Двадцатилетний Веелен отчаянно скучал в базальтовом Столпене, но вырваться отсюда не мог.
Каким счастьем для мечтательного юноши было появление в пустынном замке прекрасной узницы! С первого взгляда влюбившись в несчастную, он не мог взять в толк, как можно заточить в четырех стенах такое прелестное создание, чудо земной красоты, и обречь его на медленное угасание. Со всем пылом первой юношеской любви – чистой, экзальтированной, тайной и бурной, потянулся Веелен к молодой женщине, чтобы служить ей и облегчить ее участь. Старый комендант ничего не заметил, да и как мог заметить что-нибудь подобное этот самый прозаический из людей, для которого все молодые женщины были на одно лицо. Прежде он улыбался каждой, теперь – ни одной.
Постепенно Генрих разбудил в сердце дядюшки сострадание к Анне Козель; следствием его был садик и еще кое-какие поблажки. Молодой Веелен, часто заменявший коменданта, считал себя здесь хозяином, и графиня, едва удостаивавшая его взглядом, понимала, что может на него рассчитывать. Однако она решила ждать Заклику.
Какова же была ее радость и удивление, когда, спустившись весной в первый раз в оживший садик, графиня увидела Генриха Веелена и Заклику, которые стояли во дворе и мирно беседовали. Новый мундир так преобразил Раймунда, что она узнала его только по голосу. До нее доносился громкий разговор. Заклика говорил, что приехал сюда на место капитана Цитауера, которому спешно понадобилось поехать к семье.
Генрих и Раймунд успели уже, казалось, стать добрыми друзьями.
– Да, невесело у вас тут в монастырских развалинах, – говорил капитану Веелену капитан фон Заклика. – Если бы я знал, какая здесь глушь и скучища…
Однако у Генриха был вид человека отнюдь не скучающего.
– Дорогой мой, – возразил он, – любителю развлечений, конечно, нечего делать в Столпене, но тому, кто предпочитает живописную природу и размеренный образ жизни, здесь совсем недурно.
Графиня Козель с замиранием сердца ловила каждое слово, боясь поднять глаза, чтобы не выдать себя.
– Капитан Веелен, – как бы вскользь заметил Раймунд, – не будете ли вы так добры представить меня графине, если это дозволяется вашими правилами?
– С удовольствием, – воскликнул Веелен, обрадовавшись поводу лишний раз увидеть Козель.
Они подошли к стене, огораживающей садик, который был расположен выше двора.
– Разрешите, графиня, представить вам вновь прибывшего сюда капитана фон Заклику, – сказал Веелен с глубоким поклоном.
Анна с притворным равнодушием повернула голову и ответила на поклон гостя едва заметным кивком, а тот стоял бледный, взволнованный, не в силах отвести глаз от дорогого лица, которое было все так же прекрасно, как тогда, в Лаубегасте, когда он увидел его впервые.
– Вы, верно, сюда ненадолго? – после минутного молчания спросила графиня, наклоняясь к цветам.
– Боюсь, что надолго, ведь я человек подневольный и вряд ли скоро найдется охотник сменить меня.
– Да, более страшной тюрьмы не придумать, – с горечью воскликнула графиня. – В темном подземелье не видно божьего света, и узник забывает о нем, а здесь какой вид перед глазами! Птицы, горы, леса, деревья, но между миром и мной непреодолимая стена!
Офицеры не проронили ни слова.
– А за какие грехи вы сюда попали? – продолжала Козель.
– Видно, судьба, – помолчав, ответил Заклика, – я уже не молод, и мне все едино где жить.
Они откланялись и ушли.
Веелен, взяв Заклику под руку, потащил его к себе на третий двор, где занимал две комнатки рядом с дядей. Он и нового приятеля устроил поблизости.
– Капитан Заклика, – воскликнул Веелен, – вы ведь впервые видели рейхсграфиню Козель. Что вы скажете о ее царственной красоте? Разве женщина, низвергнутая с трона, но сохранившая такое величие, не достойна его? Какое изумительное одухотворенное лицо!
Веелен говорил так горячо и таким ярким румянцем пылали его щеки, что он выдал себя с головой. Впрочем, он, кажется, и не собирался делать из этого тайну. Генрих взглянул на Заклику, тот стоял, в задумчивости опершись о стол.
– Капитан Веелен, – сухо произнес Раймунд, – мне ваш восторг приятен, но другой человек на моем месте заподозрил бы, что вы влюблены.
– Оба мы солдаты, – вскричал Веелен, ударяя себя в грудь, – и порядочные люди! К чему отпираться, да, я потерял голову, как только ее увидел! И не стыжусь признаться в этом, потому что второй такой женщины нет на целом свете.
