Осыпанный милостьми, возвышенный на крайнюю степень чести, Алавар был признателен и без изъятия посвятил себя воле и намерениям своего государя. Он забыл самого себя, чтоб быть полезным своему отечеству и, может быть, единственный явил пример, что монарх имел друга в своем подданном. Алавар совершенно следовал сему чувствованию, и уста его никогда не произносили лести пред Баламиром; он не щадил самого себя если надлежало не щадить его слабостей. Может быть, Баламир как человек за сие внутренне досадовал, однако ж досадовал и исправлялся.
Некогда по возвращении Алаваровом из путешествия по отдаленным областям государства, дабы всюду исправить недостатки и возвратить правосудие, чего не наблюдается по заочности, Баламир, крайне довольный донесениями своего вельможи, сказал ему:
— Алавар! Я знаю, что ты строгий судитель всех моих слабостей, но неужели причтешь ты мне в порок сию ироническую гордость, если я чувствую, что нет государя, превосходящего меня в правосудии, кротости и щедрости?
— Опасайтесь, ваше величество, слишком занимать себя сим воображением. Государь, делающий очень много, никогда не должен мыслить, что он сделал довольно; ибо предрассудок сей удобно может повергнуть его в недеятельность, могущую испортить и остановить все добрые начатки,— отвечал ему Алавар.
— Но неужели неизвинительно чувствовать собственную свою цену? Разве не могу я предаться сему утешению в недрах твоего дружества?
— Вы сего достойны, государь,— подхватил вельможа.— Но для того, что я ваш друг, не ожидайте от меня, кроме чистосердечия; я не одобряю вашего самолюбия. Человек, воображающий, что нет на свете ему подобного, присвояет много своим дарованиям, ибо цену эту не можем мы определять себе сами. Государь, сделавший все по своим силам, должен быть во мнении, что он лишь при начале добродетельных трудов своих; сие только побуждение учинит его совершенным, но узнать точно свою цену — надлежит быть самовидцем действия других государей. Вы могли бы учинить сие заключение, если б путешествовали столько, как я. В утешение твое, государь, я могу сказать, что, невзирая на пятилетнее твое царствование, слава имени твоего простерлась во многие страны; несколько народов желают иметь твои добродетели в своих монархах. Я уверен, что сии желания их происходят не от прихоти, однако ж если спросишь ты у верного своего Алавара, чего он в тебе желает...
— Чего бы это? — прервал слова его Баламир.
— Я желал бы присоединить к твоей душе душу Милосветы, государыни дулебов.
— Как! — вскричал Баламир с некоторою досадою.— Душу женщины, всегда подверженную многим слабостям?
— Сие лишь несправедливый предрассудок,— сказал вельможа.— Слабости в обоих полах человеческого рода одинаковы. Женщины уступают мужчинам только в телесных крепостях, но что лежит до душевных, природа не учинила в сем различия, и многие мыслят основательно, что оная в разделе сих двух даров наблюдала строгое равновесие. Я испытал собою, что народы, исключающие нежный пол от наследственного к престолу права, много теряют из своего счастия. Вы, государь, согласитесь со мною, если узнаете Милосвету.
— Да, я хочу узнать ее,— сказал Баламир,— ты много выговорил, чтоб не пожелал я изведать, всегда ли мой друг беспристрастен.
Сказав сие, король уннский предался размышлениям. Вельможа, имевший намерение познакомить своего государя с царицею дулебов, не нарушал оных.
— Я вознамерился,— сказал наконец Баламир,— оставить мое государство и странствовать в область, орошаемую священными водами реки Буга. Друг мой Алавар между тем потерпит наказание за возбужденное во мне любопытство. Он один будет стенать под бременем управления моих народов. Я верю ему, что он не убавит счастия моих подданных, но уповаю по возвращении моем укорить его, что он не всегда беспристрастен в своих возражениях.
Алавар не хотел отстать от своего монарха в сем его путешествии; но был принужден принять правление и в Уннигарде дожидаться возвращения Баламирова. Сей, оставя ему полномочие, тайным образом переодевшись в простое платье и не взяв с собою ни одною человека, отправился в область дулебов.
Проходя свою державу под видом лица частного, Баламир радовался, находя почти всюду тишину, изобилие и суд правый; однако ж многое заметил он, требующее поправления. «Теперь понимаю я,— думал он,— намерение моего друга. Он для того побудил меня к странствованию, чтоб обогатить мое сведение... В сем-то и состояла премудрость царицы дулебской. Изрядно, мы ее увидим; сравним свое с тем, что есть там».
