Не умолкай, просила она, держи меня, не давай уснуть… мне нельзя.
Она нашарила застывшими пальцами лодыжку, нащупала торчащую кость. Перелом. Не танцевать ей больше, во всяком случае, не скоро еще случится… Сколько же она пролежала без сознания? Недолго, и хорошо, головой не ушиблась, может быть, уберегло размотавшееся покрывало. Но одежда промокла насквозь, тяжело обвисла, когда она приподнялась на руках. Впереди блеснула полоса воды — прилив поднимался быстро. Ветер нагоняет волну, и вода дойдет до самого алтаря, утопит или убьет холодом ее и ребенка.
Нужно найти укрытие, пока холод не добрался до младенца. Она уже чувствовала, как немеет тело. Попыталась двигаться, опираясь на колено и на здоровую ногу, но ступня зацепилась за что-то, и яркая вспышка перед глазами снова погрузила ее в темноту.
Когда она пришла в себя, в мире было немногим светлее. Еще одна схватка… она ощущалась острее, чем боль в сломанной ноге.
— Постой, — бормотала Дахилис. — Потерпи. Мы пойдем к нему… — имя затерялось в памяти. Длинное, чужеземное, неуклюжее. Язык сам вспомнил исанское: — Граллон, о Граллон…
Дахилис поползла. Она перевалила через каменный гребень — но тропы не было. Камни и земля скрылись под белой пеленой. Спустившаяся ночь несла снежные вихри. Позади грохотало море. Уйти от моря. К Граллону, к Белисаме…
— Не спеши, — сказала она дочке. — Подожди, он нам поможет.
И поползла дальше.
IV
Сумерки сгущались, и Грациллоний не находил себе места. Он сидел перед открытым входом палатки, не обращая внимания на холод. Дом стоял прямо перед ним. Ее не видно, не видно. Ад всех богов, ей пора уже вернуться! Или рано? Остров невелик. За час пройдешь из конца в конец. Предположим, столько же на обратную дорогу. Конечно, еще обряды, но они не должны ведь занимать много времени. С неба посыпался снег, сухие хлопья понеслись над землей. В метель в двух шагах ничего не увидишь. Как бы не пропустить!…
Он ждал, забыв про свои поделки. В голове теснились смутные мысли, воспоминания: мать, отец, родное поместье, военный лагерь, девушки, которых давно забыл, Вал Адриана, Парнезий, схватка… зачем все это? Где Дахилис? Максим, с его жаждой власти, поход к Ису, Дахилис, Дахилис, ее Сестры — куда, во имя Аримана, могла она подеваться? — и как ему сбежать из Иса, когда в Арморике все наладится, но только не от Дахилис, нет, надо убедить ее перебраться в Империю, но где же она, куда подевалась? Снег стал гуще.
Наконец он понял, что надо развести огонь, пока еще хоть что-то видно, а значит, закрыть полог, чтобы не задувало. В темной палатке, второпях, он не сразу справился даже с этим простым делом — высечь искру, раздуть трут и поднести его к фитилю свечи. Потом повозился с фонарем — надежным, бронзовым, со стеклянными окошками. Разжечь его было нелегко, но необходимо, потому что открытый огонь задуло бы при откинутом пологе. Наконец справился. Снаружи еще не совсем стемнело, но пришлось подождать, пока глаза привыкнут к сумеркам. Ветер обжигал лицо. Прибрежная полоска дрожала под ударами невидимых волн. Зрение возвращалось медленней черепахи. Дом чудился теперь черным провалом в бездну. Если Дахилис вернулась, пока он возился внутри, она, должно быть, уже уснула.
Его пронзило, словно мечом.
Уснула? Не может быть! Она говорила о вечерней молитве; наверняка при огне. И очаг бы разожгла. А там ни проблеска…
Он спорил сам с собой, задыхаясь от напряжения. Он пропустил ее приход. Все ставни и дверь накрепко закрыты. Если он войдет в Дом, она перепугается до смерти. Если что-нибудь случилось, она должна прийти к нему сама. Держись, Грациллоний, не покидай свой пост.
Шуршал снег. Тьма стала непроглядной. Грациллоний протянул руки к небу.
— Митра, Господь Закона, что мне делать?
Тихий голос ответил:
— Посмотри на дым…
Сердце пропустило удар. Дым жертвоприношения, дым очага… как бы мгновенно ни уносил его ветер, отблеск огня виден над дымоходом… но света нет. Ни проблеска.
Грациллоний вдруг успокоился. Словно перед битвой. Некогда размышлять, молиться, надеяться. Только обнажить меч…
Он вынес фонарь, держа его за дужку как можно ниже, чтобы отыскать начало тропы. Ветер, снег, ночь — все это отошло куда-то, гром прибоя доносился словно из бесконечного далека… На двери Дома — молоток в форме трезубца. Он ударил что было силы.
— Дахилис, Дахилис, ты здесь? — голос сорвался. — Грех на мне, — сказал он, больше ради нее, и открыл дверь.
