Заднюю часть он разодрал, чтобы прикрепить к поясу только что надетых штанов. Мальчику было не больше восьми. Он переступил порог и стоял перед нами, широко улыбаясь. Освальдо воображал, что коробка из-под риса – пейджер, и снял ее с пояса точно так же, как это делал его дядя. Que lo que. – Теперь он играл в телефон и положил крохотную ручонку на крохотную ширинку.
Амаури вырвал у него коробку и отшвырнул в сторону. Затем присел, чтобы его глаза оказались на уровне глаз племянника.
– Никогда так не делай! Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не подражал мне? Ты понял меня? Где твоя домашняя работа?
Освальдо рассмеялся и убежал, сыпля английскими ругательствами. Было слышно, как он хлопнул дверью спальни. Амаури сел на диван, поставил локоть на бедро и оперся подбородком о ладонь.
– Теперь видишь, что и как? Что мне прикажешь со всем этим делать? Они считают меня крутым. Я всеми силами скрываю это, но они понимают, чем я занимаюсь. Третьего дня этого самого Освальдо выгнали с уроков за то, что он играл в торговца наркотиками. Учитель поймал его с пакетом стирального порошка. Освальдо воображал, что это кокаин. А в школе решили, что он в самом деле продает наркотик первоклашкам. Такое уже случалось, сказал учитель.
– Господи!
– Вот так. – Амаури откинулся на диване, положил руки за голову и тяжело вздохнул. – Иди сюда. – Я послушалась. Мы сидели на диване его сестры и слушали музыку, пока Кука не позвала всех к обеду.
Мы расположились за шатким столом на холодной кухне и ели с совершенно не подходящих к месту пластмассовых тарелок. Кука приготовила mofongo, мешанину из залепухи, мясо с чесноком, нечто вроде фрикасе из жирной курятины с белым рисом и красной фасолью. Еда была восхитительной, и Амаури, проглотив несколько кусков, как будто отмяк. Дети стали рассказывать ему о своих делах, а девочка-подросток сообщила, что намерена испытать себя в школьной пьесе.
– Это хорошо, – похвалил он и спросил: – Ты прочитала книгу, которую я тебе дал?
– Нет еще.
– Почему?
– Занята.
– Была занята, – поправил Амаури.
– Заткнись, – огрызнулась она. Мне были вполне понятны ее чувства.
Амаури посмотрел на девочку с сомнением и закончил трапезу. Когда все поели, девочка убрала со стола и начала мыть посуду над раковиной под струйкой холодной воды. Когда она отворачивала кран, прежде чем ожила труба, из стены раздался звук, способный разбудить и покойника. Я предложила помощь, но Амаури одернул меня:
– Пойдем отсюда.
На лестнице мы столкнулись с мужем Нэнси, он вернулся с первой работы, где служит механиком. Он выглядел таким же усталым, как и его жена. Поздоровался со мной и поковылял наверх.
– Сколько лет твоей сестре? – спросила я Амаури, когда мы сели в машину.
– Двадцать восемь.
– Неужели? Моего возраста. А выглядит на сорок.
– Да.
– А детям?
– Девочке четырнадцать, а ребятам восемь и десять.
– Она родила, когда ей было четырнадцать?
– Обычная история в Санто-Доминго.
– Господи! От одного мужчины?
– Господи! – передразнил он меня. – Не от одного.
Не хочу об этом говорить.
– Понятия не имела, что такое бывает.
– Знаю. И поэтому привел тебя сюда. Теперь ты меня понимаешь? Понимаешь, почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь?
– Да.
– Вот и хорошо.
– Но должен же быть какой-нибудь выход. Амаури пожал плечами:
– Если что-нибудь придумаешь, поделись со мной.
– Сколько ты зарабатываешь в неделю?
– Пять сотен долларов без налогов.
Я рассмеялась словам «без налогов». Амаури получал гораздо меньше, чем я предполагала. И тут я сообразила.
– У меня есть знакомая в звукозаписи.
– Да? Поздравляю.
Мы оставили машину у тротуара рядом с моим домом напротив счетчика. Амаури должен был забрать свою до шести, иначе угрожал штраф. Мы молча подошли к подъезду и уже в квартире, за столом, я продолжила:
– Третьего дня она звонила мне и спрашивала, не найдется ли у меня человечек для ее уличной команды.
– Уличная команда – что это такое?
– Спроси ее сам. Что-то в их бизнесе звукозаписи. Думаю, это значит организовывать вечеринки, играть ее диски, раздавать друзьям и заводить улицу ее музыкой.
– И за это платят?
– Клянусь. Амаури рассмеялся:
– Нравится мне эта страна. – Он казался заинтересованным.
Я позвонила Эмбер домой. Она ответила на неизвестном мне языке. Наверное, нахуатл. К своему удивлению, я услышала в трубке музыку Шакиры.
– Привет, Эмбер. Это Лорен.
– Пожалуйста, называй меня Квикэтл, – попросила она, как всегда, без капли юмора. – Это мое новое имя.
