Сия неудача их еще больше огорчила; они чаяли, что меня уже нет на свете и что уже некому будет помочь дочери их от очарования. Год протек в беспрестанных сетованиях, и я, сложив мою должность, нечаянно к ним предстала. Надлежит ведать, что мы, волшебницы, во время служения в жрицах Черно-Гюговых не имеем ни о чем сведения, как то бывает в прочем. Князь и княгиня с пролитием слез открыли мнесвоем несчастии. С торопливостию спросил я их, не оторвал ли чародей волосов с Миланы, и узнав, что он то сделал и проглотил сии волосы, пришла сама в огорчение.
— Участь дочери вашей, о друзья мои,— сказала я,— Совершилась; я не могу ей помочь от очарования, понеже чародей сооружил талисман внутри собственного своего тела. Все другие очарования могли бы разрушиться моим знанием, но сие неудобно затем, что я не могу умертвить Сарагура и вынуть из желудка его талисман; книга судеб и промысл богов то мне воспрещают. Итак, все слова заклинания его должны выполниться. Хотя трудно сыскать на свете мужчину, который был бы способен к разрушению толь редкого злобы изобретения, но вы не отчаивайтесь: защита моя, которую обещала я Милане, может быть, учинит ее счастливейшею женщиною. Впрочем, приготовьте себя ко всему, чем угрожал вам Сарагур.
Боягорд и Баяна пролили слезы, и печаль их возобновилась, когда узнали, что я не могу избавить дочь их от долженствующего случиться очарования, но советы мои и обещания несколько их утешили. Я взяла на себя труд воспитывать Милану и научать ее во всех нужных знаниях, украся притом лицо ее и сердце лучшими приятностями и истребя из души ее все корни страстей, противящихся добродетели. Между тем не могла я беспрестанно жить в сем доме у моих друзей; стремление на помощь к несчастным, кои призывали меня во все части света, почасту отлучали меня на долгое время.
В одну из сих отлучек настал роковой час для Мпланы: ей совершилось двенадцать лет, и она, сидя между своих родителей, учинилась невидимою. Хотя они приготовлены к тому были, хотя могли они говорить со своею дочерью, но тем не меньше поражены были сим жалостным состоянием Миланы, а особливо княгиня, имевшая чувствительную душу и нежное сердце, впала в грусть, поспешно пресекшую дни ее.
Боягорд не мог пережить потерю любезнейшей своей супруги и вскоре последовал за нею во гроб. Милана осталась сиротою, и я не могла уже отказать ей в просьбе, чтоб заступить место ее родителей; я оставила мой остров и жила беспрестанно с нею в сем замке; чтоб учинить состояние Миланы сноснее, превратила я всех подданных ее в таких же невидимых, как и она сама; для того, впрочем, сносила бы она беспрестанные досады, призывая людей, кои бы, не видя ее, пугаясь ее голоса, от нее убегали; я всех их удалила в другие селения, где, открыв им о их состоянии, приуготовила всех, как им между собою обходиться и отправлять общественные труды, запретя притом без дозволения моего не вступать ни ногою в те места, где будет княжна их, что и соблюдали они до сего дня. Между тем, оставляя иногда княжну, не пропускала я искать мужчины, способного разрушить очарование и достойного владеть ею. Выбор мой пал на вас, любезный Громобой. Примечая все ваши действия, узнала я нежность вашего сердца, ваш разум, ваши добродетели и геройскую смелость. С того времени сберегала я вас от многих опасностей, в кои отважность ваша и любовь к славе подвергала вас в войнах с римлянами и греками. В последнее поражение, кое учинил нечаянно вероломный певцинский князь Курес, напав на возвращающихся вас в свое отечество, причем погиб благодетель ваш и государь Святослав Игоревич, я защитила тебя, Громобой, от неминуемой смерти... Вспомнишь ли, когда переломилась в руках твоих сабля; кто, думаешь, подал тебе новое оружие, коим ты удержал поражение остальных войск и привел оные в Киев? В воинском жару ты сего не приметил и думал, что получил от твоего оруженосца, который тогда был уже убит; вместо того я была то.
Громобой остановил повествование, чтоб принести волшебнице благодарность за сие благодеяние, но оная говорила:
— Вы обязаны за то своей Милане, ибо для нее вы сбережены мною.
