Деревянные колонны, поддерживавшие крыльцо у входа в третий дом, покрывала резьба.
Посреди двора рос одинокий дуб, и ярко-зеленые, молодые, клейкие листья его сочно блестели на солнце. К нижней ветке были подвешены круглый медный щит и кузнечный молот. Щит этот, слишком большой и громоздкий, явно не годился для боя, хотя поле вокруг шишака в форме мужской головы — косматой и бородатой — испещряли вмятины.
— Сойди с коня, чужестранец, — нараспев проговорил Сорен, — подойди к Святому Древу и вызови короля на бой. И когда ты бросишь вызов, для каждого из вас время начнет свой счет. И только один вернется обратно.
Грациллоний понял, что от него требуется. Спешившись, он подошел к Святому Древу, взял молот и с размаху ударил им по щиту. Щит откачнулся, над свирепым бородатым лицом появилась свежая вмятина, и над рощей поплыл тревожный басовитый звон. Сосредоточенный Эпилл, приблизившись, вручил Грациллонию боевой щит, забрал плащ и так же безмолвно отошел. Легионеры выстроились вдоль дороги, ведущей в Ис.
Грациллоний почувствовал чье-то прикосновение. Обернувшись, он увидел стоявшую рядом Виндилис. Огромные глаза ее на мертвенно-бледном лице горели лихорадочным огнем.
— Отомсти за нас, пришелец, — сдавленно прошептала она, и Грациллония бросило в дрожь от этого шепота. — Освободи нас. Велика будет твоя награда.
Эти глаза притягивали, завораживали, в них можно было утонуть, как в омуте. И Грациллоний прочел в них — а вернее, знание пришло к нему словно холодный озноб с порывом ветра, — что его, именно его, здесь и ждали. Но откуда, как они могли знать?
С протяжным скрипом отворилась массивная амбарная дверь, и на пороге появился Колконор. Он приготовился к поединку и облачением своим теперь уже ничем не отличался от варваров, с которыми Грациллоний столько раз встречался в бою: на нем были конический шлем с железной пластиной, защищающей переносицу, кольчуга мелкой чешуи до колен и высокие кожаные башмаки, подбитые гвоздями. В левой руке Колконор держал круглый деревянный щит, обитый по краю железной полосой; в правой руке его тускло блестел громадный меч.
— Что, римлянин, решился? — он мрачно усмехнулся. — Не будем тянуть. Сперва я разделаюсь с тобой, а потом займусь этими проклятыми ведьмами, моими женами.
— Повелитель, вы ведете себя неподобающе Святому часу, — протестующе воскликнул Сорен. — Вы гневите бога.
— Я посвятил Таранису много смертей, — Колконор плотоядно причмокнул. — Может, Ему понравится, что следующим к нему попадет римский холуй?
— Преклоните колени, — Сорен указал на круглую площадку перед Святым Древом. Грациллоний и Колконор, едва не касаясь друг друга плечами, встали на колени. Из святилища вышло двое прислужников с чашей воды и веткой омелы. Ветвь омелы Сорен обмакнул в чашу и, окропив обоих соперников водой, стал читать молитву на незнакомом языке.
— Встаньте и идите, — сказал он наконец. — И пусть ничто не помешает свершиться воле богов.
Колконор поднялся и направился мимо домов в рощу. Грациллоний, не оглядываясь, последовал за ним.
Солнечные лучи, просачиваясь меж мощных дубовых ветвей, веселыми узорами покрывали ковер прелой листвы, бледные заводи мха, пни в ядовитом лишайнике. В овражках скрывались опасливые тени. Пахло сыростью. Молнией метнулась меж стволами рыжая белка, словно комета — предвестница беды.
Они вышли на поляну, поросшую невысокой травой. Колконор остановился. Лицо его стало серьезным.
— Вот здесь я тебя и убью, — сказал он просто.
Грациллоний проверил, как закреплен на руке прямоугольный римский щит. От копья сейчас было бы мало проку, и из оружия он выбрал меч и кинжал, пожалев мимоходом, что поторопился переодеться в парадную форму — в мечтах он рисовал себе, как новый римский префект въезжает в покорный ему город, сверкая доспехами. Человек предполагает… Он усмехнулся про себя. Боевая форма пригодилась бы сейчас куда больше. Легионеры вечно ворчали, когда он требовал соблюдения устава, не позволяя им оставлять натирающие ноги поножи или тяжелые шлемы в лагере. Не всегда хотелось усталым солдатам облачаться в полную боевую форму, но именно в ней Рим завоевал полмира. Правда, основой армии был легион — отлаженный и грозный тысячерукий, тысяченогий механизм. Для схватки один на один одеяние варваров подходило, пожалуй, лучше.
«Митра, — подумал Грациллоний, — здесь стою я, как солдат, покорный долгу. В Твои руки предаю я дух мой».
