Мы ничего не поняли, но я подумала, что ты, возможно, говоришь про королевские сокровища.
Впервые за время встречи Николас улыбнулся, правда, безрадостной улыбкой.
– О да, – сказал он. – То, что ты видишь перед собой, явно принадлежит Пандоре.
Девушка наморщила лоб.
– Пандорой звали женщину в одном из древних преданий. Ей было строго наказано не открывать красивый ящик, но она, разумеется, ослушалась. Увы, в том ящике хранились все беды и несчастья, какие только существуют на земле. Она их выпустила на волю, а обратно не загонишь. – Николас завернул корону в шелковую ткань с пятнами проступившей соли. – Осталась только надежда.
Мириэл поежилась:
– Тогда брось его здесь. Николас взглянул на нее исподлобья:
– А ты бы бросила?
Девушка задумчиво посмотрела на сундуки, но сомневалась недолго. Когда она вновь обратила к нему лицо, в ее глазах отразился блеск золота.
– Нет, – ответила она. – Пусть грозят любые напасти, но всегда остается надежда.
Глава 7
Первую ночь пути Николас с Мириэл провели в пастушьей хижине, принадлежавшей монахам Сполдингского монастыря. Это была жалкая лачуга, но такие неудобства, как протекающая крыша и плесень, компенсировались наличием каменного очага, сооруженного в центре крошечной комнатки. Снаружи они нашли скудный запас старой растопки, что позволило им развести небольшой огонь. Выложив хлеб, фрукты, сыр и вино, они сели ужинать.
– Итак, – сказал Николас, передавая ей бутыль, которую она тут же поднесла ко рту, – я покупаю у тебя мула за три мешочка серебра, провожаю до города по твоему выбору, и мы в расчете. Дальше каждый идет своей дорогой.
Терпкая красная жидкость обожгла Мириэл горло.
– Так и быть, – согласилась девушка, отставляя бутыль и вытирая рот. Три мешочка серебра – не ахти какой щедрый дар, думала она, но сейчас ей все равно: она слишком устала. Еще будет время поторговаться. У Николаса тоже утомленный вид. Вокруг глаз обозначились темные круги, лицо осунулось. Ему бы сейчас отдыхать в тепле монастырского гостевого дома. Впрочем, если б не ее опрометчивость и не нетерпимость монахинь, они бы оба до сих пор были в обители: он в своей постели, она – на коленях. Мириэл иронично улыбнулась. Теперь благодаря монахиням они сидят вдвоем в пастушьей хижине, пьют вино, греются у очага и борются с соблазном. Она представила, как ужаснулись бы добродетельные сестры при виде столь нечестивой сцены, представила самодовольное лицо сестры Юфимии, злорадствующей оттого, что ее мнение об испорченности Мириэл подтвердилось.
– И куда же ты пойдешь со всем этим богатством? – Ее взгляд невольно метнулся к сундуку в углу маленькой хижины. Эмалевый узор блестел в отсветах огня. – Вернешься к мятежникам?
Николас мотнул головой:
– Иоанн умер, его наследнику всего девять лет. К мальчику у меня нет претензий, я враждовал с его выродком-отцом. Не держу я зла и на людей, ставших регентами при молодом Генрихе. И Уильям Маршалл и Ранульф Честерский – благородные люди. – Он наклонился вперед и длинной щепкой стал помешивать в очаге, наблюдая, как разгорается пламя.
Мириэл рассматривала его озаренное лицо. Жар, поднимающийся от огня, затушевал бледность его кожи, но оттенял линии черт, придавая им неестественную выпуклость и подчеркивая, как сильно он похудел за время тяжелой болезни. Хоть они сейчас и отдыхали, чувствовалось, что Николас насторожен. Так держатся люди, многие годы не теряющие бдительности даже во сне. Мириэл внезапно почувствовала жалость к нему, но ее также одолевало любопытство.
– Твоя обида, – тихо произнесла она. – В монастыре ты говорил об этом, но лишь в общих чертах. Почему король Иоанн преследовал твою семью?
Николас вытащил из очага щепку и, держа ее на весу, смотрел, как обугливается в огне ее кончик. Девушка подумала, что не дождется ответа, но он сделал глубокий вдох, протяжно выдохнул и сказал:
– Мы стали свидетелями убийства. Видит Бог, за свою жизнь Иоанн погубил немало людей – в основном тех, кто был слишком слаб, чтобы тягаться с ним. Как правило, за него убивали другие, но, по крайней мере, однажды, – Николас прищурился, – он своими руками убил человека, причем своего родственника.
Он замолчал, переводя дух. Тишину нарушил треск огня, и у Мириэл от напряжения по спине побежали мурашки.
