Я не всегда разъезжаю в коляске моей, иногда прогуливаюсь я и верхом, то ступай в конюшню.
Сказав сие, плюнула она мне в лицо, и я увидел себя в том состоянии, в котором и вы не считали меня Мирославом. Она отвела меня в ту конюшню, из коей взял меня Тарбелс. По счастию, не доходило до меня очереди к прогулке на мне Бабы Яги; впрочем, конечно бы, мне не достигнуть до сего целебного ручья, избавившего меня от очарования.
Что ж лежит до вод сих, я слыхал, что ручей, прогоняющий всякие очарования, находится в земле радимичских славян и есть один из источников реки Буга; почему должно думать, что мы не слишком удалены от земли ятвяжскои. Вы, государи мои, может быть, не слыхали, отчего воды Буга считаются священными и самой реке сей отдается божеское почитание. Я уведомлю вас: Перун, который не всегда верен был супруге своей Ладе, некогда свел тесное знакомство с русалкою реки Молды. Лада, любившая в сей реке купаться, всегда брала с собою в прислуги сию свою совместницу. В один раз принуждала она ее раздеться и участвовать в купании, но как сия в том ей противилась, то Лада велела другим своим девицам раздеть ее насильно. По учинении сего беременность ее открылась, и Лада взяла подозрение, ибо в местах тех тогда не было еще мужчин, кроме ее мужа. Оробевшая русалка старалась укрыться от ее гнева: она обратилась в птицу и полетела. Лада села в свою воздушную колесницу и, по нескольких днях нагнав ее, обратила в каменную гору. Перун застал ее в сем мщении и назло своей супруге сказал:
— Месть твоя не будет удачна. Из горы сей произойдет такая река, которая уничтожит твое превращение и будет обожаема не меньше, как и от тебя рожденные мои дети. Воды реки сей будут отвращать всякое очарование, и для того смертные прибегнут к ним не меньше, как и в твой храм.
Когда пришло время разрешиться от бремени превращенной русалке, из средины ее пролилась Бугрека. Мать оной из горы стала в прежнем своем образе и обитает в водах своего чада, где мщение Ладино до нее не достигает. Источник же Буга, или Бога-реки, для смертных неизвестен. Впрочем, вы ведаете о действии вод сих.
Мирослав кончил свою повесть; следовало начать Слотану, что он и исполнил, не дожидаясь просьбы или приказания.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ СЛОГАНА
— Я вижу из взглядов ваших, государи, что вам хочется узнать, каким образом я попал в конюшню прелестной женщины, какова была покойная Баба Яга. Я могу похвалиться, что почтенный Мирослав без дальних околичностей учинился лошадью, но что лежит до меня, то приуготовления к тому довольно были приятны, чтоб не счесть мне оных себе в выигрыш. Я не прошу о внимании — повесть моя заставит слушать.
Расставшись с моим князем, погонял я мою клячу из всего плеча, ибо мне ужасно хотелось переведаться с хищниками царевны, моей государыни, хотя я тогда и не знал еще, для кого прилагаю толь усердное старание. Но как досталась мне дорога, ведущая вправо, то не имел я другой удачи, как только заскакать в превеликий лес и остановиться у великого озера, ибо у оного дорога кончилась. Должно признаться, что я не имел охоты плыть на ту сторону вод сих, коих берега чуть были видны; к тому ж ни конь мой, ни я не были расположены шествовать далее, для того что во весь почти день нимало не отдыхали. Я дал скотине моей волю выбирать лучшую траву по своему вкусу, а сам растянулся на берегу и заснул, не ожидая больше, как проснуться в исправном голоде.
Пробуждение мое следовало очень странным образом и прежде, нежели я мог думать. Я увидел у берега стоящую раззолоченную лодку и в то ж самое мгновение себя в руках прекраснейших девиц. Оные одеты были толь на легкую руку, что можно бы подумать, что щедрая природа, доставившая смертным изобилие в платенных припасах, одних их забыла. Я ничуть не досадовал, что они предстали пред меня с таковою доверенностию. Все бы было хорошо, если б только сии нимфы не связали мне рук и ног и если б не секли пред глазами моими одного старика с отменными обрядами. Пуки изломаны, старик кричал и, отдувшись, пошел прочь той дорогою, по которой я приехал. Немилосердый поступок сей произвел во мне негодование, и я не мог удержаться, чтоб не вопросить у тех девиц, кои меня караулили:
— Государыни мои! В рассуждении красоты, которою одарила вас природа, я не могу вообразить, как соединить сию жестокость, оказываемую вами над бедным стариком.
— О,—отвечала мне одна из них,— мы обыкновенно наказываем всех, кои берутся не за свое дело.