Он вступил в области Милосветы ревностнейшим примечателем и с первого рассмотрения признавался, что народ, управляемый девицею, едва ли его народа не счастливее. Хотя находил он равное во всем изобилие, как и в своей стране, но не видал тут разорительной роскоши. Он видел, что все степени народа поставляли славою следовать своему предопределению: земледельцы и художники спорили друг пред другом отличием трудов своих; дворяне — примерами благородного поведения, кое могли подавать простому народу, и старанием исправлять грубые нравы; судии — истинным и скорым разобранием тяжеб; словом, Баламир возымел великое понятие о превосходстве правления дулебского и, побуждаемый почтением к государыне сего народа, поспешал в столичный город, чтоб оную увидеть. Он не мог думать, чтоб не Милосвета была содетельницею всего того; ибо ведал, что пред вступлением ее на престол авары, завоевав страну сию, совершенно оную разорили.
Чем ближе подходил он к столице, тем умножалось его удивление. Великолепие зданий занимало глаза его новым любопытством при каждом шаге; но вступя в оную, был он почти изумлен всюду видимым богатством и благоустройством. Во вратах градских ветрел его почтенный старик и, познав, что он чужестранец, предложил ему свои услуги.
— Вы можете повелевать мною,— сказал сей Баламиру,— если желаете осмотреть публичные здания и редкости сего города; но будет нужен вам покой, я провожу вас в гостиницу, где все готово без платы для ваших надобностей.
Баламир, отблагодаря его за сию вежливость согласился за ним следовать.
Сей старик привел его в постоялый двор, который можно бы было в незнании счесть за дворец самой Милосветы. Его угощали великолепно, и не можно было счесть, чтоб сие произошло для того, что имели понятие о достоинстве Баламира; ибо множество других путешественников получали те же услуги. Все входящие по случаю дулебы не преставали превозносить похвалами добродетели своей государыни, и радость сияла на их здоровых лицах. Умножающееся удивление принудило короля уннского вопросить приведшего его в гостиницу старика о всех подробностях, касающихся до образа правления их государства, о средствах, коими приобретено в короткое время после разорения неприятелями малой дулебской области толь непонятное изобилие и всюду видимое богатство, также и о особе толь редкой монархини, какова Милосвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Некогда по возвращении Алаваровом из путешествия по отдаленным областям государства, дабы всюду исправить недостатки и возвратить правосудие, чего не наблюдается по заочности, Баламир, крайне довольный донесениями своего вельможи, сказал ему:
— Алавар! Я знаю, что ты строгий судитель всех моих слабостей, но неужели причтешь ты мне в порок сию ироническую гордость, если я чувствую, что нет государя, превосходящего меня в правосудии, кротости и щедрости?
— Опасайтесь, ваше величество, слишком занимать себя сим воображением. Государь, делающий очень много, никогда не должен мыслить, что он сделал довольно; ибо предрассудок сей удобно может повергнуть его в недеятельность, могущую испортить и остановить все добрые начатки,— отвечал ему Алавар.
— Но неужели неизвинительно чувствовать собственную свою цену? Разве не могу я предаться сему утешению в недрах твоего дружества?
— Вы сего достойны, государь,— подхватил вельможа.— Но для того, что я ваш друг, не ожидайте от меня, кроме чистосердечия; я не одобряю вашего самолюбия. Человек, воображающий, что нет на свете ему подобного, присвояет много своим дарованиям, ибо цену эту не можем мы определять себе сами. Государь, сделавший все по своим силам, должен быть во мнении, что он лишь при начале добродетельных трудов своих; сие только побуждение учинит его совершенным, но узнать точно свою цену — надлежит быть самовидцем действия других государей. Вы могли бы учинить сие заключение, если б путешествовали столько, как я. В утешение твое, государь, я могу сказать, что, невзирая на пятилетнее твое царствование, слава имени твоего простерлась во многие страны; несколько народов желают иметь твои добродетели в своих монархах. Я уверен, что сии желания их происходят не от прихоти, однако ж если спросишь ты у верного своего Алавара, чего он в тебе желает...
— Чего бы это? — прервал слова его Баламир.
