Услужливый немец при виде офицера пустился с ним в разговоры. Заклика постарался поскорей от него отделаться. Наутро, как только открыли ворота, Раймунд опять был у Кашау, ожидавшего его с завтраком.
Козель возилась в садике, она кивнула проходившему мимо Заклике. На этот раз одета она была, как обычно, и выражение лица у нее было более веселое.
– Посмотри, – сказала она своим обычным тоном, – вот мои детки! Родных деток у меня отняли! Бессердечные! Отнять у матери ее собственность. В долгие часы одиночества я мысленно пытаюсь представить себе, какие они сейчас. Я бы их, наверно, не узнала, а они бы в ужасе отвернулись от меня. Я просила, чтобы мне разрешили видеть их. Нет, сказали мне, это дети короля, и видеть их мне не положено. Трое у меня детей, что может быть для матери дороже, а мои глаза никогда их не увидят, руки не обнимут! Понимаешь, что это значит, как разрывается от боли материнское сердце? Если бы их отнял у меня господь бог, я искала бы их в царстве небесном, но их отнял земной владыка, их отец и мой враг. Он стоит между нами. Милосердный бог сжалился надо мной и подарил мне цветы, и они улыбаются, как дети. О! Если бы я могла послать им хоть по цветочку. Нет, они отвернулись бы с отвращением! Они будут бояться родной матери, им скажут: она умерла или – еще хуже – сошла с ума.
У Заклики в глазах стояли слезы. Козель редко говорила о детях, словно страшась воспоминаний.
– Иди, – сказала она немного погодя, – иди и возвращайся. Я искала советов в книгах пророков и в книге Чисел: ты должен вернуться и жить здесь.
Она кивнула головой и простилась с ним царственным жестом.
Заклике больше нечего было делать в замке. Он провел для видимости еще часок с Кашау и, сказав, что ему пора, покинул приятеля незадолго до полудня. Когда он проходил по двору, Анны Козель уже не было в садике, она стояла у окна, одетая, как накануне, с книгой в руках, задумчивая, замечтавшаяся, и даже не взглянула на него.
Не задумываясь над тем, что ждет его в Столпене, преданный Заклика вернулся в Ошац и стал хлопотать об увольнении. Препятствий ему никто не чинил, и вот, собрав свои пожитки, Раймунд унылым осенним днем заявился на постоялый двор в Столпене и объявил хозяину о своем намерении поселиться здесь в каком-нибудь уединенном уголке.
Заклике удалось приобрести недорого домик с садом, где через месяц он уже хозяйничал вместе с Кашау.
13
В 1727 году, спустя три года после неудачного побега графини Козель с поручиком Гельмом, в Столпене и близлежащем городке это событие было предано забвению, и жизнь снова текла здесь спокойно, ничто не нарушало ее однообразия, будто кругом простиралась дикая пустыня.
А при дворе между тем произошло много перемен. Графиня Козель, сама того не ведая, не приложив никаких стараний, была, можно сказать, отомщена. В ее мрачное узилище доходили вести о том, что враги ее исчезали со сцены или вовсе уходили из жизни. Их место занимали новые люди, другие женщины, фавориты. Одного только Августа Сильного не коснулось разрушительное время, он по-прежнему сорил деньгами и искал новых развлечений…
Напрасны были усилия очаровательной Марыни Денгоф привязать к себе короля, и, в конце концов, опасаясь участи Козель, она сочла, что благоразумней выйти замуж. Король не возражал. Бесшабашное веселье на лейпцигской ярмарке и кратковременные связи прельщали его больше, нежели прочные узы. Так он увлекся замечательной красавицей Эрдмутой Софьей Дискау, дочерью тайного советника Дискау из Чеплина, но, молчаливая и безжизненная, как статуя, красавица вскоре ему надоела, и он выдал ее замуж за гофмейстера фон Лесса. Потом его пленила Генриетта Остергаузен, но ее безропотная покорность тоже очень скоро ему наскучила, и он не вступился за нее, когда невестка сослала Генриетту в монастырь, откуда Станиславский взял ее в жены и увез в Польшу.
После этих мимолетных увлечений настало царствование Анны Ожельской, дочери Генриетты Дюваль, возродившей при дворе в какой-то мере былой блеск.
В шитом золотом гусарском мундире, с орденом Белого Орла на груди, Ануся Ожельская ездила с королем на смотры войск, на охоту. Август рядом с ней вновь обрел молодость. При дворе появились новые люди, пошел в гору брат новой фаворитки, граф Рутовский, старые приближенные короля сходили в могилу. Фюрстенберга, чье пари с Гоймом способствовало появлению при дрезденском дворе графини Козель, а впоследствии ставшего ее злейшим врагом, давно не было в живых. Его друзья, министры, видя, что король отвернулся от него, отстранили его от участия в государственных делах. Покинутому друзьями, оставленному королевской милостью, ему не оставалось ничего другого, как поселиться в Вернсдорфских лесах и посвятить свои дни алхимии, ханжеству и охоте; эти занятия оставляли ему достаточно свободного времени для размышлений о бренности всего земного.