— Могу ль я узнать яснее?— спросил я.
— Если только будешь послушлив, — отвечала одна, — то ни в чем тебе отказано не будет. Впрочем, ведай, что упрямство еще величайшее приемлет у нас наказание. Будь терпелив и повинуйся. Не жди больше к удовлетворению твоего любопытства; мы прежде испытываем, и тогда входим в поверенности.
«Вы должны быть отличные женщины,» — думал я. Однако мне не дали размышлять: меня подхватили, положили в лодку и повезли. Продолжая плавание, между тем как одни работали, другие играли надо мною, хохотали, я делал разные вопросы, на оные не ответствовали, и нетерпеливый человек долженствовал бы лопнуть с досады, ибо говорить со мною никто не хотел, а размышлять мне не дозволяли. Наконец лодка пристала к острову. Дюжина или две старух стояли у берега и как бы нарочно дожидались, чтоб взять меня в добычу; они подхватили меня, развязали и повели. Красавицы захохотали громко, сели в лодку и отвалили прочь. Я поглядывал на них с приятностию, старухам сие не было угодно, что я узнал по косым их на меня взглядам.
— Ты очень смешон, — сказала мне одна из них, на которой больше всех кожа сморщилась,— ты пренебрегаешь лучшие прелести и устремляешь взоры на сих подлячек, которые так гадки, что должно быть человеку без вкуса, чтоб иметь терпение желать взглянуть на них.
— Если осмелюсь спросить,— подхватил я,— где те лучшие прелести, о которых вы говорите? Я всегда готов менять хорошее на лучшее.
— Когда вы, находясь между нас, не можете делать различия, то не стоит труда, чтоб вам доказывать, — сказала одна из старух с пренебрежением и толкала меня, чтоб я шел. — Пожалуй, не сердись, сестрица,— говорила другая.
— Люди, живущие за озером, имеют очень странный вкус: должно смеяться слепоте их. Мы, кажется, уже привыкли; очень часто видим мы пленников, и все они оказывают только почтение к нашим мнимым летам.
— К нашим летам!—вскричала одна с негодующей улыбкою.— Если б сии бедняки ведали, чего требуют наши сердца, что б подумали они, когда б узнали, кем пленяются и что пренебрегают! Слова сии возбудили мое любопытство, я убеждал их меня в том удовольствовать и открыть, где я, кто они, что со мною предприемлют и не назначена ль мне судьба того старика, которого секли розгами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Сказав сие, плюнула она мне в лицо, и я увидел себя в том состоянии, в котором и вы не считали меня Мирославом. Она отвела меня в ту конюшню, из коей взял меня Тарбелс. По счастию, не доходило до меня очереди к прогулке на мне Бабы Яги; впрочем, конечно бы, мне не достигнуть до сего целебного ручья, избавившего меня от очарования.
Что ж лежит до вод сих, я слыхал, что ручей, прогоняющий всякие очарования, находится в земле радимичских славян и есть один из источников реки Буга; почему должно думать, что мы не слишком удалены от земли ятвяжскои. Вы, государи мои, может быть, не слыхали, отчего воды Буга считаются священными и самой реке сей отдается божеское почитание. Я уведомлю вас: Перун, который не всегда верен был супруге своей Ладе, некогда свел тесное знакомство с русалкою реки Молды. Лада, любившая в сей реке купаться, всегда брала с собою в прислуги сию свою совместницу. В один раз принуждала она ее раздеться и участвовать в купании, но как сия в том ей противилась, то Лада велела другим своим девицам раздеть ее насильно. По учинении сего беременность ее открылась, и Лада взяла подозрение, ибо в местах тех тогда не было еще мужчин, кроме ее мужа. Оробевшая русалка старалась укрыться от ее гнева: она обратилась в птицу и полетела. Лада села в свою воздушную колесницу и, по нескольких днях нагнав ее, обратила в каменную гору. Перун застал ее в сем мщении и назло своей супруге сказал:
— Месть твоя не будет удачна. Из горы сей произойдет такая река, которая уничтожит твое превращение и будет обожаема не меньше, как и от тебя рожденные мои дети. Воды реки сей будут отвращать всякое очарование, и для того смертные прибегнут к ним не меньше, как и в твой храм.
Когда пришло время разрешиться от бремени превращенной русалке, из средины ее пролилась Бугрека. Мать оной из горы стала в прежнем своем образе и обитает в водах своего чада, где мщение Ладино до нее не достигает. Источник же Буга, или Бога-реки, для смертных неизвестен. Впрочем, вы ведаете о действии вод сих.
