Но у инженеров своя гордость, и молодому солдату не часто доставалась подобная работа. Теперь же он устроил себе мастерскую за конюшнями и наполнил ее инструментами самого разного рода. Ему неплохо удавалась домашняя мебель, утварь, садовые орудия. Каждый в городе был рад получить из рук короля такой подарок.
Вскоре после кельтского праздника Луга Грациллоний провозился весь день в мастерской. Когда свечерело, он разложил все по местам и, довольный, вышел на воздух. Солнце уже село, и сгущались сумерки. Ласточки мелькали тенями на лиловом бархате неба. Сладко пахли поздние цветы и листва деревьев. Впереди были ужин вдвоем с Дахилис и вся ночь.
Половину ночей он теперь делил между пятью галликенами, готовыми принять супруга: Бодилис, Форсквилис, Виндилис, Малдунилис и Ланарвилис. С ними ему было легко, а часто и приятно, и они, по-видимому, не возражали, если он отдавал остальное время Дахилис. Располневший стан делал ее лишь милее в глазах Грациллония.
Он вошел в заднюю дверь. Улыбкой ответил на приветствия слуги и через освещенный свечами вестибюль прошел в спальню, рядом с которой находилась умывальная, чтобы принять ванну и переодеться в свежую одежду, поярче, в честь хорошего настроения.
В спальне он нашел Дахилис, одетую для выхода, а рядом с ней сидела Иннилис в шелковом платье, расшитом цветами. Низкий вырез открывал грудь, позволяя увидеть Знак богини. В свете лампы блестели пышные каштановые волосы и зубы между чуть приоткрытыми губами.
— Э, привет, — выговорил застигнутый врасплох Грациллоний.
Дахилис приблизилась к нему.
— Милый, эту ночь я проведу у себя, — сказала она. — Сестра принесла мне сегодня радостную весть, что готова наконец стать воистину твоей королевой.
Грациллоний через плечо Дахилис кинул взгляд на Сестру.
— Какая неожиданность! — он сам не заметил, как Дахилис очутилась в его объятиях. — Но мне совсем не хочется никого… принуждать.
— Я знаю, — Иннилис крепко сцепила пальцы. — Ты был так добр, дав мне время… отыскать богиню в себе.
— Ей нелегко далось это решение, — шепнула Дахилис. — Помоги ей. Завтра я зайду, но мы, Девятеро, решили, что Иннилис надо дать время — не одну ночь — побыть с тобой. Не обижай мою маленькую Сестру. Но я уверена, ты будешь добрым.
Странно, — мелькнуло в голове у Грациллония, — странно, что Дахилис зовет ее маленькой, ведь Иннилис старше лет на десять и уже выносила дитя… но она и в самом деле кажется такой хрупкой и уязвимой. Нет, больше того, ей уже нанесли рану, и рана эта до сих пор не зажила. Он был уверен в этом, хотя и не знал, в чем дело.
— Моя королева оказывает мне честь, — вслух произнес он.
Дахилис притянула к себе и расцеловала обоих.
— Доброй ночи, — сказала она, смеясь сквозь слезы, и вышла.
— Э-э… гм… — Грациллоний растерянно пытался найти подобающие случаю слова. Иннилис подняла потупленный взгляд.
— Представь себе, что на моем месте — Дахилис, — просто сказала она.
— Ну, тогда…
Бык воспрянул. О Венера, она прекрасна!
— Тогда, — повторил Грациллоний, — давай выпьем вина, а потом ты, может быть, не откажешься разделить со мной ванну, а затем мы поужинаем и побеседуем…
…Несколько часов спустя — он как мог сдерживал свое нетерпение, пока она тоже не разгорелась страстью, — Иннилис шепнула в темноту:
— Я так боялась. Но теперь я и тебя люблю!
— И меня? — переспросил он.
— О! — она вздрогнула. — Разве у каждого из нас нет других… любимых?
— Да-да, — он скользнул рукой по ее бедру и забыл убрать ладонь. — Я не стану выспрашивать, если тебе не хочется отвечать.
— О, милый Граллон, — она легко коснулась губами его губ. В этом поцелуе была и усталость и счастье. Уже засыпая, она отчетливо проговорила: — Я больше не боюсь. И не стану прибегать к травам… Хочу от тебя дитя!

Глава двадцать первая

I
Лето напоследок решило порадовать землю теплом. На пожелтевших полях блестели серпы, волы тянули нагруженные повозки. В Озисмии земледельцы, связав последний сноп, нарекали ему имя, воздавали почести, устраивали вокруг него праздник, а на следующий день сжигали и хоронили пепел, чтобы никакой злой колдун не мог наслать через него злые чары и чтобы бог возродился с весной. Уже расцвели последним отчаянным цветом астры, начали желтеть березы, исчезли аисты, а остальные птицы собирались в стаи и с криком кружили над холмами.
В городе не так заметна была смена времен года, но и здесь чувствовалось наступление осени. Кипел шумный Гусиный рынок и ярмарка зерна, куда привозили съестные припасы из Озисмии. Наполнилась народом площадь Эпоны, где торговали конями, без устали трудились мельники, пивовары и пекари, а Шкиперский рынок опустел — давно уже не приставали в гавани торговые суда. Рыбаки вытащили лодки на берег, конопатили, смолили и красили; многие уходили в город в поисках дополнительного заработка. Женщины до блеска начищали светильники и пополняли запасы масла, а кому были не по карману масляные лампы, замачивали фитили в жиру. Мужья укладывали дрова, привезенные дровосеками. Суффеты — те, что могли похвастать богатством, — пользуясь окончанием летних работ, находили все больше времени для обмена визитами, а бедняки ждали от богачей и храмовой казны пособия, чтобы протянуть холодные месяцы. Храмы же готовились к проведению обрядов, сохранившихся с незапамятных времен.
Полнолуние наступило вскоре после осеннего равноденствия. В ту ночь Форсквилис в одиночестве покинула город, ведомая посланным ей видением.
Она вышла через южные ворота. Часовые на башнях не остановили женщину: во время мира ворота стояли открытыми, к тому же они сразу узнали в лунном свете точеные черты лица королевы и вскинули копья в молчаливом приветствии.
Ветер гнал по небу клочья разорванных туч, и луна, казалось, летела среди этих бесформенных обрывков, превращая их края в голубой лед. В узком протоке меж городской стеной и утесом ревела вода. Гравий на дороге тихо похрустывал под ногами. Форсквилис шла на запад вдоль берега, к открытому морю. Огонь маяка на мысу Рах колебался и мигал, как пламя свечи. Дальше шумел океан, простиравшийся за остров Сен к неведомым берегам.
Форсквилис остановилась, не дойдя до маяка. Дорога шла через древний некрополь. Надгробия покосились, их затянуло травой, имена и даты смыли дожди столетий. Темнели провалы могил, поднимались мрачные мавзолеи, похожие на крошечные римские храмы, рядом выступали из мрака дольмены и длинные курганы Древнего Народа. Все было разрушено, все поросло лишайниками и безжизненно серело в неверном бледном свете.
Форсквилис бродила, спотыкаясь о могильные камни, пока не нашла надгробие, которое искала: мавзолей с греческими колоннами у входа и стершейся резьбой на фризе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113