеждалось с детства.
…Быстро бежит ручеек по песчаному дну, звонко звенит его радостный голосок. Сколько воды утекло из Каменного ключа за эти годы! Сколько раз выпадал и таял снег на его берегах!.. Много, много раз.
Уже нет ни Мотая, ни Ивана Митрофановича Петрова. О их гибели я узнал еще в мае 1945 года, в свой первый после войны приезд домой.
Вскоре за мной и Кирьяновым прилетел самолет из Уфы. Там мы расстались; Саша уехал домой в Челябинскую область, а меня пригласили на встречу с трудящимися столицы Башкирии. Здесь я все и узнал о судьбе моего первого инструктора Ивана Петрова.
Это было в аэроклубе, куда мы приехали вместе с его бывшим начальником Волоховым. Проходя через зал, где нас уже ждали, Волохов вдруг остановился.
— Вдова Ивана Митрофановича пришла, — тихо сказал он мне. Вначале я не понял, о ком идет речь, и переспросил.
— Вдова нашего бывшего инструктора Ивана Митрофановича Петрова. Ты, наверное, помнишь его.
— Почему вдова?
— Погиб он…
— Где? Здесь или на фронте?
— Не здесь и не на фронте. Из аэроклуба его направили в школу военных летчиков инструктором. Он быстро освоил Ил-2 и стал переучивать на нем других пилотов. Однажды вылетел он на учебном самолете, самолет загорелся и взорвался…
Я снял фуражку. На фронте мы всегда так прощались со своими боевыми товарищам…
— Вот ты где! Чего от людей прячешься, Муса, или забыл? — раздался хрипловатый голос. Ко мне спешил старик Багау Тимирханов.
С радостью пожимаю его темные морщинистые руки.
— Нет, не забыл, — отвечаю. — Если б не вы, не добраться бы мне тогда до города. А раз так, то и летчиком я стал с вашей помощью.
Старик понимает шутку. Глаза его лукаво улыбаются. Ему приятно. Долго по-стариковски поглаживает он меня по спине. И вдруг, глубоко вздыхая, говорит:
— Без дела, как без рук… Душа болит…
— Понимаю… У меня вот тоже…
— Болит?
— Болит Багау-агай, болит…
Старик внимательно оглядывает меня и задумчиво произносит;
— Тебе еще самолет надо, Муса. Береги душу. Летать!.. Если бы летать!.. Но разве скажешь этому старому доброму человеку, что я уже отлетал свое, что врачи запретили? Впрочем, почему бы и не сказать? Он поймет меня. Но язык не поворачивается! Как-нибудь потом. Я еще не привык к своему новому положению.
— Вот ходил я недавно луга смотреть, — словно желая отвлечь меня от грустной мысли, говорит Тимирханов. — Хорошие травы уродились в этом году. Жаль, только мне косить не придется. Косилками теперь косят. Разве что на поляну куда пойти.
С минуту он молчит, смотрит на меня, и вдруг:
— Послушай, Муса, а если и ты со мной пойдешь? Знаю такую полянку, туда косилкой не заедешь. Такая трава, такая ягода и тишина!.. Никто не помешает. Косу я тебе отобью, не беспокойся. Ну, договорились?
Предложение старика я принял. Домой возвращаемся вместе, надо подготовиться к нашему маленькому сенокосу…
Глава пятая
Точка опоры
Месяц, как живу я в деревне. Хожу, думаю, вспоминаю. Сплю на улице под старыми раскидистыми яблонями. Понемногу помогаю сестре по хозяйству — пилю и колю с Данилкой дрова, подправляю покосившуюся изгородь… Чувствую, что от свежего деревенского воздуха мне постепенно становится лучше. Может, потому, что родная земля под ногами? Или просто начинаю привыкать к своему положению?.. Нет, нет, к этому привыкнуть невозможно!
Мне часто вспоминаются слова моего последнего командира: «Постарайся пересилить себя, найти точку опоры…»
И хотя пересилить себя мне так и не удалось, свою точку опоры я, кажется, нашел. Что же представляет собой «точка опоры»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59