Королева остановилась и воздела руки к небу. Плащ трепетал у нее за плечами, словно стремясь улететь.
— О Бреннилис, спящая здесь, — воскликнула провидица. — Прости потревожившую твой покой. Тихий голос богов привел меня к тебе в эту ночь. Знаки неясны и пророчества невнятны, но все говорит о том, что Ис стоит на пороге новой эпохи. Старое умирает, Время корчится в муках, рождая Новое, и мы боимся взглянуть в его лицо. Ради Иса, Бреннилис, Иса, спасенного тобой, когда ты еще ходила под солнцем, забытым тобою ныне, — ради Иса я, Форсквилис, принявшая твое бремя, молю дать мне постель среди твоего праха, дабы сон сказал мне, как поступать, чтобы Ис жил и тогда, когда и я навек скроюсь от солнечного света. Бреннилис, прими Сестру!
И она вошла в мавзолей. Если дверь и запиралась прежде, замок давно изъела ржавчина. Бронза рассыпалась под пальцами. Дверь отворилась с протяжным стоном — за ней ждала тьма, скрывшая королеву.

II
Хлестал дождь. Ни неба, ни моря! Шум воды и серые струи заливали город. Вода струилась по стеклам окон, барабанила по крышам, потоками неслась по улицам. Огню очагов не под силу было прогнать промозглую сырость, сочившуюся сквозь стены и пробиравшую до костей.
В храме, посвященном когда-то Марсу, умирал старый Эвкерий. Он лежал на соломенном тюфяке в своей келье, рядом слабо светилась лампа, но комната была слишком велика, и в ее пространстве собирались вокруг темные тени. Свет касался глаз, падал на переносицу, освещал косматую щетину на подбородке. Под впалыми скулами темнели провалы. Рыба, символ Христа, начерченная углем на стене в изножье, терялась в полумраке. Да и нацарапана она была коряво — священник не обладал талантом художника.
Он перебирал пальцами одеяло. В легких клокотала густая мокрота, на губах вздувались розовые пузыри. Бодилис пришлось нагнуться пониже, чтобы разобрать еле слышные слова.
— Моя королева… — он замолчал, хватая ртом воздух. — Ты мудра… — снова мучительный вздох. — Ты язычница, но мудра и добродетельна, — он закашлялся, задыхаясь. — Аристотель, Вергилий… ты не знаешь?… столько говорят… о духах… правда, что душа на пути… на суд… может задержаться?… хоть ненадолго?
Она вытерла ему губы и погладила по седым волосам.
— Не знаю, — королева тоже говорила на латыни. — Кому дано знать? Но у нас в Исе говорят, что галликены могут возродиться в образе тюленя, чтобы у берегов Сена ожидать своих любимых. Дать тебе еще воды?
Он покачал головой.
— Нет, спасибо… я словно тону… но мне нельзя… жаловаться, — кашель сотряс хрупкое тело. — Грациллоний… ты видел… многие умирали… тяжелее… — следующий приступ кашля прервал его надолго. — Если я… жалок, скажи… я постараюсь… держаться достойней.
— Нет-нет, — центурион сжал руку священника — очень осторожно, опасаясь сломать хрупкие кости. — Ты мужчина, Эвкерий.
Его вызвала Бодилис, которую дьякон оповестил, что пресвитер лежит без сознания и на груди у него запеклась кровь. Он не знал, долго ли пролежал так Эвкерий. Бодилис омыла старика, сменила на нем одежду и уложила в постель. Он вскоре пришел в сознание и вежливо отклонил предложение прибегнуть к целительному прикосновению Иннилис. Впрочем, в таких безнадежных случаях сила ее редко помогала. Горячий отвар на время вернул ему силы. Курьера в Аудиарну послали, но Грациллоний не верил, что пресвитер доживет до его возвращения и дождется христианского последнего обряда. Измученного старика-дьякона отправили в постель, и Грациллоний с Бодилис остались вдвоем у ложа умирающего.
Эвкерий слабо улыбнулся.
— Ты тоже добр… Мне хотелось бы… снова повидать Неаполис… мне снился голубой залив… дом матери… кривые улочки… сад, где я… с Клавдией… но да будет на все воля Божья.
Конечно, божья, — подумал Грациллоний. — Чья же еще? Миром правит Ахура-Мазда, а над ним — неумолимое Время. Что ж, умирающие часто сами не знают, что говорят.
— Позаботься о моих бедняках, — попросил Эвкерий. — Отправьте Пруденция домой… в Редонию… пусть умрет среди родных… и во Христе.
— Хорошо, хорошо, — обещала Бодилис, стараясь скрыть слезы.
Старик уцепился за ее руку.
— Моя паства… те, кто жаждут Слова… кто теперь утешит их?
Грациллоний вспомнил, как молилась мать. Воспоминание обожгло сердце.
— Я добуду нового пастыря для твоих верующих — как только сумею, — услышал он собственный голос.
Эвкерий приподнял голову от подушки.
— Ты обещаешь?
— Да. Перед лицом Митры. — Что еще мог сказать Грациллоний, на которого обратился глубокий взгляд Бодилис.
— Хорошо, хорошо… и для тебя тоже… и не только для спасения души, сын мой, — выговорил Эвкерий. — Разве мог бы… полностью языческий Ис… надеяться на прочный союз… с Римом.
Он вовсе не бредит! — подумал ошеломленный Грациллоний.
Эвкерий снова откинулся назад.
— Можно мне… помолиться за вас двоих… как я молюсь… за весь Ис?
Бодилис упала на колени у постели и обняла старика. В его голосе вдруг появилась прежняя звучность:
— Отец наш небесный…
Кашель прервал молитву, сотрясая бессильное тело. Изо рта толчками выплескивалась кровь. Бодилис крепко прижимала его к груди.
Тело старого священника обмякло, восковые веки опустились на глаза. Он не отзывался на зов и, казалось, почти не дышал, кожа на ощупь стала холодной и влажной. Бодилис как могла обмыла его тело. Они с Грациллонием остались сидеть у ложа. Эвкерий умер незадолго до появления исповедника из Аудиарны.

III
«Сезон военных действий заканчивается. Зимняя кампания, конечно, возможна, как мы знаем из истории, но едва ли желательна, как для меня, так и для Феодосия. Зачем рисковать армией при неблагоприятной погоде, неизбежных трудностях в снабжении и болезнях? Итак, по взаимному соглашению, мы отступаем на зимние квартиры, управляя каждый завоеванными территориями в ожидании весны. В игре на такой приз, как империя, никто не желает торопиться.
Я почти сожалею, что Грациан не пал в сражении. Феодосия соображения престижа волнуют более, чем месть за павшего соправителя. Так или иначе, он вручил титул Августа, на который я претендую, своему старшему сыну, Аркадию. Увидим, как отнесется к этому Бог.
Он помогает тем, кто сам себе помогает. Упаси меня Христос от грешной гордыни, но я не могу не чувствовать, что в отношении судьбы Рима Господь на нашей стороне. Хотя в военных действиях наступает вынужденный перерыв, нам не следует ослаблять усилий, направленных на укрепление всех возможных фронтов. Это было бы святотатством.
Твои успехи впечатляющи, Гай Валерий Грациллоний. Я уже принял это во внимание и не забуду впредь. Однако, будучи солдатом, ты знаешь, что служба не окончена, пока враг не покорился.
Я полагал, что поручаю тебе маловажное дело на периферии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113