В дом шута редко кто стучался, ибо он сам был там гостем. И потому странным показалось госпоже Лотте, старой деве, прислуживавшей Фрелиху, когда в один осенний день, чуть ли не на рассвете, в дверь постучались. Придворный скоморох насторожился: вероятно, загулявшему до утра королю взбрело в голову послать за ним, а он еще не одет, и лошадь не подана. Лотта, увидев через застекленную дверь придворную ливрею, пришла к тому же выводу. На пороге стоял молодой человек высокого роста. Смерив его взглядом с ног до головы, Лотта спросила, что ему угодно.
– Я хотел бы поговорить с господином Фрелихом, – ответил молодой человек.
– Вы от короля?
Ответа не последовало.
Тайные посланцы случались от короля, поэтому Лотта не решилась отказать незнакомцу и впустила его наверх, где Фрелих надевал перед зеркалом свой шутовской наряд.
Шут тоже был удивлен неожиданным появлением молодого человека: кто он, гость или посланец? Фрелих обернулся к нему и, войдя в свою роль, стал изгибаться в поклонах, величая гостя его превосходительством. Бедняге менее всего подходил этот титул: бледный, изнуренный молодой человек стоял на пороге и мял в руке шляпу.
– Чем могу служить вашему превосходительству, – поклонившись, спросил Фрелих.
– О, господин Фрелих, – робким голосом ответил гость, – не смейтесь над несчастным, скорее я должен звать вас «ваше превосходительство».
– Гм, гм, – отозвался Фрелих, – а что, вас прислал король? А?
– Нет, я пришел сам по себе и прошу уделить мне несколько минут, мне хотелось бы поговорить с вами с глазу на глаз.
– Аудиенция? А? – подхватил, напыжившись, Фрелих. – Donnerwetter! Не сделался ли я, пока спал, сам того не ведая, министром? При нашем дворе (т-с-с!) все может быть. Министры так грызутся между собой, что от них скоро мокрого места не останется, и тогда и меня и вас могут удостоить их звания. Я заранее оговариваю себе казну и акциз.
Несмотря на шутливый тон Фрелиха, на лице гостя не промелькнуло даже тени улыбки; он стоял все такой же сумрачный, не произнося ни слова.
– Поговорить со мной? Один на один? Прошу вас… Во всем доме нет никого, кроме Лотты, занятой приготовлением завтрака, и слуги, который чистит в конюшне лошадь.
Фрелих развалился на стуле, изображая сановника, принимающего посетителя. Но молодого человека, казалось, ничто не способно было рассмешить.
– Господин Фрелих, – сказал он, подойдя поближе, – вы будете удивлены, если узнаете, что я пришел к вам по важному делу.
– А! Так вы ошиблись дверью!
– Нет, – сказал незнакомец, – нет. Я вижу вас каждый день при дворе, и на лице вашем написано, что вы человек добрый и что сердце у вас отзывчивое.
– Дорогой мой! Вы, наверно, хотите денег взаймы, – прервал его Фрелих, всплеснув руками, – предупреждаю, ничего не получится. Могу служить всем, чем располагаю: советом, смехом, поклонами, собственным хребтом, чем угодно, только не деньгами. Денег у меня нет. Король-то голый, откуда же у меня быть деньгам?
– Но я и не думал просить!
– А, – облегченно вздохнул Фрелих, – так чего вы, черт побери, от меня хотите? Чтобы я вас фокусам научил? Как, например, из одного яйца вытащить сто пятьдесят аршин ленты?
– Нет, – ответил гость.
– Тогда, может быть, вы ищете моего покровительства?
– Возможно, – с грустью ответил незнакомец, – ведь больше не у кого.
– Тут и шут пригодится, – рассмеялся старик. – Не, ей богу, Шмидель, барон и камер-курьер, был бы вам более полезен. Судя по ливрее, вы служите при дворе, но выговор у вас не наш. Ничего удивительного, скоро саксонца при саксонском дворе и днем с огнем не сыщешь. Кто ты?
– Я поляк, меня зовут Раймунд Заклика.
– Поляк, стало быть, шляхтич, – сказал Фрелик, – садись же, я уважаю шляхту, а так как я мещанин, то стоить полагается мне, а не тебе.
– Не шутите, господин Фрелих.
– Не могу, я подавился бы собственным языком, ежели бы перестал шутить. Но время – деньги, говори, достопочтенный поляк, что с тобой? Ты болен? Я не доктор.
Заклика никак не мог собраться с мыслями, его, очевидно, сбивал шутливый тон Фрелиха.
– Разрешите, я коротко расскажу о себе, – начал он, наконец.
– Коротко? Хорошо.
– При дворе я случайно, вы, наверно, слышали обо мне. На беду свою, я так же умею ломать подковы, мять кубки и отсекать лошадям головы, как это делает король, потому-то мне и велено было при дворе остаться.
– Как же, знаю, знаю, – рассмеялся Фрелих, – не завидую тебе, дорогой…
– Заклика…
– Дорогой господин Горемыка, – сказал Фрелих. – Какой же простак мог посоветовать тебе меряться силой с королем? Надо быть… да ты сам понимаешь, кем надо быть, чтобы пойти на это.
– С тех пор как я болтаюсь при дворе, мне свет не мил. Люди избегают меня, нет у меня ни друга, ни покровителя, никого.
– Ну, знаешь, избрать меня своим другом или покровителем – это такая же счастливая мысль, как состязаться с королем. Человече! Да будь я способен расколоть наковальню, я не решился бы и соломинку переломить, чтобы не вызвать зависти. Нечего сказать, прекрасно ты распорядился своей судьбой.
– Что было, то было, – ответил Заклика, – а тут у меня никого нет.
– И к тому же ты поляк, а здесь теперь даже польского имени произносить нельзя. Да, не хотел бы я быть в твоей шкуре.
– Мне в ней тоже не слишком хорошо, вот я и подумал, может быть, вы сжалитесь надо мной.
Старый шут вытаращил глаза, его морщинистое лицо сделалось вдруг серьезным и грустным, он сложил на груди руки, потом подошел к Заклике, взял его за кисть и стал щупать пульс, как доктор у больного.
– Боюсь, дорогой господин Горемыка, не помутились ли вы в рассудке, – сказал он тихо.
– Возможно, – ответил, усмехнувшись, Заклика.
Лицо Фрелиха опять привычно повеселело.
– Чего же вы хотите?
– Чтобы его величество соблаговолил освободить меня от службы при дворе.
– О, нет ничего легче! – сказал Фрелих вполголоса. – Соверши какую-нибудь глупость, на Новой площади поставят виселицу, и тебя вздернут. Способ быстрый, легкий и верный.
– Это всегда успеется, – возразил Заклика.
– А что ты собираешься делать, если тебя отпустят? Потащишься к себе на родину медведей водить?
– Нет, останусь здесь.
– Какая-нибудь дрезденка приглянулась?
Заклика залился румянцем.
– Нет, что вы! – сказал он. – Я могу давать уроки фехтования, верховой езды, могу в войско вступить.
– А при дворе ты что, с голоду помираешь?
– Нет, у меня всего вдоволь.
– Может, не платят тебе?
– Платят…
– Чем же ты недоволен?
Заклика смутился.
– Мне там делать нечего, никому я не нужен.
– Бог весть чего ты хочешь, господин Горемыка. Жизнь у тебя обеспеченная, спокойная; от добра добра не ищут.
– Что поделаешь, – ответил Заклика, – все приедается.
– Особенно если кто с жиру бесится, – подхватил Фрелих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99