Оба подняли щиты.
Мелкими шагами двинулись по кругу, ища друг у друга уязвимые места, надеясь каждый на ошибку противника. Не решаясь начать. Начать — всегда самое трудное и самое главное. И еще нужно уметь отринуть чувства.
Кто никогда не смотрел в глаза человеку, который пришел убить тебя и которого ты поэтому должен убить, тому не знакомо странное, необъяснимое чувство товарищества, близости, вдруг испытываемое к врагу.
«Что это со мной? — мелькнула мысль. — Нужно понять его. Разгадать. Предвосхитить. Следить за ногами. Левая впереди. Чуть дальше, чем в предыдущем шаге. Он разворачивается. У него длинный меч. Слишком длинный. И сам он выше на голову. Меч. Слишком длинный меч…»
Колконор стремительно атаковал, и меч со свистом рассек воздух над головой Грациллония. Центурион был готов — он чуть шевельнул щитом, встречая удар, чтобы отскочить и напасть. Смертоносное лезвие лязгнуло по краю щита и, брызнув искрами, ушло вниз. Удар был так силен, что на долю секунды парализовал левую руку Грациллония. Он припал на колено и сделал выпад. Колконор отпрянул, подставив щит. Меч вонзился в мягкое дерево и застрял. Колконор резко дернул щитом в сторону и, вспарывая воздух перед лицом Грациллония, широко отмахнул мечом слева направо. Грациллоний выдернул острие; левая рука его была как чужая. Он успел отклониться, но меч Колконора, на самом излете ударив в щит, чиркнул по правому запястью. Руку обожгло болью. Горячая кровь пролилась на дрожавшую от натуги опорную ногу. Не дать ему замахнуться. Не дать замахнуться! От следующего удара не уйти! Что с рукой?… В отчаянном броске, с колена, Грациллоний атаковал, почти наугад. Есть! Кожаный башмак Колконора потемнел от крови. Он не успел ударить, пошатнулся и с животным рыком, неуклюже ступив на раненую ногу, отпрыгнул в сторону. Глаза ему застила ярость. Отбросив щит, он схватил меч обеими руками и принялся со страшной скоростью рубить крест-накрест. Мир сузился до расстояния между Грациллонием и Колконором, до пустоты из множества изгибающихся, возникающих вдруг и ниоткуда плоскостей; в пустоте царил меч — как только обнажалась грань новой плоскости, ее в тот же миг рассекало тусклое лезвие. Кружилась голова. Толчками била кровь из запястья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Посреди двора рос одинокий дуб, и ярко-зеленые, молодые, клейкие листья его сочно блестели на солнце. К нижней ветке были подвешены круглый медный щит и кузнечный молот. Щит этот, слишком большой и громоздкий, явно не годился для боя, хотя поле вокруг шишака в форме мужской головы — косматой и бородатой — испещряли вмятины.
— Сойди с коня, чужестранец, — нараспев проговорил Сорен, — подойди к Святому Древу и вызови короля на бой. И когда ты бросишь вызов, для каждого из вас время начнет свой счет. И только один вернется обратно.
Грациллоний понял, что от него требуется. Спешившись, он подошел к Святому Древу, взял молот и с размаху ударил им по щиту. Щит откачнулся, над свирепым бородатым лицом появилась свежая вмятина, и над рощей поплыл тревожный басовитый звон. Сосредоточенный Эпилл, приблизившись, вручил Грациллонию боевой щит, забрал плащ и так же безмолвно отошел. Легионеры выстроились вдоль дороги, ведущей в Ис.
Грациллоний почувствовал чье-то прикосновение. Обернувшись, он увидел стоявшую рядом Виндилис. Огромные глаза ее на мертвенно-бледном лице горели лихорадочным огнем.
— Отомсти за нас, пришелец, — сдавленно прошептала она, и Грациллония бросило в дрожь от этого шепота. — Освободи нас. Велика будет твоя награда.
Эти глаза притягивали, завораживали, в них можно было утонуть, как в омуте. И Грациллоний прочел в них — а вернее, знание пришло к нему словно холодный озноб с порывом ветра, — что его, именно его, здесь и ждали. Но откуда, как они могли знать?
С протяжным скрипом отворилась массивная амбарная дверь, и на пороге появился Колконор. Он приготовился к поединку и облачением своим теперь уже ничем не отличался от варваров, с которыми Грациллоний столько раз встречался в бою: на нем были конический шлем с железной пластиной, защищающей переносицу, кольчуга мелкой чешуи до колен и высокие кожаные башмаки, подбитые гвоздями. В левой руке Колконор держал круглый деревянный щит, обитый по краю железной полосой; в правой руке его тускло блестел громадный меч.
— Что, римлянин, решился? — он мрачно усмехнулся. — Не будем тянуть. Сперва я разделаюсь с тобой, а потом займусь этими проклятыми ведьмами, моими женами.
