— Сей прекрасный богатырь - сын мой? — кричал Громобой, всхлипывая и отирая слезы.
— Всего еще не довольно,— сказала волшебница,— прибавь к прекрасному богатырю славного и непобедимого, ибо сей Звенислав есть тот самый, коего подвигам удивлялся ты в имени дворянина Заолешанина. Он наполнил свет своею храбростию и обязал заслугами своими российского монарха.
— Я это почти чувствовал, дражайшая Добрада,— отвечал Громобой, обнимая своего сына, — мое сердце билось, когда я читал ведомости, и я желал быть сам в тех местах, где процветала кровь моя. Но повторите мне случаи сии, расскажите повесть моего любезного Звенислава!
Тогда Добрада рассказала все то, что читатель знает уже, с начала воспитания Звениславова до возвращения его в дом свой. Когда дошла повесть до Алзаны и родители ее супруга узнали в ней свою невестку, тогда приветствия и обнимания возобновились. Тарбелс и Любана участвовали во оных, и радость учинилась еще более чрез совокупление толикого числа родственников. После сего Добрада уведомила Звенислава о его знатной природе, чтоб уравнять оную с происхождением его супруги, хотя Алзана любила только одного Звенислава и не имела нужды до его родословия.
— Таковым образом,— продолжала волшебница,— вы, дорогой мой Звенислав, достигли к концу ваших желаний. Небо возвещает вам благополучное последство дней ваших, я слагаю с себя мое о вас попечение, ибо вам не будет уже нужна моя помощь, которую я не пропускала оказывать во всех опасных случаях ваших приключений. Я невидимо следовала вашим путям и чрез мои влияния предохраняла вас от отчаяния в несчастьях. Вы соответствовали всегда моим попечениям и заслужили милость богов, укрепясь в добродетели. Держитесь оной всегда и почитайте промысл небес, которые, невзирая на свою благость, подвергают нас бедствиям, дабы мы чрез оные очищались от пороков. Вы, дражайший Тарбелс, со своею Любаною великодушием своим также заслужили награждение, как я объявляла уже вам в сновидении. Простите мне маленькую шутку, кою я вчерась с вами сыграла; я хотела учинить свидание моего Звенислава с родителями приятнейшим внезапностью. И для того вчерась, когда вы готовы были вступить в ятвяжскую столицу, напустила я на вас сон. Во оном перенесла я вас всех в сей дом и на несколько минут разлучила с вашими любезными, чтоб за оное награждены вы были докончанием ваших браков в сем доме... Любезный Громобой, надеюсь, пригласит меня на сию сугубую свадьбу.
Громобой не мог ничего выговорить от восторга, а только бил в ладони и отдал приказ к приуготовлениям.
— Что до тебя надлежит, Слотан, — говорила Добрада,— то сия маленькая разлука с твоею женою была учинена, чтоб попужать тебя немножко и уверить твою Бряцану, что ты уже не заслужишь больше быть лошадью.
— Покорный слуга, госпожа волшебница! — отвечал он.— Гораздо легче отделаться, став лошадью, от Бряца-ны, которую я не любил, нежели расстаться человеком с женою милою.
— По крайней мере ты узнал, каково потерять теперь ее сердце,— продолжала Добрада.— Приступим теперь к нашей радости,— говорила она Громобою,— и оная не остановится торжеством, если не замедлят прибытием своим родители Тарбелса и Алзаны, за которыми я послала нарочных.
Любовники почувствовали было некоторую тайную досаду от таковой отсрочки, для того что путь из обров довольно длинен был, чтоб поморить их с недождания. Но в самое то мгновение увидели волшебницу, растворяющую окны и приемлющую под руки князя Котагеда и княгиню Селту, которых принесло к ним волшебное облако. Волшебница предварила их о всем, и так они готовые вступили умножать восхищение. Они обнимали детей своих, коих видеть навсегда было отчаялись. Благодарность к волшебнице была общая, и торжество началось. Старики подгуляли и хвастали в хмелю, что они могут еще по богатырю подарить свету, однако заснули в креслах. Слотан вместо своей комнаты зашел к Златокопыту, и сказывают, что пил с оным конем храбро на прощанье, понеже едва только Звенислав учинился счастливейшим из смертных, Златокопыт и Самосек взяты на небо и учинены в вечное напоминание созвездиями, а на тех ли оные поднесь, о том ведают звездоблюстители. Звенислав утешился о сем уроне в объятиях возлюбленной Алзаны, с которою прожил до глубочайшей старости и имел детей, прославившихся храбростию и добродетелями. Князь Котагед предлагал ему престол обрский, но он не хотел расстаться со своими родителям. Почему сей престарелый государь с супругою своею согласился остаться в прекрасных местоположениях клязмских. Он уступил корону одному добродетельнеишему из своих родственников, а сей присылал ему ежегодную дань на содержание. Князь Владимир одарил своего любезного богатыря множеством волостей и драгоценностей. Дети Звениславовы ему служили и не уронили славы отца своего. Впрочем, насильство времени повергло в неизвестность их подвиги.
Тарбелс с Любаной царствовали в Ятвягии. Добрада подарила им ковер-самолет, на котором в несколько минут поспевали они посещать своих родственников, что происходило еженедельно. О сем ковре повествуют, что он оказал россиянам великие заслуги, отправляя нужнейшие почты, но жадный татарский хан Батый, полученный, проглотил.
Мирослав всегда остался другом своим государям; он правил государством с таким искусством и беспристрастием, что чрез много веков говорили в пример: «После Мирослава нет Мирослава».
Слотан до смерти своей был любим Тарбелсом и Любаною. Он назывался первым полководцем в Ятвягии, но никогда не надевал оружия, ибо распоряжения Мирославовы произвели, что мечи заржавели, а сохи блистали. Он любил жену свою, и она жалела всегда, что был он некогда скотиною.
Добрада, отпраздновавши, одарила новобрачных некоторыми полезными свойствами, между коими терпение было не последнее. Она скрылась в облаках, и с того времени нигде уже о ней не слыхали.
Повесть о богатыре Булате
Видимир, князь руский, наследовал разоренные области отца своего Желатуга. Сей несчастный государь, борясь во всю жизнь свою с мятущимися подданными (покоренными дедом его князем Русом и братом оного Славеном, когда вошли они в пределы нынешние России со своими славянами), не был счастливее и при конце, не довольно, что видел он государство свое, приведенное к падению междоусобными бранями. Финские народы, стремившиеся сложить с себя иго своих победителей, истребляли пришельцев, истребляясь сами, но надлежало, чтоб дожил он бедственного дня, в который Царь-девица разграбила столичный его город Русу. Он не мог воспротивиться, чтоб не вышла сия ратница с отрядом отборного войска, приставшего со своими судами к берегу озера Ирмера на его земли, и чтоб, обремененная корыстьми, не отплыла с торжеством в свое отечество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153