Но все самое важное было ясно и так.
Отец Пегги, очевидно, отнесся к своим родительским обязанностям не более ответственно, чем к двухнедельной туристической поездке во Флориду. И не так уж было важно, какая у Пегги мать: успешная бизнес-леди или же перебивается пособием по безработице и нелегальными заработками. Было очевидно, что благополучие дочери находится для нее где-то в самом конце списка приоритетов.
Это, видимо, были типичные современные родители, которые не в состоянии заботиться о своем ребенке. А уж если я кого возненавидел за последнее время, так это людей, которые рождают ребенка и думают, что все самое сложное уже сделано.
Ну и фиг с ними обоими.
Вскоре все молодые мамы увели своих отпрысков, так что я был не прочь постоять еще немного у школьных ворот. Однако мы зашли в вестибюль, и я сказал секретарше, что Пегги поедет к нам домой.
Обрадовавшись неожиданно представившейся возможности поиграть вместе, Пэт и Пегги визжали от восторга, втискиваясь на переднее сиденье «Эм-Джи-Эф». А я поймал себя на том, что готов заплакать. Мне было жаль Пегги точно также, как и Пэта. Мы запутываем свою жизнь, а несчастные малыши потом за нас расплачиваются…
И вот теперь я глядел, как она тихо играет на полу. Даже Пэт, заслушавшись жуткими песнями Салли, не обращал на нее внимания. А звон колокольчиков мороженщика постепенно стихал, и вдруг я почувствовал раскаяние и стыд.
– Ты хочешь мороженое? – спросил я, чувствуя, что должен попросить у нее прощения.
Прости, что твоя семья развалилась, Пегги. Прости, что мы, взрослые, так зациклились на себе и отупели, что даже не можем воспитать своих собственных детей. Прости, что мир так испорчен, что мы заботимся о своих сыновьях и дочерях меньше, чем о животных на скотном дворе. – А рожок ты любишь?
* * *
Я рассчитывался с мороженщиком за три рожка «99», когда из-за угла появилась Сид.
– Хочешь «99»? – спросил я.
– Что такое «99»?
– Вот это, – ответил я. – Рожок с шоколадной крошкой. Очень вкусно.
– Нет, спасибо. Зубы мне еще для ужина пригодятся. Как дела?
– Все в порядке, – сказал я, наклонившись и целуя ее в губы. Однако Сид не ответила на мой поцелуй. – Я думал, ты на работе.
– Мне позвонили, чтобы я приехала и забрала Пегги. Бианка сегодня не смогла прийти. Извини.
Я уставился на нее, не в силах связать между собой два этих мира.
– Ты знаешь Пегги? – спросил я.
Она кивнула. Я ничего не понимал.
– Она моя дочь, Гарри.
Мы стояли у двери моего дома. Она смотрела на меня своими широко расставленными карими глазами. И ждала.
– Пегги твоя дочь?
– Я собиралась сказать тебе. Честно! – Она неестественно засмеялась, понимая, что это вовсе не смешно. – Просто ждала подходящего момента. Вот и все.
– Подходящего момента? Почему же ты мне сразу не сказала? Почему это был неподходящий момент?
– Потом объясню.
– Нет, объясни сейчас.
– Хорошо, – сказала Сид, закрывая входную дверь, чтобы дети нас не слышали. Наши дети! – Потому что я не хочу, чтобы моя дочь знакомилась с посторонними мужчинами, которые, возможно, скоро исчезнут из моей жизни.
– Ты не хочешь, чтобы она знакомилась с посторонними мужчинами? Ты о чем, Сид? Я не посторонний. Она проводит в этом доме больше времени, чем где-либо еще. Пегги меня уже хорошо знает.
– Она знает тебя как папу Пэта. Она не знает, что ты мой… Кто ты мне, Гарри? Вероятно, ты мой парень, так, что ли? Она не знает, что ты мой парень. А я не хочу, чтобы она знакомилась с моим парнем, пока я не буду уверена, что это надолго. Понятно?
Мне это было совершенно непонятно. На руку капнуло растаявшее мороженое.
– Но она обедала у нас чуть ли не каждый день на этой неделе! – сказал я. – Она видит меня чаще, чем этого никчемного ублюдка, за которого ты вышла замуж!
– Ты его не знаешь.
Это мне понравилось.
– Ах, значит, он хороший и достойный человек! Так, да?
– Возможно, нет, – сказала она. – Но я не хочу, чтобы она росла, думая, что все мужчины исчезают так же, как исчез ее отец. Я не хочу, чтобы она видела посторонних мужчин у меня в постели. А ты посторонний. В этом смысле ты посторонний, Гарри. Я не хочу, чтобы, когда она просыпается, на нее смотрел посторонний мужчина. Я не хочу, чтобы она думала, что все это ерунда… И я не хочу, чтобы она привязывалась к человеку, который, возможно, ненадолго задержится в нашей жизни.
Сид старалась быть спокойной, но голос срывался, и мне захотелось обнять ее. Но тогда мы бы все перепачкались, потому что у меня в руках по– прежнему были три тающих рожка «99».
– Потому что я не хочу, чтобы ей было еще больнее, чем теперь, – продолжала она. – Я не хочу, чтобы она отдала свое маленькое сердечко кому-то, кто потом небрежно разобьет его. Понятно, Гарри? Понятно?
– Ладно, – смирился я, – все понятно.
Она часто моргала, стиснув губы. Я вытер мороженое с ладоней. Потом мы зашли в дом, и тут я понял еще одну истину: для детей не бывает ничего странного.
Возможно, когда ты маленький, жизнь настолько полна чудес, что настоящих сюрпризов быть не может, потому что почти все окружающее – уже сюрприз. А возможно, дети просто приспосабливаются быстрее, чем взрослые. Так или иначе, Пегги и Пэт не упали в обморок от удивления, когда Сид зашла в дом.
– Мамочка! – обрадовалась Пегги, и я подумал: «Ну, конечно! Вот где я раньше видел эти глаза».
Сид уселась на пол и стала слушать, как дочь объясняет ей устройство «Миллениум Фалькона». Потом она сняла с моего сына наушники и послушала песню, которая ему особенно нравилась. А после того, как мы расправились со своим мороженым, она велела Пегги собираться домой.
– Я позвоню тебе, – пообещал я.
– Если захочешь, – ответила она. – Я понимаю, это было для тебя потрясением.
– Ты спятила или как? Конечно же, захочу.
– Уверен?
– Уверен, – сказал я, коснувшись ее руки. – Это ничего не меняет.
Но в действительности это изменило все.
25
– Ты занимался любовью с гримершей? – спросил я у Эймона.
Мы находились у него в уборной. Он взглянул на меня в зеркало, и проблеск какого-то чувства мелькнул на его лице. Возможно, страха. Или злобы.
– Что-что? – переспросил Эймон.
– Ты меня хорошо расслышал.
Шоу буквально шло на взлет. Рейтинги росли, начали поступать предложения о рекламе пива. Но для меня Эймон Фиш по-прежнему был испуганным мальчишкой из Килкарни с воском в ушах.
– Да или нет, Эймон? Что у тебя с гримершей?
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Потому что она рыдает. Мы не можем добиться от нее, чтобы она загримировала гостей, потому что она замочила слезами все пуховки для пудры.
– А ко мне это какое имеет отношение?
– Я знаю, что на прошлой неделе она уходила из студии вместе с тобой.
Он крутанулся на своем маленьком вертящемся стульчике, чтобы взглянуть мне прямо в лицо, вокруг его головы светились электрические лампочки, обрамлявшие зеркало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79