— Повелитель, вы ведете себя неподобающе Святому часу, — протестующе воскликнул Сорен. — Вы гневите бога.
— Я посвятил Таранису много смертей, — Колконор плотоядно причмокнул. — Может, Ему понравится, что следующим к нему попадет римский холуй?
— Преклоните колени, — Сорен указал на круглую площадку перед Святым Древом. Грациллоний и Колконор, едва не касаясь друг друга плечами, встали на колени. Из святилища вышло двое прислужников с чашей воды и веткой омелы. Ветвь омелы Сорен обмакнул в чашу и, окропив обоих соперников водой, стал читать молитву на незнакомом языке.
— Встаньте и идите, — сказал он наконец. — И пусть ничто не помешает свершиться воле богов.
Колконор поднялся и направился мимо домов в рощу. Грациллоний, не оглядываясь, последовал за ним.
Солнечные лучи, просачиваясь меж мощных дубовых ветвей, веселыми узорами покрывали ковер прелой листвы, бледные заводи мха, пни в ядовитом лишайнике. В овражках скрывались опасливые тени. Пахло сыростью. Молнией метнулась меж стволами рыжая белка, словно комета — предвестница беды.
Они вышли на поляну, поросшую невысокой травой. Колконор остановился. Лицо его стало серьезным.
— Вот здесь я тебя и убью, — сказал он просто.
Грациллоний проверил, как закреплен на руке прямоугольный римский щит. От копья сейчас было бы мало проку, и из оружия он выбрал меч и кинжал, пожалев мимоходом, что поторопился переодеться в парадную форму — в мечтах он рисовал себе, как новый римский префект въезжает в покорный ему город, сверкая доспехами. Человек предполагает… Он усмехнулся про себя. Боевая форма пригодилась бы сейчас куда больше. Легионеры вечно ворчали, когда он требовал соблюдения устава, не позволяя им оставлять натирающие ноги поножи или тяжелые шлемы в лагере. Не всегда хотелось усталым солдатам облачаться в полную боевую форму, но именно в ней Рим завоевал полмира. Правда, основой армии был легион — отлаженный и грозный тысячерукий, тысяченогий механизм. Для схватки один на один одеяние варваров подходило, пожалуй, лучше.
«Митра, — подумал Грациллоний, — здесь стою я, как солдат, покорный долгу. В Твои руки предаю я дух мой».
Оба подняли щиты.
Мелкими шагами двинулись по кругу, ища друг у друга уязвимые места, надеясь каждый на ошибку противника. Не решаясь начать. Начать — всегда самое трудное и самое главное. И еще нужно уметь отринуть чувства.
Кто никогда не смотрел в глаза человеку, который пришел убить тебя и которого ты поэтому должен убить, тому не знакомо странное, необъяснимое чувство товарищества, близости, вдруг испытываемое к врагу.
«Что это со мной? — мелькнула мысль. — Нужно понять его. Разгадать. Предвосхитить. Следить за ногами. Левая впереди. Чуть дальше, чем в предыдущем шаге. Он разворачивается. У него длинный меч. Слишком длинный. И сам он выше на голову. Меч. Слишком длинный меч…»
Колконор стремительно атаковал, и меч со свистом рассек воздух над головой Грациллония. Центурион был готов — он чуть шевельнул щитом, встречая удар, чтобы отскочить и напасть. Смертоносное лезвие лязгнуло по краю щита и, брызнув искрами, ушло вниз. Удар был так силен, что на долю секунды парализовал левую руку Грациллония. Он припал на колено и сделал выпад. Колконор отпрянул, подставив щит. Меч вонзился в мягкое дерево и застрял. Колконор резко дернул щитом в сторону и, вспарывая воздух перед лицом Грациллония, широко отмахнул мечом слева направо. Грациллоний выдернул острие; левая рука его была как чужая. Он успел отклониться, но меч Колконора, на самом излете ударив в щит, чиркнул по правому запястью. Руку обожгло болью. Горячая кровь пролилась на дрожавшую от натуги опорную ногу. Не дать ему замахнуться. Не дать замахнуться! От следующего удара не уйти! Что с рукой?… В отчаянном броске, с колена, Грациллоний атаковал, почти наугад. Есть! Кожаный башмак Колконора потемнел от крови. Он не успел ударить, пошатнулся и с животным рыком, неуклюже ступив на раненую ногу, отпрыгнул в сторону. Глаза ему застила ярость. Отбросив щит, он схватил меч обеими руками и принялся со страшной скоростью рубить крест-накрест. Мир сузился до расстояния между Грациллонием и Колконором, до пустоты из множества изгибающихся, возникающих вдруг и ниоткуда плоскостей; в пустоте царил меч — как только обнажалась грань новой плоскости, ее в тот же миг рассекало тусклое лезвие. Кружилась голова. Толчками била кровь из запястья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113