– Попытаюсь, если сумею выговорить. – Эмбер не рассмеялась. С тех пор как она связалась с Мексиканским движением, чувство юмора у нее пропало начисто. Как-то звоню Эмбер, а она чихает в трубку. Я ей – salud – есть такое испанское слово, значит: «будь благословенна», то есть будь здорова. А она принимает все буквально и отвечает: «Я здорова – нечего мне так говорить». Брр… – Я звоню по поводу того, о чем мы с тобой говорили – насчет уличных работников для твоих записей.
– Ты кого-нибудь нашла?
– Сколько за это платят?
– Зависит от того, сколько проделано работы. Я рассказала ей все от начала до конца. Эмбер выслушала и ответила:
– Буду рада помочь, Лорен. Обычное дело. Нас стараются втянуть в криминал. Это глобальный план европейцев по уничтожению нашего народа.
Я сочла несвоевременным возражать ей и говорить, что Амаури скорее всего не индеец. В Доминиканской Республике и Пуэрто-Рико испанцы извели всех индейцев подчистую. Пусть считает, что он Raza, какая мне разница.
– Поговори с ним сама, – предложила я. – Он здесь, рядом со мной. Передаю ему трубку.
Амаури беседовал с ней по-испански минут пятнадцать. И так быстро, что я не поняла и половины. Только разобрала, что он дал свой адрес и правильное написание фамилии. А потом вернул мне трубку.
– Ну как? – спросила я.
– Зачислен. Он мне подходит. Только ты прочло следи, чтобы он все исполнял. Я пришлю электронную почту с требованиями к члену нашей уличной команды.
– Спасибо Эмб-Квикэтл.
– Не за что. Всегда рада помочь nuestra gente. Кажется, он славный парнишка.
«Кажется, он славный парнишка»… Я была рада это слышать. Ни одна другая sucias не сказала бы такого об Амаури.
Мы попрощались. Амаури улыбался. Он снял пейджер, раскрыл его перочинным ножом и разбил внутренности.
– Что ты делаешь?
– Ухожу. – Он поднялся, сверкнув ослепительной улыбкой. – Ты меня убедила: я начинаю новую жизнь.
ЭЛИЗАБЕТ
Я как-то перестала размышлять о том, насколько трудно иммигранту. В последнее время волна иммигрантов так возросла, что мы забываем, сколько нужно мужества, чтобы проститься со своим домом, своим языком, друзьями и родными – и сколько испытывают от этого страха и отчаяния. Но в самом деле, как непросто некоторым из нас начинать новую жизнь – не знаешь, как заплатить в магазине в кассе, послать письмо, разобраться со счетом и заказать в институтском баре «Маргариту».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Амаури вырвал у него коробку и отшвырнул в сторону. Затем присел, чтобы его глаза оказались на уровне глаз племянника.
– Никогда так не делай! Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не подражал мне? Ты понял меня? Где твоя домашняя работа?
Освальдо рассмеялся и убежал, сыпля английскими ругательствами. Было слышно, как он хлопнул дверью спальни. Амаури сел на диван, поставил локоть на бедро и оперся подбородком о ладонь.
– Теперь видишь, что и как? Что мне прикажешь со всем этим делать? Они считают меня крутым. Я всеми силами скрываю это, но они понимают, чем я занимаюсь. Третьего дня этого самого Освальдо выгнали с уроков за то, что он играл в торговца наркотиками. Учитель поймал его с пакетом стирального порошка. Освальдо воображал, что это кокаин. А в школе решили, что он в самом деле продает наркотик первоклашкам. Такое уже случалось, сказал учитель.
– Господи!
– Вот так. – Амаури откинулся на диване, положил руки за голову и тяжело вздохнул. – Иди сюда. – Я послушалась. Мы сидели на диване его сестры и слушали музыку, пока Кука не позвала всех к обеду.
Мы расположились за шатким столом на холодной кухне и ели с совершенно не подходящих к месту пластмассовых тарелок. Кука приготовила mofongo, мешанину из залепухи, мясо с чесноком, нечто вроде фрикасе из жирной курятины с белым рисом и красной фасолью. Еда была восхитительной, и Амаури, проглотив несколько кусков, как будто отмяк. Дети стали рассказывать ему о своих делах, а девочка-подросток сообщила, что намерена испытать себя в школьной пьесе.
– Это хорошо, – похвалил он и спросил: – Ты прочитала книгу, которую я тебе дал?
– Нет еще.
– Почему?
– Занята.
– Была занята, – поправил Амаури.
– Заткнись, – огрызнулась она. Мне были вполне понятны ее чувства.
Амаури посмотрел на девочку с сомнением и закончил трапезу. Когда все поели, девочка убрала со стола и начала мыть посуду над раковиной под струйкой холодной воды. Когда она отворачивала кран, прежде чем ожила труба, из стены раздался звук, способный разбудить и покойника. Я предложила помощь, но Амаури одернул меня:
– Пойдем отсюда.
