Король Август выслушал Фюрстенберга с деланным равнодушием, но князь, да и все присутствующие, прекрасно научились отгадывать его истинные чувства по едва заметному изменению в лице, и все поняли: стрела попала в цель.
– Что ты мелешь, Фюрстенберг, – ответил Август, – зависть говорит в тебе, графиня тебя не любит! Ты что хотел бы, чтобы она сидела, запершись в четырех стенах, и скучала? Ей нужны были развлечения, а Лешерен человек занятный.
– Ваше величество, – произнес наместник с притворным простодушием, – я вовсе не собирался доносить вам об этом, слова вырвались у меня нечаянно. Пользуясь расположением вашего величества, я не так уж ценю благосклонность графини. Но мне, вашему преданному слуге, досадно было видеть, как за любовь, такую верную, пылкую, сильную, платят неблагодарностью.
Август помрачнел. Кубки стояли наполненные, разговор оборвался, король встал.
По впечатлению, произведенному его словами на короля, Фюрстенберг понял, что дело проиграно. Когда Август желал избавится от какой-нибудь фаворитки, он цеплялся за каждый удобный случай, даже сам подсылал придворных, чтобы иметь повод для преследования и разрыва, но сейчас все убедились, что любовь к Козель еще не остыла.
В тот день графиня в первый раз встала с постели. Август не пожелал продолжать вечернее пиршество, попрощался кивком головы с гостями и направился в кабинет.
Фюрстенберг и придворные были смущены, князь заставил себя улыбнуться, чтобы скрыть охватившую его тревогу.
Невольный свидетель подслушал разговор за столом. Заклику, в верности и привязанности которого Анна не сомневалась, она всякий раз посылала с записками к королю, чтобы вручить их в собственные его величества руки. Соскучившись в одиночестве, графиня написала королю письмо и отправила его с Закликой как раз в тот момент, когда были наполнены кубки. Прерывать пиршество не разрешалось. Заклику, однако, слугам велено было впускать в любое время. Незамеченный, он встал позади огромного буфета, ожидая удобного случая, чтобы отдать королю записку. Фюрстенберг как раз в это время говорил о Лешерене. Опасность, грозившая, как ему казалось, Анне, придала Раймунду храбрости, он незаметно улизнул, так и не вручив королю письма, побежал назад во дворец и постучался в спальню графини.
Анна хорошо изучила Заклику, он был единственный слуга, которому она верила, изредка вознаграждая его улыбкой. Когда он вошел, графиня по его бледному лицу поняла, что случилось что-то недоброе.
– Говори, – вскричала она, подбегая. – Что-нибудь случилось с королем?
– Нет, – ответил Заклика, – я, быть может, виноват, что прибежал сюда, но вот чему я был свидетель, что слышал и о чем, мне кажется, обязан вам доложить…
Торопясь, срывающимся голосом Заклика передал слово в слово поклеп Фюрстенберга. Анна слушала его, красная, растерянная, оскорбленная; она молча взяла у Заклики письмо и кивнула, чтобы он ушел. Сердце ее колотилось неистово. Сама не зная зачем, она вышла из спальни и, пройдя кабинет, уселась в огромном пустом зале, как всегда освещенном в тот вечер, хотя приема не ожидалось. Стены зала были увешаны портретами и картинами из жизни Августа II; на одной из них была изображена торжественная церемония его коронации. Блестевшими от слез глазами Анна безучастно глядела на картину, как вдруг услышала шаги Августа. Он шел быстро, разыскивая ее повсюду, бледный, расстроенный, сердитый. Графиня встала и, будто не заметив, что он вошел, подошла к картине.
– Как? – воскликнул Август. В голосе его слышался плохо скрываемый гнев. – Вы изволите смотреть на мое изображение? Глазам своим не верю. Вот уж не ожидал такой чести.
– Ваше величество, – ответила, поборов волнение, Козель, – было бы смешно, если бы вы, зная высокие свои достоинства, могли допустить, что я обращу свой взор на кого-нибудь другого. Даже легкомысленнейшая из женщин никогда бы не позволила себе этого. Откуда у вас такие подозрения?
– Да, – прервал ее король дрожащим голосом, – до сих пор я льстил себе, полагая… думал, что… но видимость бывает обманчива, а причуды женщин необъяснимы.
Слова короля, еле сдерживаемый гнев успокоили Анну, она поняла, что он ревнует, а, следовательно, любит, но все же притворилась оскорбленной.
– Не понимаю, ваше величество, – сказала она, – что значат ваши загадочные слова? Разве я дала повод? Соблаговолите высказаться яснее, чтобы я, по крайней мере, знала, как оправдаться и доказать свою невиновность.
– Невиновность! – прервал ее король так резко, что Анна испугалась. – Есть случаи, когда доказать невиновность невозможно! У меня есть улики.
– Улики! Против меня! – вскричала Анна, заломив руки. – Это сон, бред, мука! Август! Говори, я ничего не понимаю. Я ни в чем не виновата.
Козель бросилась королю на шею; он пытался отстранить ее, но она схватила его за руку и расплакалась.
– Сжалься надо мной! Скажи! Я должна хотя бы знать, за что страдаю. Какой-то мерзкий клеветник посмел возвести на меня страшный поклеп.
Не скоро удалось Анне унять гнев короля, после вина Август был особенно неистов; но, в конце концов, слезы его смягчили.
– Ваше величество, господин мой, объясните, чем вызван ваш гнев, – умоляла Анна, – вы видите, я с ума схожу от горя! Скажите, откройте! Вы больше не любите меня? Ищете повода, чтобы избавиться? Раньше, раньше любовь ваша была так сильна, что вы даже заблуждение бы мне простили, а сейчас сердце ваше где-то далеко…
Август уже немного остыл.
– Хорошо, – сказал он, – слушай же, если тебе так хочется, я только что из замка и говорил там с Фюрстенбергом.
– Все ясно! Он мой враг! – прервала его Козель.
– Князь сказал мне, что весь город возмущен твоим поведением с Лешереном.
– С Лешереном? – переспросила, смеясь и пожимая плечами, Козель.
– Лешерен, – продолжал король, – не считал даже нужным скрывать своих чувств к вам, а вы принимали его каждый день, он просиживал с вами целые вечера, его видели…
– Да, все это верно, – сказала Анна холодно с оскорбленным видом, – Лешерен влюблен в меня, его нежные признания забавны. Но в чем тут моя вина? Я не скрывала этого, потому что мне нечего скрывать! Ты и вправду думаешь, что достаточно влюбиться в меня, чтобы стать моим возлюбленным? Это ужасно! Значит, такой вот Фюрстенберг одним злобным словом может подорвать твое доверие ко мне! Веру в сердце Козель!
Плача, она бросилась на диван. Король был укрощен. Он опустился на колени и стал целовать ее руки.
– Анна, прости меня, – начал он, – я не ревновал бы, если бы не любил. Ты права, Фюрстенберг самая ядовитая змея из всех, кого я пригрел при дворе. Прости меня! Больше никто не посмеет заподозрить тебя, мою Анну.
Анна все еще плакала.
– Ваше величество, – сказала она, рыдая, – если вы будете потворствовать клеветникам, подпустите их к трону, помните, они ни перед чем не остановятся, язык их не пощадит и вашу священную особу, для них нет ничего святого…
– Будь спокойна, будь спокойна, – ответил король, – клянусь, никто больше не осмелится дурного слова сказать о тебе…
Сцена закончилась нежными признаниями и заверениями с обеих сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99