По единственной комнате Дома заметались тени. Наверх в башню вела лестница. Но там, наверху, всего лишь убежище на случай бури. Жилье же — очаг, печь, стол, стулья — внизу… Коврик на мозаичном полу, лампа и огарки свечей на полке, занавеси, скрывающие пустоту каменных стен… в дальнем конце, кажется, алтарь… ближе простая кровать, и на ней знакомый сверток с постелью.
— Дахилис! — насмешкой отозвалось эхо.
Так, — подумал он.
Тепло понадобится, но неизвестно, сколько времени займут поиски. Он приготовил в очаге растопку, плеснул на нее масла из кувшина. Масло впитается, и огонь разгорится мгновенно.
Огонь… Искать, возможно, придется долго. Он прихватил с полки несколько сальных свечей для фонаря, сунул в кошель на поясе вместе с кремнем, огнивом и трутом — на всякий случай, хотя чтобы воспользоваться всем этим, придется искать укрытие от ветра. Перебросил через левое плечо теплое шерстяное одеяло, а в правой твердо сжал дужку фонаря — и вышел из Дома.
— Дахилис! — крикнул он. — Дахилис!
Голос затерялся в свисте ветра и грохоте прибоя. Выходя, он заметил на галечной полосе тюленя. Тюлень провожал Грациллония взглядом, пока тот не скрылся из виду.
Центурион совершенно не представлял себе проклятый остров. Где-то должна быть тропа, но где? Под снегом не разглядишь. Во всяком случае, не там, где топорщатся сухие кусты и кочки с пожухлой травой.
Нет смысла с воплями носиться по округе, как потерявшемуся щенку. Лучше зигзагом прочесывать остров поперек, ориентируясь по шуму моря на юге и на севере. До рассвета еще далеко… — Дахилис, Дахилис!
…Он наткнулся на пару менгиров. Камни возвышались над ним, на одном виднелся выступ вроде клюва, другой расширялся к вершине. Должно быть, те самые Камни. Ему приходилось слышать, как о них шепчутся в городе. Он обшарил землю вокруг. Не здесь. Грациллоний уже сорвал голос.
…Снегопад кончился.
…Голос уже походил на воронье карканье.
…Руки так дрожали, что заменяя свечу в фонаре, он едва не выронил ее.
…Ветер стих, но стало заметно холоднее. В небе — ни просвета. С запада начал доноситься шум прибоя.
…Грациллоний нашел ее. Заметил в очередной раз что-то темное на снегу, подошел ближе, всматриваясь, спотыкаясь о камни, — и это оказалась она. Промокшая одежда заледенела ломкой коркой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Она нашарила застывшими пальцами лодыжку, нащупала торчащую кость. Перелом. Не танцевать ей больше, во всяком случае, не скоро еще случится… Сколько же она пролежала без сознания? Недолго, и хорошо, головой не ушиблась, может быть, уберегло размотавшееся покрывало. Но одежда промокла насквозь, тяжело обвисла, когда она приподнялась на руках. Впереди блеснула полоса воды — прилив поднимался быстро. Ветер нагоняет волну, и вода дойдет до самого алтаря, утопит или убьет холодом ее и ребенка.
Нужно найти укрытие, пока холод не добрался до младенца. Она уже чувствовала, как немеет тело. Попыталась двигаться, опираясь на колено и на здоровую ногу, но ступня зацепилась за что-то, и яркая вспышка перед глазами снова погрузила ее в темноту.
Когда она пришла в себя, в мире было немногим светлее. Еще одна схватка… она ощущалась острее, чем боль в сломанной ноге.
— Постой, — бормотала Дахилис. — Потерпи. Мы пойдем к нему… — имя затерялось в памяти. Длинное, чужеземное, неуклюжее. Язык сам вспомнил исанское: — Граллон, о Граллон…
Дахилис поползла. Она перевалила через каменный гребень — но тропы не было. Камни и земля скрылись под белой пеленой. Спустившаяся ночь несла снежные вихри. Позади грохотало море. Уйти от моря. К Граллону, к Белисаме…
— Не спеши, — сказала она дочке. — Подожди, он нам поможет.
И поползла дальше.
IV
Сумерки сгущались, и Грациллоний не находил себе места. Он сидел перед открытым входом палатки, не обращая внимания на холод. Дом стоял прямо перед ним. Ее не видно, не видно. Ад всех богов, ей пора уже вернуться! Или рано? Остров невелик. За час пройдешь из конца в конец. Предположим, столько же на обратную дорогу. Конечно, еще обряды, но они не должны ведь занимать много времени. С неба посыпался снег, сухие хлопья понеслись над землей. В метель в двух шагах ничего не увидишь. Как бы не пропустить!…
Он ждал, забыв про свои поделки. В голове теснились смутные мысли, воспоминания: мать, отец, родное поместье, военный лагерь, девушки, которых давно забыл, Вал Адриана, Парнезий, схватка… зачем все это? Где Дахилис? Максим, с его жаждой власти, поход к Ису, Дахилис, Дахилис, ее Сестры — куда, во имя Аримана, могла она подеваться? — и как ему сбежать из Иса, когда в Арморике все наладится, но только не от Дахилис, нет, надо убедить ее перебраться в Империю, но где же она, куда подевалась? Снег стал гуще.
