Король до последней минуты был необычайно нежен к Анне, обещал дать самые строгие указания Фюрстенбергу, чтобы тот был к ней как можно внимательней. Чтоб утешить графиню, Август объявил ей в полушутливом тоне, что она может считать себя победительницей, ибо он, вопреки стараниям Флемминга, который хотел навязать ему Вакербарта, назначил по ее просьбе гофмаршалом после ухода Пфлюга ее родственника барона Левендаля. Это якобы было причиной гнева и угроз Флемминга.
Недруги Козель, узнав, что Флемминг едет с королем, а графиня остается, пришли в радостное возбуждение в предчувствии перемены. Благодаря Флеммингу, его интригам, усердию Пшебендовской падение Анны Козель становилась неизбежным.
Барон Левендаль, обязанный своим возвышением кузине, вовсе не собирался выказывать ей свою признательность. Озабоченный лишь тем, как бы удержаться при дворе и остаться в милости, он, поняв, что Козель теряет свое влияние, быстро переметнулся на сторону ее врагов.
Гибель графини была предрешена, когда у нее и в мыслях еще не было, что король после столь торжественных обещаний, после стольких лет совместной жизни может поступить с ней так, как с другими.
Когда барон Хакстхаузен, единственный, кто желал ей добра и остался ее верным другом, привел в пример Аврору Кенигсмарк и княгиню Тешен, – их дети тоже были признаны, что не помешало королю расстаться с матерями, – Козель велела ему замолчать.
– Тешен и Кенинсмарк были фаворитками короля, а у меня есть обещание жениться, я его жена.
Еще до отъезда короля в Варшаву графиня Козель не могла не заметить, что ее многочисленное окружение редеет, друзья и знакомые покидают ее. Пусто было теперь во дворце четырех времен года. Отказывались от приглашений под разными предлогами, порвать открыто никто не решался, но постепенно все отдалялись от графини. Только злорадная сплетница Глазенапп, которая умудрялась из любого разговора высосать то, чего в нем и не было, продолжала часто посещать графиню. Анну предостерегали.
– Я знаю, – отвечала графиня, – знаю, какой это человек, но что она может мне сделать? Что она может выследить? Я веду такую жизнь, что мне нечего опасаться ни шпионов, ни наветов. Тайн у меня нет.
Август никогда, кажется, не был таким ласковым, милым и нежным, как при прощании с графиней. Они провели вместе целый день. Анна из-за болезни не могла уже никуда выезжать, раздражительность и вспыльчивость уступили место грусти. Теперь это была кроткая женщина, пытавшаяся воспоминаниями разжалобить короля. Расчет ее был ошибочен. Короля пленяли живость, веселость характера, смелость, смех, ревность, дерзость – все, что разжигало его чувственность; сантиментов он не любил, хотя и прибегал к ним порой. После нежных сентиментальных признаний, свидетелем которых бывал иногда Вицтум, Август, выйдя за дверь, иной раз самым циничным образом смеялся над пылкими своими тирадами.
Попытка растрогать Августа была самым верным средством отвратить его сердце, надоесть ему. С неописуемой тревогой в душе Анна, схватив руки короля, осыпала их поцелуями, обливала слезами, умоляла не забывать, не бросать ее. Август в изысканных выражениях обещал ей это, но от его пьянящих слов веяло могильным холодом. Это был конец многолетнего безумия, от которого оба они уже излечились. Но у женщины остались привязанность, благодарность, воспоминания, нежность, а Август ничего, кроме скуки, не испытывал. Вместо того чтобы снизойти к ее печали, он рад был бежать от нее, слезы раздражали Августа, сетования, упреки вызывали скуку, удручали.
Анна Козель не могла уже быть веселой и беззаботной, как прежде, когда скакала вместе с королем верхом в погоне за оленем, развлекалась, добивая ножом зверя, или состязалась в метании копья. Это вовсе не означает, что она потеряла свое обаяние. Анна обладала тем редким даром красоты, над которым не властны ни годы, ни страдания, ни возраст. Но сейчас ее чарующий взгляд и улыбка ничего уже не значили для Августа. Глаза ее потеряли притягательную силу, улыбка – соблазнительность, любовница превратилась в самую обыкновенную женщину, ощущение новизны и загадочности стерлось.
К тому же Август был очень увлечен политическими делами – возврат короны, объединение вокруг себя приверженцев, поиски новых союзников – и во время короткого отдыха ни о чем, кроме развлечений, думать не мог.
Наступило время расставания. Анна плакала, Август утешал ее, уверял, что Фюрстенбергу отданы все нужные распоряжения, клялся в неизменной верности, а потом исчез.
Никогда графиня не ощущала так остро обрушившегося на нее одиночества, никогда не казалось оно ей таким грозным, полным значения, как сейчас. После отъезда короля опустел ее всегда полный людей дворец, опустели приемные, где бывало яблоку негде упасть, никто не садился за стол, – раньше всякий почитал за счастье попасть туда. Козель осталась одна.
Днем прибегала суетная, болтливая Глазенапп, к обеду приходил степенный Хакстхаузен. Иногда у порога появлялись жалкие просители; они еще не прослышали, что могущество графини пошатнулось.
С виду как будто все было по-прежнему, но крах явно близился. В первые дни все гонцы привозили письма от короля и отвозили ему ответы. Козель и в голову не приходило, что письма ее сперва распечатывали в канцелярии князя Фюрстенберга, потом посылали Флеммингу в Польшу, и он отбирал для короля, что считал нужным, король же был слишком занят, чтобы спрашивать о них.
Из множества друзей до конца верным графине остался, быть может, лишь один, да и тот носил одежду и звание слуги. То был Раймунд Заклика, переживший и претерпевший со своей госпожой все превратности ее судьбы. Не раз готов он был по одному знаку графини схватить за горло и задушить наглеца, осмелившегося оскорбить ее; в трудные минуты своей жизни Анне приходилось сдерживать Раймунда, так страшен он был во гневе.
Заклика не мог даже заикнуться о своих чувствах, но графиня знала о них и прекрасно понимала, что может на него рассчитывать. Вели она ему убить Флемминга, он, не задумываясь, сделал бы это и безропотно отправился бы на виселицу. Анна для Раймунда была все той же яркой звездой, которая блеснула ему однажды меж ветвей старых лип в Лаубегасте. Она казалась ему все прекрасней, видеть ее было для него огромным счастьем.
Грустно и тихо было в Дрездене, в то время как король – веселый, полный радужных надежд – мчался в Варшаву. Флемминг ехал с ним, а жена казнохранителя госпожа Пшебендовская была послана вперед.
Ни для кого уже не было секретом, что в Варшаве королю собирались подыскать новую фаворитку. От нее не требовалось ни опасного обаяния Анны Козель – это таило угрозу слишком длительной привязанности, – ни большого ума – ветреница и хохотушка могла прекрасно развлечь и усладить короля, – ни сердца – на его струнах Август играл лишь во вступительной сцене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99