Мирослав кончил свою повесть; следовало начать Слотану, что он и исполнил, не дожидаясь просьбы или приказания.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ СЛОГАНА
— Я вижу из взглядов ваших, государи, что вам хочется узнать, каким образом я попал в конюшню прелестной женщины, какова была покойная Баба Яга. Я могу похвалиться, что почтенный Мирослав без дальних околичностей учинился лошадью, но что лежит до меня, то приуготовления к тому довольно были приятны, чтоб не счесть мне оных себе в выигрыш. Я не прошу о внимании — повесть моя заставит слушать.
Расставшись с моим князем, погонял я мою клячу из всего плеча, ибо мне ужасно хотелось переведаться с хищниками царевны, моей государыни, хотя я тогда и не знал еще, для кого прилагаю толь усердное старание. Но как досталась мне дорога, ведущая вправо, то не имел я другой удачи, как только заскакать в превеликий лес и остановиться у великого озера, ибо у оного дорога кончилась. Должно признаться, что я не имел охоты плыть на ту сторону вод сих, коих берега чуть были видны; к тому ж ни конь мой, ни я не были расположены шествовать далее, для того что во весь почти день нимало не отдыхали. Я дал скотине моей волю выбирать лучшую траву по своему вкусу, а сам растянулся на берегу и заснул, не ожидая больше, как проснуться в исправном голоде.
Пробуждение мое следовало очень странным образом и прежде, нежели я мог думать. Я увидел у берега стоящую раззолоченную лодку и в то ж самое мгновение себя в руках прекраснейших девиц. Оные одеты были толь на легкую руку, что можно бы подумать, что щедрая природа, доставившая смертным изобилие в платенных припасах, одних их забыла. Я ничуть не досадовал, что они предстали пред меня с таковою доверенностию. Все бы было хорошо, если б только сии нимфы не связали мне рук и ног и если б не секли пред глазами моими одного старика с отменными обрядами. Пуки изломаны, старик кричал и, отдувшись, пошел прочь той дорогою, по которой я приехал. Немилосердый поступок сей произвел во мне негодование, и я не мог удержаться, чтоб не вопросить у тех девиц, кои меня караулили:
— Государыни мои! В рассуждении красоты, которою одарила вас природа, я не могу вообразить, как соединить сию жестокость, оказываемую вами над бедным стариком.
— О,—отвечала мне одна из них,— мы обыкновенно наказываем всех, кои берутся не за свое дело.
— Могу ль я узнать яснее?— спросил я.
— Если только будешь послушлив, — отвечала одна, — то ни в чем тебе отказано не будет. Впрочем, ведай, что упрямство еще величайшее приемлет у нас наказание. Будь терпелив и повинуйся. Не жди больше к удовлетворению твоего любопытства; мы прежде испытываем, и тогда входим в поверенности.
«Вы должны быть отличные женщины,» — думал я. Однако мне не дали размышлять: меня подхватили, положили в лодку и повезли. Продолжая плавание, между тем как одни работали, другие играли надо мною, хохотали, я делал разные вопросы, на оные не ответствовали, и нетерпеливый человек долженствовал бы лопнуть с досады, ибо говорить со мною никто не хотел, а размышлять мне не дозволяли. Наконец лодка пристала к острову. Дюжина или две старух стояли у берега и как бы нарочно дожидались, чтоб взять меня в добычу; они подхватили меня, развязали и повели. Красавицы захохотали громко, сели в лодку и отвалили прочь. Я поглядывал на них с приятностию, старухам сие не было угодно, что я узнал по косым их на меня взглядам.
— Ты очень смешон, — сказала мне одна из них, на которой больше всех кожа сморщилась,— ты пренебрегаешь лучшие прелести и устремляешь взоры на сих подлячек, которые так гадки, что должно быть человеку без вкуса, чтоб иметь терпение желать взглянуть на них.
— Если осмелюсь спросить,— подхватил я,— где те лучшие прелести, о которых вы говорите? Я всегда готов менять хорошее на лучшее.
— Когда вы, находясь между нас, не можете делать различия, то не стоит труда, чтоб вам доказывать, — сказала одна из старух с пренебрежением и толкала меня, чтоб я шел. — Пожалуй, не сердись, сестрица,— говорила другая.
— Люди, живущие за озером, имеют очень странный вкус: должно смеяться слепоте их. Мы, кажется, уже привыкли; очень часто видим мы пленников, и все они оказывают только почтение к нашим мнимым летам.
— К нашим летам!—вскричала одна с негодующей улыбкою.— Если б сии бедняки ведали, чего требуют наши сердца, что б подумали они, когда б узнали, кем пленяются и что пренебрегают! Слова сии возбудили мое любопытство, я убеждал их меня в том удовольствовать и открыть, где я, кто они, что со мною предприемлют и не назначена ль мне судьба того старика, которого секли розгами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153