— Я желал бы присоединить к твоей душе душу Милосветы, государыни дулебов.
— Как! — вскричал Баламир с некоторою досадою.— Душу женщины, всегда подверженную многим слабостям?
— Сие лишь несправедливый предрассудок,— сказал вельможа.— Слабости в обоих полах человеческого рода одинаковы. Женщины уступают мужчинам только в телесных крепостях, но что лежит до душевных, природа не учинила в сем различия, и многие мыслят основательно, что оная в разделе сих двух даров наблюдала строгое равновесие. Я испытал собою, что народы, исключающие нежный пол от наследственного к престолу права, много теряют из своего счастия. Вы, государь, согласитесь со мною, если узнаете Милосвету.
— Да, я хочу узнать ее,— сказал Баламир,— ты много выговорил, чтоб не пожелал я изведать, всегда ли мой друг беспристрастен.
Сказав сие, король уннский предался размышлениям. Вельможа, имевший намерение познакомить своего государя с царицею дулебов, не нарушал оных.
— Я вознамерился,— сказал наконец Баламир,— оставить мое государство и странствовать в область, орошаемую священными водами реки Буга. Друг мой Алавар между тем потерпит наказание за возбужденное во мне любопытство. Он один будет стенать под бременем управления моих народов. Я верю ему, что он не убавит счастия моих подданных, но уповаю по возвращении моем укорить его, что он не всегда беспристрастен в своих возражениях.
Алавар не хотел отстать от своего монарха в сем его путешествии; но был принужден принять правление и в Уннигарде дожидаться возвращения Баламирова. Сей, оставя ему полномочие, тайным образом переодевшись в простое платье и не взяв с собою ни одною человека, отправился в область дулебов.
Проходя свою державу под видом лица частного, Баламир радовался, находя почти всюду тишину, изобилие и суд правый; однако ж многое заметил он, требующее поправления. «Теперь понимаю я,— думал он,— намерение моего друга. Он для того побудил меня к странствованию, чтоб обогатить мое сведение... В сем-то и состояла премудрость царицы дулебской. Изрядно, мы ее увидим; сравним свое с тем, что есть там».
Он вступил в области Милосветы ревностнейшим примечателем и с первого рассмотрения признавался, что народ, управляемый девицею, едва ли его народа не счастливее. Хотя находил он равное во всем изобилие, как и в своей стране, но не видал тут разорительной роскоши. Он видел, что все степени народа поставляли славою следовать своему предопределению: земледельцы и художники спорили друг пред другом отличием трудов своих; дворяне — примерами благородного поведения, кое могли подавать простому народу, и старанием исправлять грубые нравы; судии — истинным и скорым разобранием тяжеб; словом, Баламир возымел великое понятие о превосходстве правления дулебского и, побуждаемый почтением к государыне сего народа, поспешал в столичный город, чтоб оную увидеть. Он не мог думать, чтоб не Милосвета была содетельницею всего того; ибо ведал, что пред вступлением ее на престол авары, завоевав страну сию, совершенно оную разорили.
Чем ближе подходил он к столице, тем умножалось его удивление. Великолепие зданий занимало глаза его новым любопытством при каждом шаге; но вступя в оную, был он почти изумлен всюду видимым богатством и благоустройством. Во вратах градских ветрел его почтенный старик и, познав, что он чужестранец, предложил ему свои услуги.
— Вы можете повелевать мною,— сказал сей Баламиру,— если желаете осмотреть публичные здания и редкости сего города; но будет нужен вам покой, я провожу вас в гостиницу, где все готово без платы для ваших надобностей.
Баламир, отблагодаря его за сию вежливость согласился за ним следовать.
Сей старик привел его в постоялый двор, который можно бы было в незнании счесть за дворец самой Милосветы. Его угощали великолепно, и не можно было счесть, чтоб сие произошло для того, что имели понятие о достоинстве Баламира; ибо множество других путешественников получали те же услуги. Все входящие по случаю дулебы не преставали превозносить похвалами добродетели своей государыни, и радость сияла на их здоровых лицах. Умножающееся удивление принудило короля уннского вопросить приведшего его в гостиницу старика о всех подробностях, касающихся до образа правления их государства, о средствах, коими приобретено в короткое время после разорения неприятелями малой дулебской области толь непонятное изобилие и всюду видимое богатство, также и о особе толь редкой монархини, какова Милосвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153