– К чему вам это? – с грустной улыбкой проговорил Заклика. – Женщина, раз побывавшая королевой, ни на кого не поднимет глаз, ее сердце иссушили нескончаемые несчастья, к тому же она навеки обречена быть узницей.
– Э! Навеки! – перебил его Веелен. – На земле нет ничего вечного, она еще молодая.
– А вы-то и вовсе молоды! – усмехнувшись, заметил Заклика.
Капитан Веелен смутился, с добродушной улыбкой протянул руку новому товарищу и прошептал:
– Да, вы правы, я очень молод, совсем, можно сказать, мальчишка, но устоять перед ее чарами не может ни один смертный. Вы моего дядю видели – седовласый, лицо в морщинах, угасший взор. И что же? Смотрит на нее издали, будто лицо солнечным лучам подставляет, а вернется к себе в свою комнатушку, вздыхает до тех пор, пока за шашками не позабудет об этом божестве. Солдаты же часами стоят, уставившись на нее, как на икону, что ж говорить обо мне, двадцатилетнем вертопрахе?
Влюбленный юноша был для Заклики и помощником и помехой. В тот же день они вместе отправились осматривать замок. А посмотреть было на что: семиярусная башня, подземные галереи, переходы.
Одержимый одной только мыслью, Заклика сразу стал обдумывать план побега. Пожалуй, не было иного способа, как по подземным переходам из семиярусной башни проникнуть в капитульную, а оттуда – в часовню, из которой узкий, заброшенный коридорчик выводил наружу в сторону города.
Заклика делал вид, что его интересуют развалины древнего готического замка, а сам старался все получше разглядеть. И в голове у него созрел план: ночью, переодетая в мужское платье, графиня спустится с лестницы и прокрадется во внутренний двор, который не охраняется, оттуда – к дверце, ведущей в подземелье. Раздобыть лошадей в городке ничего не стоило, а имперская граница была под боком. Вот какие мысли бродили в голове у Заклики; между тем Веелен истолковал его молчание по-своему и с юношеской беспечностью заметил:
– Конечно, при взгляде на эти неприступные каменные громады становится жутко, а в подземелье так и вовсе мурашки пробегают по коже не столько от холода, сколько от мысли, что люди строили это, чтобы обречь на муки себе подобных; как кроты, рыли они эту гору, чтобы скрыть свои злодеяния или предательство. Но поверьте, капитан, несмотря на стены, башни и ворота, выбраться отсюда легче, чем кажется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Каким счастьем для мечтательного юноши было появление в пустынном замке прекрасной узницы! С первого взгляда влюбившись в несчастную, он не мог взять в толк, как можно заточить в четырех стенах такое прелестное создание, чудо земной красоты, и обречь его на медленное угасание. Со всем пылом первой юношеской любви – чистой, экзальтированной, тайной и бурной, потянулся Веелен к молодой женщине, чтобы служить ей и облегчить ее участь. Старый комендант ничего не заметил, да и как мог заметить что-нибудь подобное этот самый прозаический из людей, для которого все молодые женщины были на одно лицо. Прежде он улыбался каждой, теперь – ни одной.
Постепенно Генрих разбудил в сердце дядюшки сострадание к Анне Козель; следствием его был садик и еще кое-какие поблажки. Молодой Веелен, часто заменявший коменданта, считал себя здесь хозяином, и графиня, едва удостаивавшая его взглядом, понимала, что может на него рассчитывать. Однако она решила ждать Заклику.
Какова же была ее радость и удивление, когда, спустившись весной в первый раз в оживший садик, графиня увидела Генриха Веелена и Заклику, которые стояли во дворе и мирно беседовали. Новый мундир так преобразил Раймунда, что она узнала его только по голосу. До нее доносился громкий разговор. Заклика говорил, что приехал сюда на место капитана Цитауера, которому спешно понадобилось поехать к семье.
Генрих и Раймунд успели уже, казалось, стать добрыми друзьями.
– Да, невесело у вас тут в монастырских развалинах, – говорил капитану Веелену капитан фон Заклика. – Если бы я знал, какая здесь глушь и скучища…
Однако у Генриха был вид человека отнюдь не скучающего.
– Дорогой мой, – возразил он, – любителю развлечений, конечно, нечего делать в Столпене, но тому, кто предпочитает живописную природу и размеренный образ жизни, здесь совсем недурно.
Графиня Козель с замиранием сердца ловила каждое слово, боясь поднять глаза, чтобы не выдать себя.
– Капитан Веелен, – как бы вскользь заметил Раймунд, – не будете ли вы так добры представить меня графине, если это дозволяется вашими правилами?
– С удовольствием, – воскликнул Веелен, обрадовавшись поводу лишний раз увидеть Козель.
Они подошли к стене, огораживающей садик, который был расположен выше двора.
