Через каждые миль пятьдесят-шестьдесят попадался город. Это был мирный край.
Но чем дальше забирали на юг, тем безотраднее становилась картина. Людей навстречу попадалось все меньше, селения встречались реже. Южные города, как и везде, были обнесены защитными стенами, однако сделанными наспех, из всего, что под руку попало. Даже из могильных плит и обломков статуй. Такие стены через год давали усадку, покрывались трещинами и достаточно нелепо смотрелись в качестве защитных сооружений. Вряд ли они могли надолго задержать варваров. Скорее, это были свидетельства страха и бессилия. Даже внутри городских стен жители не всегда чувствовали себя в безопасности. Они бросали дома на окраинах и со всем скарбом перебирались поближе к центру. Вид обыватели имели, как показалось Грациллонию, растерянный. Обычно многолюдные торговые площади пустовали. Возле таверн, где горожане предавались безрадостному пьянству, правда, царило оживление. В провинции дела обстояли не так печально — у селян в отличие от обитателей обреченных городов было вдоволь своей еды, но большинство их было сервами. Часто встречались заброшенные поместья, и, проезжая мимо очередного дома с пустыми глазницами окон, со снятой черепицей, отвалившейся штукатуркой и побегами зелени, проросшими сквозь рассохшуюся дранку, Грациллоний с грустью вспоминал отца и с проклятьями — Луготорикса, сборщика податей.
Провиант можно было добыть двумя способами: реквизируя его у населения — центуриону было дано это право — или получая при армейских гарнизонах. Грациллоний предпочитал второй путь. Правда, гарнизоны зачастую состояли из ауксиллариев, вспомогательных войск, набранных в дальних провинциях. У них были свои представления о солдатском пайке, не всегда совпадавшие со вкусом британцев. Обычно Грациллоний брал обжаренное зерно, бобы, чечевицу, хлеб, сыр, копченую колбасу или мясо, орехи, свежую или соленую капусту, яблоки, изюм, вино. С вином дело обстояло хуже. Варвары с имперских окраин не знали толк в вине, большинство из них и попробовало-то его, лишь оказавшись в армии. Разумеется, поставщики бессовестно надували армейских интендантов и подмешивали в вино воду, а то и вовсе продавали прокисшее. В таких случаях Грациллоний требовал заменить вино пивом. Сам он пил мало, пьянства не поощрял, но редких минут у костра с кубком вина, пока готовится ужин, легионеры всегда ждали с нетерпением.
Как-то они разбили лагерь на окраине обширного сельского выпаса. Трое местных парней, видно пастухи, робко приблизились к легионерам. Босые, чумазые, с волосами, свалявшимися, как пакля, они, словно по команде, оперлись на длинные жердины и застыли в немом восхищении. Легионеры, предвкушая ужин, были в благодушном настроении и беззлобно подтрунивали над селянами. Грациллоний распорядился подать в палатку котел с нагретой водой, губку и перемену белья. Ему не терпелось сбросить груз дневных забот, поскорее смыть с себя дорожную пыль и вместе со всеми посидеть у вечернего костра. Он требовал, чтобы солдаты блюли себя в чистоте и перед ужином умывались. Сам он мылся отдельно от всех, в своей палатке, как того требовали правила субординации.
Будик осторожно внес в палатку котел. Поставив его в изголовье сплетенного из ветвей ложа, он выпрямился, шагнул было к выходу, но замешкался, переминаясь с ноги на ногу. Облизнул губы, вздохнул, желая сказать что-то, но не решаясь. Грациллоний вопросительно взглянул на него.
— Могу я… просить центуриона… об одолжении? — Будик запнулся.
— Можешь, — с улыбкой ответил Грациллоний. — Но это не значит, что ты его получишь.
— Я не ем мяса. Сейчас не ем. Если бы вы распорядились выдавать мне двойную порцию хлеба и сыра…
— Тебе что, разонравилось мясо?
В палатке был полумрак, но Грациллонию показалось, что солдат покраснел.
— У нас Великий Пост.
— Пост… Вот оно что. Долгий христианский пост. Ты уверен? Я слышал, что христиане сами никак не могут решить, когда им праздновать свою Пасху.
— Не знаю, я совсем забыл об этом. Поход, и вообще… Я потерял счет дням. А там, на корабле, вспомнил. После драки… Просил у Христа прощения за мой постыдный гнев и вспомнил. Я думаю — это ничего, если я и опоздал немного. Христос простит и поймет, — от волнения голос его дрожал. — Я знаю, что вы не христианин. Но вы добрый человек.