Бывший наместник, вершивший судьбами и заправлявший всеми делами при дворе, чья власть простиралась над самим государем, превратился в ничто. После смерти жены он какое-то время еще мечтал о кардинальской шляпе, но однажды, собираясь на лейпцигскую ярмарку, ушел в лучший мир так тихо и незаметно, что король, веселившийся на ярмарке, не скоро узнал о кончине своего бывшего фаворита. Это было хуже явной опалы, он как бы изжил самого себя.
Даже графиню Рейс незадолго до смерти отнял у него кузен Лютцельбург. Влиянию кружка, где некогда царили Рейс, Рейхенбах, ее сестра, Шеллендорф и Калленберг, пришел конец. Часть из них разбрелась, другие успокоились навеки. Уже около года, как не было в живых и Вицтума. Пока опальный вельможа был послом в Швеции, его жена, сестра Гойма, та, что сначала способствовала возвышению Анны Козель, а потом ее падению, развила бешеную деятельность. Вицтум был человек пассивный, и его жена трудилась, что называется, за обоих; прибрав к рукам вытащенного из ничтожества Вацдорфа, она вступила в открытую борьбу с самим Флеммингом. Причиной ее ненависти к фельдмаршалу послужила неприязнь и интриги против Пшебендовской, которую саксонцы, чтобы легче выговорить, переименовали в Бребентау. Пока Вицтум был в Швеции, жена выстроила ему дворец на углу Крейцгассе, тот, что потом достался Рутовскому. Она считалась самой богатой женщиной в Саксонии, и все, что у нее было, нажила сама.
Жизнь Вицтума оборвалась трагически. За год до того Вицтум был в Варшаве с королем, при котором состоял в то время камергером и адъютантом некий маркиз де Сен Жиль, якобы незаконный сын сардинского короля Виктора Амадея, дни и ночи проводивший за карточной игрой. Они повздорили с Вицтумом, которому тогда было уже за пятьдесят, а Сен Жилю лишь двадцать с небольшим. Игра шла крупная, молодому человеку не везло, и, войдя в азарт, он стал оскорблять партнера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Козель возилась в садике, она кивнула проходившему мимо Заклике. На этот раз одета она была, как обычно, и выражение лица у нее было более веселое.
– Посмотри, – сказала она своим обычным тоном, – вот мои детки! Родных деток у меня отняли! Бессердечные! Отнять у матери ее собственность. В долгие часы одиночества я мысленно пытаюсь представить себе, какие они сейчас. Я бы их, наверно, не узнала, а они бы в ужасе отвернулись от меня. Я просила, чтобы мне разрешили видеть их. Нет, сказали мне, это дети короля, и видеть их мне не положено. Трое у меня детей, что может быть для матери дороже, а мои глаза никогда их не увидят, руки не обнимут! Понимаешь, что это значит, как разрывается от боли материнское сердце? Если бы их отнял у меня господь бог, я искала бы их в царстве небесном, но их отнял земной владыка, их отец и мой враг. Он стоит между нами. Милосердный бог сжалился надо мной и подарил мне цветы, и они улыбаются, как дети. О! Если бы я могла послать им хоть по цветочку. Нет, они отвернулись бы с отвращением! Они будут бояться родной матери, им скажут: она умерла или – еще хуже – сошла с ума.
У Заклики в глазах стояли слезы. Козель редко говорила о детях, словно страшась воспоминаний.
– Иди, – сказала она немного погодя, – иди и возвращайся. Я искала советов в книгах пророков и в книге Чисел: ты должен вернуться и жить здесь.
Она кивнула головой и простилась с ним царственным жестом.
Заклике больше нечего было делать в замке. Он провел для видимости еще часок с Кашау и, сказав, что ему пора, покинул приятеля незадолго до полудня. Когда он проходил по двору, Анны Козель уже не было в садике, она стояла у окна, одетая, как накануне, с книгой в руках, задумчивая, замечтавшаяся, и даже не взглянула на него.
Не задумываясь над тем, что ждет его в Столпене, преданный Заклика вернулся в Ошац и стал хлопотать об увольнении. Препятствий ему никто не чинил, и вот, собрав свои пожитки, Раймунд унылым осенним днем заявился на постоялый двор в Столпене и объявил хозяину о своем намерении поселиться здесь в каком-нибудь уединенном уголке.