Наконец он понял, что надо развести огонь, пока еще хоть что-то видно, а значит, закрыть полог, чтобы не задувало. В темной палатке, второпях, он не сразу справился даже с этим простым делом — высечь искру, раздуть трут и поднести его к фитилю свечи. Потом повозился с фонарем — надежным, бронзовым, со стеклянными окошками. Разжечь его было нелегко, но необходимо, потому что открытый огонь задуло бы при откинутом пологе. Наконец справился. Снаружи еще не совсем стемнело, но пришлось подождать, пока глаза привыкнут к сумеркам. Ветер обжигал лицо. Прибрежная полоска дрожала под ударами невидимых волн. Зрение возвращалось медленней черепахи. Дом чудился теперь черным провалом в бездну. Если Дахилис вернулась, пока он возился внутри, она, должно быть, уже уснула.
Его пронзило, словно мечом.
Уснула? Не может быть! Она говорила о вечерней молитве; наверняка при огне. И очаг бы разожгла. А там ни проблеска…
Он спорил сам с собой, задыхаясь от напряжения. Он пропустил ее приход. Все ставни и дверь накрепко закрыты. Если он войдет в Дом, она перепугается до смерти. Если что-нибудь случилось, она должна прийти к нему сама. Держись, Грациллоний, не покидай свой пост.
Шуршал снег. Тьма стала непроглядной. Грациллоний протянул руки к небу.
— Митра, Господь Закона, что мне делать?
Тихий голос ответил:
— Посмотри на дым…
Сердце пропустило удар. Дым жертвоприношения, дым очага… как бы мгновенно ни уносил его ветер, отблеск огня виден над дымоходом… но света нет. Ни проблеска.
Грациллоний вдруг успокоился. Словно перед битвой. Некогда размышлять, молиться, надеяться. Только обнажить меч…
Он вынес фонарь, держа его за дужку как можно ниже, чтобы отыскать начало тропы. Ветер, снег, ночь — все это отошло куда-то, гром прибоя доносился словно из бесконечного далека… На двери Дома — молоток в форме трезубца. Он ударил что было силы.
— Дахилис, Дахилис, ты здесь? — голос сорвался. — Грех на мне, — сказал он, больше ради нее, и открыл дверь.
По единственной комнате Дома заметались тени. Наверх в башню вела лестница. Но там, наверху, всего лишь убежище на случай бури. Жилье же — очаг, печь, стол, стулья — внизу… Коврик на мозаичном полу, лампа и огарки свечей на полке, занавеси, скрывающие пустоту каменных стен… в дальнем конце, кажется, алтарь… ближе простая кровать, и на ней знакомый сверток с постелью.
— Дахилис! — насмешкой отозвалось эхо.
Так, — подумал он.
Тепло понадобится, но неизвестно, сколько времени займут поиски. Он приготовил в очаге растопку, плеснул на нее масла из кувшина. Масло впитается, и огонь разгорится мгновенно.
Огонь… Искать, возможно, придется долго. Он прихватил с полки несколько сальных свечей для фонаря, сунул в кошель на поясе вместе с кремнем, огнивом и трутом — на всякий случай, хотя чтобы воспользоваться всем этим, придется искать укрытие от ветра. Перебросил через левое плечо теплое шерстяное одеяло, а в правой твердо сжал дужку фонаря — и вышел из Дома.
— Дахилис! — крикнул он. — Дахилис!
Голос затерялся в свисте ветра и грохоте прибоя. Выходя, он заметил на галечной полосе тюленя. Тюлень провожал Грациллония взглядом, пока тот не скрылся из виду.
Центурион совершенно не представлял себе проклятый остров. Где-то должна быть тропа, но где? Под снегом не разглядишь. Во всяком случае, не там, где топорщатся сухие кусты и кочки с пожухлой травой.
Нет смысла с воплями носиться по округе, как потерявшемуся щенку. Лучше зигзагом прочесывать остров поперек, ориентируясь по шуму моря на юге и на севере. До рассвета еще далеко… — Дахилис, Дахилис!
…Он наткнулся на пару менгиров. Камни возвышались над ним, на одном виднелся выступ вроде клюва, другой расширялся к вершине. Должно быть, те самые Камни. Ему приходилось слышать, как о них шепчутся в городе. Он обшарил землю вокруг. Не здесь. Грациллоний уже сорвал голос.
…Снегопад кончился.
…Голос уже походил на воронье карканье.
…Руки так дрожали, что заменяя свечу в фонаре, он едва не выронил ее.
…Ветер стих, но стало заметно холоднее. В небе — ни просвета. С запада начал доноситься шум прибоя.
…Грациллоний нашел ее. Заметил в очередной раз что-то темное на снегу, подошел ближе, всматриваясь, спотыкаясь о камни, — и это оказалась она. Промокшая одежда заледенела ломкой коркой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113