Грациллоний помедлил с ответом. Ему не хотелось ставить кого бы то ни было в особое положение — это могло вызвать недовольство легионеров. Но ведь солдат отказывался от своей порции мяса. И вряд ли кто-то еще вспомнит о посте и последует примеру Будика. Легионеры у него в отряде не слишком-то благочестивы. По крайней мере, он ни разу не слышал жалоб на то, что им не удается соблюсти воскресенье, святой день как для митраистов, так и для христиан. Будик пришел в армию недавно. Он нравился Грациллонию. Застенчивый, худой и невзрачный, в бою этот парень превращался в дикую кошку. Он отчаянно дрался в прошлогоднюю войну, был честен и исполнителен. Отказать в такой просьбе значило бы навсегда оттолкнуть его. Он был хороший солдат, несмотря на свою веру, к которой Грациллоний не испытывал особого уважения. Наверное, в родной деревне Будика христиане были в редкость, и сверстники издевались над ним. А может, он и в армию пошел в надежде обрести друзей и единоверцев.
— Что ж, если это для тебя так важно… — сказал Грациллоний. — Только не уговаривай других следовать твоему примеру. Пусть каждый поступает по своей вере и совести. Ступай предупреди кухонный наряд.
— Благодарю вас, центурион! — Будик вспыхнул от радости. — Храни вас Бог!
Грациллоний обтерся губкой, переоделся и вышел из палатки. Ему оставалось назначить часовых и наряд на завтрашний день. На площадке в центре лагеря весело потрескивал костер. Походный котел уже закипал, и к дыму примешивался густой дух мясного бульона. Будик сидел на корточках поодаль от костра. Его окружили несколько солдат с кубками в руках. Они оживленно жестикулировали и время от времени разражались хохотом.
— Стало быть, надумал столоваться отдельно, — издевался Админий. — Так, глядишь, и в епископы скоро выбьешься. Благословите скушать кусочек мяса, ваше святейшество!
Солдаты захохотали. Шрам на щеке Кинана уже затянулся сухой коркой. Он один не смеялся. Кинан был из демециев, а они немногословны. Он размышлял.
— Хорошо, что я не христианин, — с расстановкой сказал он. — Уж больно у вас все просто: несколько дней не поешь мяса — и ты спасен.
На самом деле, подчиняясь рескрипту императора, в Британии он ходил к мессе, но не скрывал своего пренебрежения к этой религии слабаков, неженок-горожан и женщин, оставаясь в глубине души верным Нодену.
— А может, коли повезет, мы по дороге и еще кого из церковников найдем, — продолжал изгаляться Админий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Но чем дальше забирали на юг, тем безотраднее становилась картина. Людей навстречу попадалось все меньше, селения встречались реже. Южные города, как и везде, были обнесены защитными стенами, однако сделанными наспех, из всего, что под руку попало. Даже из могильных плит и обломков статуй. Такие стены через год давали усадку, покрывались трещинами и достаточно нелепо смотрелись в качестве защитных сооружений. Вряд ли они могли надолго задержать варваров. Скорее, это были свидетельства страха и бессилия. Даже внутри городских стен жители не всегда чувствовали себя в безопасности. Они бросали дома на окраинах и со всем скарбом перебирались поближе к центру. Вид обыватели имели, как показалось Грациллонию, растерянный. Обычно многолюдные торговые площади пустовали. Возле таверн, где горожане предавались безрадостному пьянству, правда, царило оживление. В провинции дела обстояли не так печально — у селян в отличие от обитателей обреченных городов было вдоволь своей еды, но большинство их было сервами. Часто встречались заброшенные поместья, и, проезжая мимо очередного дома с пустыми глазницами окон, со снятой черепицей, отвалившейся штукатуркой и побегами зелени, проросшими сквозь рассохшуюся дранку, Грациллоний с грустью вспоминал отца и с проклятьями — Луготорикса, сборщика податей.
Провиант можно было добыть двумя способами: реквизируя его у населения — центуриону было дано это право — или получая при армейских гарнизонах. Грациллоний предпочитал второй путь. Правда, гарнизоны зачастую состояли из ауксиллариев, вспомогательных войск, набранных в дальних провинциях. У них были свои представления о солдатском пайке, не всегда совпадавшие со вкусом британцев. Обычно Грациллоний брал обжаренное зерно, бобы, чечевицу, хлеб, сыр, копченую колбасу или мясо, орехи, свежую или соленую капусту, яблоки, изюм, вино. С вином дело обстояло хуже. Варвары с имперских окраин не знали толк в вине, большинство из них и попробовало-то его, лишь оказавшись в армии. Разумеется, поставщики бессовестно надували армейских интендантов и подмешивали в вино воду, а то и вовсе продавали прокисшее. В таких случаях Грациллоний требовал заменить вино пивом. Сам он пил мало, пьянства не поощрял, но редких минут у костра с кубком вина, пока готовится ужин, легионеры всегда ждали с нетерпением.