Заклике удалось приобрести недорого домик с садом, где через месяц он уже хозяйничал вместе с Кашау.
13
В 1727 году, спустя три года после неудачного побега графини Козель с поручиком Гельмом, в Столпене и близлежащем городке это событие было предано забвению, и жизнь снова текла здесь спокойно, ничто не нарушало ее однообразия, будто кругом простиралась дикая пустыня.
А при дворе между тем произошло много перемен. Графиня Козель, сама того не ведая, не приложив никаких стараний, была, можно сказать, отомщена. В ее мрачное узилище доходили вести о том, что враги ее исчезали со сцены или вовсе уходили из жизни. Их место занимали новые люди, другие женщины, фавориты. Одного только Августа Сильного не коснулось разрушительное время, он по-прежнему сорил деньгами и искал новых развлечений…
Напрасны были усилия очаровательной Марыни Денгоф привязать к себе короля, и, в конце концов, опасаясь участи Козель, она сочла, что благоразумней выйти замуж. Король не возражал. Бесшабашное веселье на лейпцигской ярмарке и кратковременные связи прельщали его больше, нежели прочные узы. Так он увлекся замечательной красавицей Эрдмутой Софьей Дискау, дочерью тайного советника Дискау из Чеплина, но, молчаливая и безжизненная, как статуя, красавица вскоре ему надоела, и он выдал ее замуж за гофмейстера фон Лесса. Потом его пленила Генриетта Остергаузен, но ее безропотная покорность тоже очень скоро ему наскучила, и он не вступился за нее, когда невестка сослала Генриетту в монастырь, откуда Станиславский взял ее в жены и увез в Польшу.
После этих мимолетных увлечений настало царствование Анны Ожельской, дочери Генриетты Дюваль, возродившей при дворе в какой-то мере былой блеск.
В шитом золотом гусарском мундире, с орденом Белого Орла на груди, Ануся Ожельская ездила с королем на смотры войск, на охоту. Август рядом с ней вновь обрел молодость. При дворе появились новые люди, пошел в гору брат новой фаворитки, граф Рутовский, старые приближенные короля сходили в могилу. Фюрстенберга, чье пари с Гоймом способствовало появлению при дрезденском дворе графини Козель, а впоследствии ставшего ее злейшим врагом, давно не было в живых. Его друзья, министры, видя, что король отвернулся от него, отстранили его от участия в государственных делах. Покинутому друзьями, оставленному королевской милостью, ему не оставалось ничего другого, как поселиться в Вернсдорфских лесах и посвятить свои дни алхимии, ханжеству и охоте; эти занятия оставляли ему достаточно свободного времени для размышлений о бренности всего земного.
Бывший наместник, вершивший судьбами и заправлявший всеми делами при дворе, чья власть простиралась над самим государем, превратился в ничто. После смерти жены он какое-то время еще мечтал о кардинальской шляпе, но однажды, собираясь на лейпцигскую ярмарку, ушел в лучший мир так тихо и незаметно, что король, веселившийся на ярмарке, не скоро узнал о кончине своего бывшего фаворита. Это было хуже явной опалы, он как бы изжил самого себя.
Даже графиню Рейс незадолго до смерти отнял у него кузен Лютцельбург. Влиянию кружка, где некогда царили Рейс, Рейхенбах, ее сестра, Шеллендорф и Калленберг, пришел конец. Часть из них разбрелась, другие успокоились навеки. Уже около года, как не было в живых и Вицтума. Пока опальный вельможа был послом в Швеции, его жена, сестра Гойма, та, что сначала способствовала возвышению Анны Козель, а потом ее падению, развила бешеную деятельность. Вицтум был человек пассивный, и его жена трудилась, что называется, за обоих; прибрав к рукам вытащенного из ничтожества Вацдорфа, она вступила в открытую борьбу с самим Флеммингом. Причиной ее ненависти к фельдмаршалу послужила неприязнь и интриги против Пшебендовской, которую саксонцы, чтобы легче выговорить, переименовали в Бребентау. Пока Вицтум был в Швеции, жена выстроила ему дворец на углу Крейцгассе, тот, что потом достался Рутовскому. Она считалась самой богатой женщиной в Саксонии, и все, что у нее было, нажила сама.
Жизнь Вицтума оборвалась трагически. За год до того Вицтум был в Варшаве с королем, при котором состоял в то время камергером и адъютантом некий маркиз де Сен Жиль, якобы незаконный сын сардинского короля Виктора Амадея, дни и ночи проводивший за карточной игрой. Они повздорили с Вицтумом, которому тогда было уже за пятьдесят, а Сен Жилю лишь двадцать с небольшим. Игра шла крупная, молодому человеку не везло, и, войдя в азарт, он стал оскорблять партнера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99