Громобой поцеловал свою супругу, а Добрада продолжала:
— Готовя вас к моему намерению, вложила я в вас таинственно омерзение к войне и к светской жизни, советовала, присутствуя невидимо при ваших рассуждениях, оставить службу и, невзирая на цветущие ваши лета, удалиться в сии клязмские дальние ваши деревни. Вы повиновались мне, и с того времени начала я трудиться совершить ваше счастье. Время казалось мне к тому удобно, ибо сердце ваше, упражнявшееся дотоле в одной лишь храбрости, готовилось дать дань природе: оно уже чувствовало, что в праздности и уединении должно оно любить. Сия причина наполнила дни ваши скукою и отвращением к обыкновенным вашим упражнениям. Ни прогулки, ни прелести неукрашенной природы, коими вы дотоле восхищались, не могли удовлетворить желаниям нашего сердца, желающего любить. Но как определение судеб, конечно, участвует в браках, то вы не могли полюбить, кроме Миланы, и для того искали того, чего сами не ведали.
Надлежит теперь обратиться к Милане. Она, с своей стороны, ожидала избавления своего в счастливых дарованиях своего любовника; оный тем меньше казался ей возможным в естестве, чем страннее были требования чародейского талисмана. Мне следовало узнать, согласен ли выбор мой с желаниями ее сердца и найдут ли глаза ее в твоих те на нее действия, коих я ожидала. На сей конец говорила я ей:
— Любезная дочь! Ты знаешь, какое приемлю я участие в судьбе твоей: мне хочется сыскать тебе освободителя, который бы составил благополучие твоих дней предыдущих. Я не пропускала во всех частях света выбирать способнейшего к разрушению твоего очарования и достойнейшего владеть тобою, но по сих пор не была счастлива. Ныне уведала я, что приехал в здешние края обитать бывший военачальник Святослава, великого князя русского,— Громобой он называется. Я его видела, но хочу, чтоб и ты посмотрела его и сказала мне, годится ли он в твои избавители. Мы можем видеть его всякий день, потому что он имеет дом очень отсюда близко и обыкновенно под вечер прогуливается в рощицах на сей стороне реки Клязьмы. Хочешь ли, ныне же начнем мы опыт?
Милана застыдилась от сего предложения, ибо на одну меня только не действовало ее очарование, и я могла ее видеть явственно; однако ж Милана согласилась прогуляться вне своего владения. Я перенесла ее к вашему дому; мы целый день ходили по вашим следам; я видела, с каким прилежанием рассматривала она и малейшие ваши движения. На вопрос мой, каков тебе кажется Громобой, ответствовала она с великим смятением и закрасневши, хотя равнодушно, но я знала, что произвели вы в ее сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
— Участь дочери вашей, о друзья мои,— сказала я,— Совершилась; я не могу ей помочь от очарования, понеже чародей сооружил талисман внутри собственного своего тела. Все другие очарования могли бы разрушиться моим знанием, но сие неудобно затем, что я не могу умертвить Сарагура и вынуть из желудка его талисман; книга судеб и промысл богов то мне воспрещают. Итак, все слова заклинания его должны выполниться. Хотя трудно сыскать на свете мужчину, который был бы способен к разрушению толь редкого злобы изобретения, но вы не отчаивайтесь: защита моя, которую обещала я Милане, может быть, учинит ее счастливейшею женщиною. Впрочем, приготовьте себя ко всему, чем угрожал вам Сарагур.
Боягорд и Баяна пролили слезы, и печаль их возобновилась, когда узнали, что я не могу избавить дочь их от долженствующего случиться очарования, но советы мои и обещания несколько их утешили. Я взяла на себя труд воспитывать Милану и научать ее во всех нужных знаниях, украся притом лицо ее и сердце лучшими приятностями и истребя из души ее все корни страстей, противящихся добродетели. Между тем не могла я беспрестанно жить в сем доме у моих друзей; стремление на помощь к несчастным, кои призывали меня во все части света, почасту отлучали меня на долгое время.
В одну из сих отлучек настал роковой час для Мпланы: ей совершилось двенадцать лет, и она, сидя между своих родителей, учинилась невидимою. Хотя они приготовлены к тому были, хотя могли они говорить со своею дочерью, но тем не меньше поражены были сим жалостным состоянием Миланы, а особливо княгиня, имевшая чувствительную душу и нежное сердце, впала в грусть, поспешно пресекшую дни ее.