Как-то они разбили лагерь на окраине обширного сельского выпаса. Трое местных парней, видно пастухи, робко приблизились к легионерам. Босые, чумазые, с волосами, свалявшимися, как пакля, они, словно по команде, оперлись на длинные жердины и застыли в немом восхищении. Легионеры, предвкушая ужин, были в благодушном настроении и беззлобно подтрунивали над селянами. Грациллоний распорядился подать в палатку котел с нагретой водой, губку и перемену белья. Ему не терпелось сбросить груз дневных забот, поскорее смыть с себя дорожную пыль и вместе со всеми посидеть у вечернего костра. Он требовал, чтобы солдаты блюли себя в чистоте и перед ужином умывались. Сам он мылся отдельно от всех, в своей палатке, как того требовали правила субординации.
Будик осторожно внес в палатку котел. Поставив его в изголовье сплетенного из ветвей ложа, он выпрямился, шагнул было к выходу, но замешкался, переминаясь с ноги на ногу. Облизнул губы, вздохнул, желая сказать что-то, но не решаясь. Грациллоний вопросительно взглянул на него.
— Могу я… просить центуриона… об одолжении? — Будик запнулся.
— Можешь, — с улыбкой ответил Грациллоний. — Но это не значит, что ты его получишь.
— Я не ем мяса. Сейчас не ем. Если бы вы распорядились выдавать мне двойную порцию хлеба и сыра…
— Тебе что, разонравилось мясо?
В палатке был полумрак, но Грациллонию показалось, что солдат покраснел.
— У нас Великий Пост.
— Пост… Вот оно что. Долгий христианский пост. Ты уверен? Я слышал, что христиане сами никак не могут решить, когда им праздновать свою Пасху.
— Не знаю, я совсем забыл об этом. Поход, и вообще… Я потерял счет дням. А там, на корабле, вспомнил. После драки… Просил у Христа прощения за мой постыдный гнев и вспомнил. Я думаю — это ничего, если я и опоздал немного. Христос простит и поймет, — от волнения голос его дрожал. — Я знаю, что вы не христианин. Но вы добрый человек.
Грациллоний помедлил с ответом. Ему не хотелось ставить кого бы то ни было в особое положение — это могло вызвать недовольство легионеров. Но ведь солдат отказывался от своей порции мяса. И вряд ли кто-то еще вспомнит о посте и последует примеру Будика. Легионеры у него в отряде не слишком-то благочестивы. По крайней мере, он ни разу не слышал жалоб на то, что им не удается соблюсти воскресенье, святой день как для митраистов, так и для христиан. Будик пришел в армию недавно. Он нравился Грациллонию. Застенчивый, худой и невзрачный, в бою этот парень превращался в дикую кошку. Он отчаянно дрался в прошлогоднюю войну, был честен и исполнителен. Отказать в такой просьбе значило бы навсегда оттолкнуть его. Он был хороший солдат, несмотря на свою веру, к которой Грациллоний не испытывал особого уважения. Наверное, в родной деревне Будика христиане были в редкость, и сверстники издевались над ним. А может, он и в армию пошел в надежде обрести друзей и единоверцев.
— Что ж, если это для тебя так важно… — сказал Грациллоний. — Только не уговаривай других следовать твоему примеру. Пусть каждый поступает по своей вере и совести. Ступай предупреди кухонный наряд.
— Благодарю вас, центурион! — Будик вспыхнул от радости. — Храни вас Бог!
Грациллоний обтерся губкой, переоделся и вышел из палатки. Ему оставалось назначить часовых и наряд на завтрашний день. На площадке в центре лагеря весело потрескивал костер. Походный котел уже закипал, и к дыму примешивался густой дух мясного бульона. Будик сидел на корточках поодаль от костра. Его окружили несколько солдат с кубками в руках. Они оживленно жестикулировали и время от времени разражались хохотом.
— Стало быть, надумал столоваться отдельно, — издевался Админий. — Так, глядишь, и в епископы скоро выбьешься. Благословите скушать кусочек мяса, ваше святейшество!
Солдаты захохотали. Шрам на щеке Кинана уже затянулся сухой коркой. Он один не смеялся. Кинан был из демециев, а они немногословны. Он размышлял.
— Хорошо, что я не христианин, — с расстановкой сказал он. — Уж больно у вас все просто: несколько дней не поешь мяса — и ты спасен.
На самом деле, подчиняясь рескрипту императора, в Британии он ходил к мессе, но не скрывал своего пренебрежения к этой религии слабаков, неженок-горожан и женщин, оставаясь в глубине души верным Нодену.
— А может, коли повезет, мы по дороге и еще кого из церковников найдем, — продолжал изгаляться Админий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113