– Ты влюблен в саму любовь, Гарри. Ты влюблен в идею любви. Сид – великолепная девушка, но что в ней особенно для тебя привлекательно, – это то, что ты с ней не можешь остаться.
Это была неправда. Я скучал по ней. Особенно я скучал по тому, как она обнимала меня во сне. Большинство пар поворачиваются друг к другу спиной, когда приходит пора спать. Но только не она. Она прижималась ко мне и обнимала меня так, словно старалась сделать нас плотью единой. Это смешно, я понимаю, это – несбыточная мечта. Но она заразила меня этой мечтой. И мысль о том, что мы никогда больше не будем так спать, была непереносима.
– Она особенная, – сказал я.
– Посмотри вокруг! – Эймон попытался наполнить мой бокал, но я прикрыл его ладонью. Я не очень умею пить, и к тому моменту уже здорово набрался. – Здесь сколько девушек? Сотня есть?
Я осмотрелся. По краям зала, где официантки в пачках ждали со своими фонариками и подносами, десятки девушек слонялись по мелководью клуба. Еще десятки ритмично корчились перед бизнесменами, которые плотоядно смотрели на них и хихикали, если их было несколько, а потом смотрели застенчиво и даже благоговейно, когда кто-нибудь из них покупал танец.
«Как же легко мы заводимся», – подумал я, тщетно пытаясь представить себе женщину, тающую при виде мужских ягодиц и тянущуюся к кошельку.
Лица мужчин, любующихся всей этой безукоризненной женской плотью – плотью, пышущей молодостью и тренажерным залом, а местами скорректированной хирургом, – говорили о том; что между ними и сидящим на цепи деревенским дурачком нет никакой разницы.
– Одна… две… три… – начал считать девушек Эймон, глотая шампанское, – восемь… девять… десять…
– Да, – заключил я. – Вероятно, сотня девушек здесь имеется.
– Они все особенные, Гарри. Здесь так много особенных девушек, что я даже не могу их сосчи– тать. Мир полон особенных девушек.
– Но не таких, как Сид, – заметил я.
– Чепуха! – заявил Эймон. – Абсолютная чепуха, Гарри.
Он опорожнил бокал, попытался наполнить его заново и, казалось, был очень удивлен, что бутылка пуста. Он заказал еще одну и по-дружески обнял меня.
– Тебе это нравится, Гарри. Тебе нравится само страдание. Потому что это значительно проще, чем действительно жить с женщиной.
– Ты пьян.
– Может быть, я и пьян, Гарри, но я знаю женщин. Возможно, ты разбираешься в телевидении – и да благословит тебя Господь за то, что ты разбираешься в телевидении, потому что ты спасал мою килкарнийскую шкуру уже не один раз, – но я знаю женщин. И я уверен, что ты бы передумал насчет Сид, проживи с ней лет семь. Потому что мы всегда так поступаем.
– Не всегда.
– Всегда, – сказал он. – Старые песни об этом не говорят. Они говорят о любви потерянной и найденной. О героической любви, о вечной любви, о сладкой и горькой любви. Но они не говорят о любви притупившейся и состарившейся. Об этом песен никто не пишет.
– Нет, пишет, мать твою! – закричал я.
– Хотите танец? – спросило какое-то видение в прозрачном вечернем платье.
– Нет, спасибо, – ответил я. – «Куда ушла наша любовь?», «Ты не посылаешь мне цветов», «Ты потерял это чувство любви» – есть куча песен о том, как любовь перекипела.
– Но они пишут так, что это звучит романтически, – сказал Эймон. – А в этом нет никакой романтики. Это скучно и глупо. Посмотри вокруг, Гарри, просто огляди эту комнату: зачем мужчине намертво связывать свою жизнь всего-навсего с одной женщиной? Мы устроены по-другому.
– Это ты устроен по-другому, – возразил я. – Все, о чем ты думаешь, – это твой мерзкий маленький член, которому постоянно нужна новизна.
– Не член, Гарри.
– Прости, Эймон, но я настаиваю. Твой мерзкий маленький член.
– Не член, Гарри. Мое семя.
– Хорошо, твое семя.
Азиатская девушка с волосами до пояса подошла и села к Эймону на колени. Она целомудренно поцеловала его в темную небритую щеку.
– Меня зовут Мем, – представилась она мне, и я ответил:
– Гарри, – и мы пожали друг другу руки, как будто собирались обсудить какую-то сделку. Как ни смешно, в этом баре, полном сигаретного угара, обнаженной плоти и воплощенных мечтаний среднего возраста, происходило очень много формальностей: люди пожимали друг другу руки, представлялись, передавали визитки вместе с наличными.
Таков был дух этого бара: мужчинам льстило думать, что у них действительно есть шанс. Как будто эти девушки только и мечтали, чтобы их накормили ужином в каком-нибудь занудном псевдофранцузском ресторанчике, когда здесь они могли превратить любого мужчину в банкомат, всего лишь сверкнув глазами или покрутив задом под новую песенку о стерве и любовнице в одном лице.
Мем начала танцевать для Эймона, и, когда она стянула через голову платье и стала медленно извиваться своим крепким смуглым телом у него перед глазами, я понял, почему эта маленькая азиатка смогла удержаться на планете блондинок.
– Это как экспресс «Хитроу», – произнес Эймон.
– Какого хрена ты несешь? – удивился я.
– Экспресс «Хитроу», – повторил Эймон. – Поезд до аэропорта. Ты не замечал? Как только выезжаешь из Пэддинггона, то видишь огромный двор, забитый блестящими новыми автомобилями. А чуть дальше по пути – другой двор, только заполненный ржавыми, сломанными, сгоревшими машинами, уложенными одна на другую, как мусор. Да они, по сути, и есть самый настоящий мусор.
– Кажется, я чего-то недопонимаю, Эймон, – поморщился я. – Ты хочешь сказать, что жизнь похожа на экспресс «Хитроу»?
– Я хочу сказать, что отношения между мужчинами и женщинами похожи на те машины, – пояснил он, проведя ладонью по упругому бедру Мем, хотя здесь и было строго-настрого запрещено дотрагиваться до танцовщиц. Индонезийское бедро? Тайское бедро? – Они начинаются с таким блеском и новизной, и кажется, что они продлятся вечно. А потом все превращается в сплошной мусор.
– Ты черт-искуситель, – заявил я, вставая. – А я напился.
– Ну не уходи, Гарри! – взмолился он.
– Мне нужно забрать мальчика от родителей, – объяснил я и тут же поправил сам себя. – Я имею в виду, от матери.
Я поцеловал его в щеку, пожал руку Мем – почему-то мне показалось, что правильнее будет сделать так, а не наоборот, – и пошел к выходу, и на полпути вспомнил, где я уже слышал это имя.
Я понял, что Эймон ошибается. Если ты постоянно томишься желанием, никогда не удовлетворен, никогда не довольствуешься тем, что имеешь, ты в результате оказываешься еще более потерянным и одиноким, чем такой простачок, как я, верящий, что все старые песни написаны об одной– единственной девушке.
Мужчины, трахающиеся на стороне, не свободны. На самом деле нет. В результате они порабощены еще сильнее, чем кто бы то ни было, потому что они все время подозревают, что женщины, которых они хотят, такие же, как они сами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79