– Разрешите, графиня, представить вам вновь прибывшего сюда капитана фон Заклику, – сказал Веелен с глубоким поклоном.
Анна с притворным равнодушием повернула голову и ответила на поклон гостя едва заметным кивком, а тот стоял бледный, взволнованный, не в силах отвести глаз от дорогого лица, которое было все так же прекрасно, как тогда, в Лаубегасте, когда он увидел его впервые.
– Вы, верно, сюда ненадолго? – после минутного молчания спросила графиня, наклоняясь к цветам.
– Боюсь, что надолго, ведь я человек подневольный и вряд ли скоро найдется охотник сменить меня.
– Да, более страшной тюрьмы не придумать, – с горечью воскликнула графиня. – В темном подземелье не видно божьего света, и узник забывает о нем, а здесь какой вид перед глазами! Птицы, горы, леса, деревья, но между миром и мной непреодолимая стена!
Офицеры не проронили ни слова.
– А за какие грехи вы сюда попали? – продолжала Козель.
– Видно, судьба, – помолчав, ответил Заклика, – я уже не молод, и мне все едино где жить.
Они откланялись и ушли.
Веелен, взяв Заклику под руку, потащил его к себе на третий двор, где занимал две комнатки рядом с дядей. Он и нового приятеля устроил поблизости.
– Капитан Заклика, – воскликнул Веелен, – вы ведь впервые видели рейхсграфиню Козель. Что вы скажете о ее царственной красоте? Разве женщина, низвергнутая с трона, но сохранившая такое величие, не достойна его? Какое изумительное одухотворенное лицо!
Веелен говорил так горячо и таким ярким румянцем пылали его щеки, что он выдал себя с головой. Впрочем, он, кажется, и не собирался делать из этого тайну. Генрих взглянул на Заклику, тот стоял, в задумчивости опершись о стол.
– Капитан Веелен, – сухо произнес Раймунд, – мне ваш восторг приятен, но другой человек на моем месте заподозрил бы, что вы влюблены.
– Оба мы солдаты, – вскричал Веелен, ударяя себя в грудь, – и порядочные люди! К чему отпираться, да, я потерял голову, как только ее увидел! И не стыжусь признаться в этом, потому что второй такой женщины нет на целом свете.
– К чему вам это? – с грустной улыбкой проговорил Заклика. – Женщина, раз побывавшая королевой, ни на кого не поднимет глаз, ее сердце иссушили нескончаемые несчастья, к тому же она навеки обречена быть узницей.
– Э! Навеки! – перебил его Веелен. – На земле нет ничего вечного, она еще молодая.
– А вы-то и вовсе молоды! – усмехнувшись, заметил Заклика.
Капитан Веелен смутился, с добродушной улыбкой протянул руку новому товарищу и прошептал:
– Да, вы правы, я очень молод, совсем, можно сказать, мальчишка, но устоять перед ее чарами не может ни один смертный. Вы моего дядю видели – седовласый, лицо в морщинах, угасший взор. И что же? Смотрит на нее издали, будто лицо солнечным лучам подставляет, а вернется к себе в свою комнатушку, вздыхает до тех пор, пока за шашками не позабудет об этом божестве. Солдаты же часами стоят, уставившись на нее, как на икону, что ж говорить обо мне, двадцатилетнем вертопрахе?
Влюбленный юноша был для Заклики и помощником и помехой. В тот же день они вместе отправились осматривать замок. А посмотреть было на что: семиярусная башня, подземные галереи, переходы.
Одержимый одной только мыслью, Заклика сразу стал обдумывать план побега. Пожалуй, не было иного способа, как по подземным переходам из семиярусной башни проникнуть в капитульную, а оттуда – в часовню, из которой узкий, заброшенный коридорчик выводил наружу в сторону города.
Заклика делал вид, что его интересуют развалины древнего готического замка, а сам старался все получше разглядеть. И в голове у него созрел план: ночью, переодетая в мужское платье, графиня спустится с лестницы и прокрадется во внутренний двор, который не охраняется, оттуда – к дверце, ведущей в подземелье. Раздобыть лошадей в городке ничего не стоило, а имперская граница была под боком. Вот какие мысли бродили в голове у Заклики; между тем Веелен истолковал его молчание по-своему и с юношеской беспечностью заметил:
– Конечно, при взгляде на эти неприступные каменные громады становится жутко, а в подземелье так и вовсе мурашки пробегают по коже не столько от холода, сколько от мысли, что люди строили это, чтобы обречь на муки себе подобных; как кроты, рыли они эту гору, чтобы скрыть свои злодеяния или предательство. Но поверьте, капитан, несмотря на стены, башни и ворота, выбраться отсюда легче, чем кажется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99