И я почему-то знал, просто знал, что отец будет находиться в сознании и не начнет задыхаться, когда приедет Пэт.
Никаких рациональных оснований надеяться на это не было. Это было нелогично. Возможно, это было просто глупо. Но я всем сердцем верил, что мой папа защитит Пэта от самого худшего. Я по-прежнему верил, что какая-то часть его непобедима. И эту веру ничто не могло убить.
– Ты скоро вернешься домой? – спросил Пэт.
– Нужно подождать и посмотреть, – ответил отец. – Подождать, что скажут доктора. Посмотреть, станет ли старенькому дедушке получше. Как у тебя дела в школе?
– Нормально.
– А велосипед? Как твой старый «Колокольчик»?
– Хорошо.
– Веселее стало кататься без дополнительных колесиков, правда?
Да, – улыбнулся Пэт. – Но я по тебе скучаю.
– Я тоже по тебе скучаю, – кивнул мой отец и крепко стиснул внука. Белокурая голова Пэта прижалась к голубой полосатой пижаме, стариковской пижаме, какую дома отец никогда бы на себя не надел.
Потом он кивнул мне.
– Пора уходить, – сказал я.
Так мой отец попрощался со своим внуком. Окруженный любящими его людьми и все-таки, в конечном счете, в одиночестве. Сколько мы у него пробыли: пять минут или целый час? Я не мог сказать. Но я знал: теперь он хочет, чтобы мы ушли.
Так что мы ушли от папы, теребившего свою кислородную маску, сгорбленного и небритого, выглядевшего старше, чем я мог себе представить, и оставили его с молоденькой медсестрой, беззаботно болтавшей о чем-то возле его кровати.
Это и было самое страшное. Ужасное и полное одиночество смерти, кошмарное одиночество смертельно больного. Об этом никто не предупреждает.
Мы ушли от него, когда его дыхание затруднилось и подступила боль, оставили его в этой переполненной больничной палате, куда скудное зимнее солнце едва пробивалось сквозь немытые окна, а на заднем плане что-то бессвязно бубнил телевизор. Мы оставили его. В конце концов, это было единственное, что мы могли сделать.
Когда мы шли обратно к машине, Пэт глотал слезы, разозлившись – нет, в ярости от того, чему он не мог подыскать названия. Я пытался утешить его, но он не нуждался в утешении.
Мой сын чувствовал себя обманутым.
Перед квартирой Сид стоял грузовой фургон.
Это не был громадный грузовик, в который можно уместить пожитки целой семьи: старое пианино, всю мебель и тому подобный хлам, накопившийся за долгие годы. Эта машина принадлежала одной из тех фирм по грузоперевозке, которые дают рекламу в самом конце списка. Она идеально подходила для маленькой семьи, предпочитающей путешествовать по жизни налегке.
Я смотрел, как два молодых человека в футболках засовывают детскую кроватку в кузов грузовика. Хотя Сид и Пегги жили на верхнем этаже, у грузчиков был такой вид, как будто это один из самых легких заказов.
Пегги вышла из двери подъезда, таща за собой мягкую игрушку размером с холодильник. Она посмотрела на меня своими серьезными карими глазами, совершенно не удивившись моему появлению.
– Смотри, что у меня есть, – сказал я, протягивая ей ухмыляющуюся куклу в покрытых серебряными блестками брючках и в чем-то типа лилового смокинга. Это была Барби-трансвестит.
– Диско-Кен, – сказала Пегги, забирая у меня куклу.
– Ты оставила его у нас дома, – объяснил я. – Я подумал, что ты, наверное, захочешь забрать его.
– Спасибо, – сказала она, как и положено образцово воспитанной девочке.
За спиной у нее возникла Сид с грудой книжек в бумажных обложках.
– Смотри, что мне принес Гарри! – сказала Пегги. – Диско-Кен! А я его искала.
– Поднимись и посмотри, не забыла ли чего-нибудь там, – велела Сид. Пегги оставила мягкую игрушку на тротуаре и ушла в дом, по-прежнему сжимая в руке Диско-Кена.
– А как ты? – спросил я. – Ты ничего не забыла?
– Нет, – ответила она. – Я взяла все.
Два грузчика чуть не сшибли нас по дороге обратно в дом.
– Переезжаешь, даже не сказав мне? – спросил я. – Хорошим же ты оказалась другом.
– Я собиралась сказать тебе. Это просто… не знаю… так лучше для всех.
– Ты больше не работаешь в том кафе?
– Я уволилась.
– Они мне так и сказали.
– Мы переезжаем на другой конец города. В Ноггинг-Хилл.
– На запад Лондона?
– Господи, ну не надо так удивляться, Гарри. Я американка. Для меня переехать из одного конца города в другой совсем не такая травма, как для тебя. Слушай, мне жаль, но я действительно занята. Чего ты хочешь? Я не верю, что ты приехал сюда только для того, чтобы вернуть Диско-Кена.
– Для этого в том числе, – сказал я. – Но еще я хотел сказать тебе, что ты не права.
– В чем?
– В том, что касается нас. Ты не права насчет нас. Если мы разойдемся, это будет конец света.
– Ох, Гарри!
– Правда. Я знаю, ты не веришь, будто у каждого есть вторая половинка, единственный человек в мире, но я верю. Я верю в это благодаря тебе, Сид. Но в любом случае – не важно, во что мы верим. Нам хорошо вместе. У нас получается. Я много думал об этом. У меня больше нет шансов все наладить, это ты, ты была моим последним шансом на счастье. А если он даже и будет, этот новый шанс, я его не хочу. Как Оливия Ньютон Джон сказала Джону Траволте: «Ты – это то, чего я хочу».
– А разве не наоборот? Разве не Джон Травол– та сказал это Оливии Ньютон Джон?
– Возможно.
– Гарри, ты должен это знать: я возвращаюсь к отцу Пегги. Мы с Джимом еще раз попытаемся жить вместе.
Я молча уставился на нее, а грузчики тем временем пронесли между нами диван.
– Почти все, – доложил один из них, и они вернулись обратно в дом.
– Извини, – сказала она мне.
– Разве ты его любишь? – спросил я.
– Он отец моей девочки.
– Но ты любишь его?
Да ну тебя, Гарри! Тебе всегда очень трудно говорить о разваливающихся семьях. Это ты все время жалуешься на то, что с кровью не поспоришь, на то, как грязно живет мир, и ты называешь его «паршивым современным миром»… Ты должен радоваться за меня. Ты должен поздравить меня.
– Но при условии, что ты любишь его, Сид! Все это ничего не значит, если ты не любишь его. Ты его любишь?
– Да. Доволен? Я люблю его. И никогда не переставала любить. Я хочу сделать еще одну попытку, потому что он расстался со своей девушкой, таиландской стриптизершей, и пообещал мне, что с этим покончено. Со всем этим «бамбуком».
– Она не стриптизерша, она эротическая танцовщица.
– Это теперь не важно, – ответила она. – Пегги в восторге от того, что мы снова вместе. Так что даже если теперь ты ненавидишь меня, ты должен радоваться за нее.
– Я никогда бы не смог тебя ненавидеть.
– Тогда, пожалуйста, поздравь меня.
– Поздравляю, – сказал я и даже отчасти искренне. Она заслужила право быть счастливой. И Пегги тоже. Я быстро поцеловал ее в щеку. – Только не говори мне, что мы с тобой не знакомы, ладно?
Я оставил их в покое, пускай себе переезжают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79