Боягорд не мог пережить потерю любезнейшей своей супруги и вскоре последовал за нею во гроб. Милана осталась сиротою, и я не могла уже отказать ей в просьбе, чтоб заступить место ее родителей; я оставила мой остров и жила беспрестанно с нею в сем замке; чтоб учинить состояние Миланы сноснее, превратила я всех подданных ее в таких же невидимых, как и она сама; для того, впрочем, сносила бы она беспрестанные досады, призывая людей, кои бы, не видя ее, пугаясь ее голоса, от нее убегали; я всех их удалила в другие селения, где, открыв им о их состоянии, приуготовила всех, как им между собою обходиться и отправлять общественные труды, запретя притом без дозволения моего не вступать ни ногою в те места, где будет княжна их, что и соблюдали они до сего дня. Между тем, оставляя иногда княжну, не пропускала я искать мужчины, способного разрушить очарование и достойного владеть ею. Выбор мой пал на вас, любезный Громобой. Примечая все ваши действия, узнала я нежность вашего сердца, ваш разум, ваши добродетели и геройскую смелость. С того времени сберегала я вас от многих опасностей, в кои отважность ваша и любовь к славе подвергала вас в войнах с римлянами и греками. В последнее поражение, кое учинил нечаянно вероломный певцинский князь Курес, напав на возвращающихся вас в свое отечество, причем погиб благодетель ваш и государь Святослав Игоревич, я защитила тебя, Громобой, от неминуемой смерти... Вспомнишь ли, когда переломилась в руках твоих сабля; кто, думаешь, подал тебе новое оружие, коим ты удержал поражение остальных войск и привел оные в Киев? В воинском жару ты сего не приметил и думал, что получил от твоего оруженосца, который тогда был уже убит; вместо того я была то.
Громобой остановил повествование, чтоб принести волшебнице благодарность за сие благодеяние, но оная говорила:
— Вы обязаны за то своей Милане, ибо для нее вы сбережены мною.
Громобой поцеловал свою супругу, а Добрада продолжала:
— Готовя вас к моему намерению, вложила я в вас таинственно омерзение к войне и к светской жизни, советовала, присутствуя невидимо при ваших рассуждениях, оставить службу и, невзирая на цветущие ваши лета, удалиться в сии клязмские дальние ваши деревни. Вы повиновались мне, и с того времени начала я трудиться совершить ваше счастье. Время казалось мне к тому удобно, ибо сердце ваше, упражнявшееся дотоле в одной лишь храбрости, готовилось дать дань природе: оно уже чувствовало, что в праздности и уединении должно оно любить. Сия причина наполнила дни ваши скукою и отвращением к обыкновенным вашим упражнениям. Ни прогулки, ни прелести неукрашенной природы, коими вы дотоле восхищались, не могли удовлетворить желаниям нашего сердца, желающего любить. Но как определение судеб, конечно, участвует в браках, то вы не могли полюбить, кроме Миланы, и для того искали того, чего сами не ведали.
Надлежит теперь обратиться к Милане. Она, с своей стороны, ожидала избавления своего в счастливых дарованиях своего любовника; оный тем меньше казался ей возможным в естестве, чем страннее были требования чародейского талисмана. Мне следовало узнать, согласен ли выбор мой с желаниями ее сердца и найдут ли глаза ее в твоих те на нее действия, коих я ожидала. На сей конец говорила я ей:
— Любезная дочь! Ты знаешь, какое приемлю я участие в судьбе твоей: мне хочется сыскать тебе освободителя, который бы составил благополучие твоих дней предыдущих. Я не пропускала во всех частях света выбирать способнейшего к разрушению твоего очарования и достойнейшего владеть тобою, но по сих пор не была счастлива. Ныне уведала я, что приехал в здешние края обитать бывший военачальник Святослава, великого князя русского,— Громобой он называется. Я его видела, но хочу, чтоб и ты посмотрела его и сказала мне, годится ли он в твои избавители. Мы можем видеть его всякий день, потому что он имеет дом очень отсюда близко и обыкновенно под вечер прогуливается в рощицах на сей стороне реки Клязьмы. Хочешь ли, ныне же начнем мы опыт?
Милана застыдилась от сего предложения, ибо на одну меня только не действовало ее очарование, и я могла ее видеть явственно; однако ж Милана согласилась прогуляться вне своего владения. Я перенесла ее к вашему дому; мы целый день ходили по вашим следам; я видела, с каким прилежанием рассматривала она и малейшие ваши движения. На вопрос мой, каков тебе кажется Громобой, ответствовала она с великим смятением и закрасневши, хотя равнодушно, но я знала, что произвели вы в ее сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153