На лестнице мы столкнулись с мужем Нэнси, он вернулся с первой работы, где служит механиком. Он выглядел таким же усталым, как и его жена. Поздоровался со мной и поковылял наверх.
– Сколько лет твоей сестре? – спросила я Амаури, когда мы сели в машину.
– Двадцать восемь.
– Неужели? Моего возраста. А выглядит на сорок.
– Да.
– А детям?
– Девочке четырнадцать, а ребятам восемь и десять.
– Она родила, когда ей было четырнадцать?
– Обычная история в Санто-Доминго.
– Господи! От одного мужчины?
– Господи! – передразнил он меня. – Не от одного.
Не хочу об этом говорить.
– Понятия не имела, что такое бывает.
– Знаю. И поэтому привел тебя сюда. Теперь ты меня понимаешь? Понимаешь, почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь?
– Да.
– Вот и хорошо.
– Но должен же быть какой-нибудь выход. Амаури пожал плечами:
– Если что-нибудь придумаешь, поделись со мной.
– Сколько ты зарабатываешь в неделю?
– Пять сотен долларов без налогов.
Я рассмеялась словам «без налогов». Амаури получал гораздо меньше, чем я предполагала. И тут я сообразила.
– У меня есть знакомая в звукозаписи.
– Да? Поздравляю.
Мы оставили машину у тротуара рядом с моим домом напротив счетчика. Амаури должен был забрать свою до шести, иначе угрожал штраф. Мы молча подошли к подъезду и уже в квартире, за столом, я продолжила:
– Третьего дня она звонила мне и спрашивала, не найдется ли у меня человечек для ее уличной команды.
– Уличная команда – что это такое?
– Спроси ее сам. Что-то в их бизнесе звукозаписи. Думаю, это значит организовывать вечеринки, играть ее диски, раздавать друзьям и заводить улицу ее музыкой.
– И за это платят?
– Клянусь. Амаури рассмеялся:
– Нравится мне эта страна. – Он казался заинтересованным.
Я позвонила Эмбер домой. Она ответила на неизвестном мне языке. Наверное, нахуатл. К своему удивлению, я услышала в трубке музыку Шакиры.
– Привет, Эмбер. Это Лорен.
– Пожалуйста, называй меня Квикэтл, – попросила она, как всегда, без капли юмора. – Это мое новое имя.
– Попытаюсь, если сумею выговорить. – Эмбер не рассмеялась. С тех пор как она связалась с Мексиканским движением, чувство юмора у нее пропало начисто. Как-то звоню Эмбер, а она чихает в трубку. Я ей – salud – есть такое испанское слово, значит: «будь благословенна», то есть будь здорова. А она принимает все буквально и отвечает: «Я здорова – нечего мне так говорить». Брр… – Я звоню по поводу того, о чем мы с тобой говорили – насчет уличных работников для твоих записей.
– Ты кого-нибудь нашла?
– Сколько за это платят?
– Зависит от того, сколько проделано работы. Я рассказала ей все от начала до конца. Эмбер выслушала и ответила:
– Буду рада помочь, Лорен. Обычное дело. Нас стараются втянуть в криминал. Это глобальный план европейцев по уничтожению нашего народа.
Я сочла несвоевременным возражать ей и говорить, что Амаури скорее всего не индеец. В Доминиканской Республике и Пуэрто-Рико испанцы извели всех индейцев подчистую. Пусть считает, что он Raza, какая мне разница.
– Поговори с ним сама, – предложила я. – Он здесь, рядом со мной. Передаю ему трубку.
Амаури беседовал с ней по-испански минут пятнадцать. И так быстро, что я не поняла и половины. Только разобрала, что он дал свой адрес и правильное написание фамилии. А потом вернул мне трубку.
– Ну как? – спросила я.
– Зачислен. Он мне подходит. Только ты прочло следи, чтобы он все исполнял. Я пришлю электронную почту с требованиями к члену нашей уличной команды.
– Спасибо Эмб-Квикэтл.
– Не за что. Всегда рада помочь nuestra gente. Кажется, он славный парнишка.
«Кажется, он славный парнишка»… Я была рада это слышать. Ни одна другая sucias не сказала бы такого об Амаури.
Мы попрощались. Амаури улыбался. Он снял пейджер, раскрыл его перочинным ножом и разбил внутренности.
– Что ты делаешь?
– Ухожу. – Он поднялся, сверкнув ослепительной улыбкой. – Ты меня убедила: я начинаю новую жизнь.
ЭЛИЗАБЕТ
Я как-то перестала размышлять о том, насколько трудно иммигранту. В последнее время волна иммигрантов так возросла, что мы забываем, сколько нужно мужества, чтобы проститься со своим домом, своим языком, друзьями и родными – и сколько испытывают от этого страха и отчаяния. Но в самом деле, как непросто некоторым из нас начинать новую жизнь – не знаешь, как заплатить в магазине в кассе, послать письмо, разобраться со счетом и заказать в институтском баре «Маргариту».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91