– Мой отец был мелкий рыцарь из небольшого приморского селения между Каном и Руаном, – продолжал Николас – Мы считались вассалами Робера де Вьёпуана, бейлифа Руанского. У нас было прочное большое судно, на котором мы перевозили вино и деликатесы. Сорок дней в году мы были обязаны охранять интересы герцога Нормандского в Узком море. Можно сказать, я вырос на палубе этого корабля. – Его взгляд, устремленный на кончик обугленной щепки, стал непроницаемым, горькая улыбка постепенно угасла на губах. – Мы жили счастливо, пока однажды не привели «Перонель» по Сене к Руанской башне. Мы везли копченые устрицы для королевского стола. Мне тогда было одиннадцать лет, и то плавание я хорошо помню. Помню плеск разбивающихся о камни волн и водоросли, струящиеся в воде, словно волосы русалки; в спины нам дул попутный ветер. – Он сдавленно сглотнул и тряхнул головой. – Господи, если б мы знали, что нас ожидает.
На этот раз его молчание затянулось. Мириэл ждала, стискивая пальцами грубую шерсть своего одеяния.
– Что же произошло? – наконец не выдержала она. Ей было страшно в безмолвном полумраке хижины.
Николас вновь сунул кончик: щепки в пламя, наблюдая, как он разгорается.
– Мы катили бочки в кладовую, и вдруг появился Иоанн. Шатаясь, он шел прямо на нас. Мы видели, что он весь залит чем-то красным, но то было не гасконское вино. С его одежды стекала кровь. В жизни не видел столько крови. Его руки, лицо, волосы тоже были в крови, – Николас содрогнулся и швырнул щепку в огонь. – Я и запах ее ощущал, как в день святого Мартина, когда закалывают свиней.
Мириэл, зажав ладонями рот, смотрела вместе с ним, как догорает в очаге щепка.
– Заметив нас, он закричал, чтоб мы убирались с дороги, иначе он нас убьет. Он бы и вправду вытащил кинжал, но ножны у него на поясе оказались пусты. – Николас сглотнул, чтобы избавиться от хрипа в горле. – Отец заслонил меня собой, а Иоанн все осыпал нас бранью. Сквернословил, как пьяный мужик в канаве. Он ударил отца по лицу и своим кольцом до кости рассек ему щеку. Отец ничего не мог сделать. Любое сопротивление с его стороны расценивалось бы как оскорбление монарха. За такое преступление убивают на месте. Не знаю, что было бы с нами, не появись в это время Робер де Вьёпуан и Уильям де Броз. Они взяли Иоанна под руки и, наказав нам молчать о том, что мы видели, повели его прочь. Иоанн все ругался. Я и теперь, как вспоминаю его брань, цепенею от ужаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Впервые за время встречи Николас улыбнулся, правда, безрадостной улыбкой.
– О да, – сказал он. – То, что ты видишь перед собой, явно принадлежит Пандоре.
Девушка наморщила лоб.
– Пандорой звали женщину в одном из древних преданий. Ей было строго наказано не открывать красивый ящик, но она, разумеется, ослушалась. Увы, в том ящике хранились все беды и несчастья, какие только существуют на земле. Она их выпустила на волю, а обратно не загонишь. – Николас завернул корону в шелковую ткань с пятнами проступившей соли. – Осталась только надежда.
Мириэл поежилась:
– Тогда брось его здесь. Николас взглянул на нее исподлобья:
– А ты бы бросила?
Девушка задумчиво посмотрела на сундуки, но сомневалась недолго. Когда она вновь обратила к нему лицо, в ее глазах отразился блеск золота.
– Нет, – ответила она. – Пусть грозят любые напасти, но всегда остается надежда.
Глава 7
Первую ночь пути Николас с Мириэл провели в пастушьей хижине, принадлежавшей монахам Сполдингского монастыря. Это была жалкая лачуга, но такие неудобства, как протекающая крыша и плесень, компенсировались наличием каменного очага, сооруженного в центре крошечной комнатки. Снаружи они нашли скудный запас старой растопки, что позволило им развести небольшой огонь. Выложив хлеб, фрукты, сыр и вино, они сели ужинать.
– Итак, – сказал Николас, передавая ей бутыль, которую она тут же поднесла ко рту, – я покупаю у тебя мула за три мешочка серебра, провожаю до города по твоему выбору, и мы в расчете. Дальше каждый идет своей дорогой.
Терпкая красная жидкость обожгла Мириэл горло.
– Так и быть, – согласилась девушка, отставляя бутыль и вытирая рот. Три мешочка серебра – не ахти какой щедрый дар, думала она, но сейчас ей все равно: она слишком устала. Еще будет время поторговаться. У Николаса тоже утомленный вид. Вокруг глаз обозначились темные круги, лицо осунулось. Ему бы сейчас отдыхать в тепле монастырского гостевого дома. Впрочем, если б не ее опрометчивость и не нетерпимость монахинь, они бы оба до сих пор были в обители: он в своей постели, она – на коленях. Мириэл иронично улыбнулась. Теперь благодаря монахиням они сидят вдвоем в пастушьей хижине, пьют вино, греются у очага и борются с соблазном. Она представила, как ужаснулись бы добродетельные сестры при виде столь нечестивой сцены, представила самодовольное лицо сестры Юфимии, злорадствующей оттого, что ее мнение об испорченности Мириэл подтвердилось.
– И куда же ты пойдешь со всем этим богатством? – Ее взгляд невольно метнулся к сундуку в углу маленькой хижины. Эмалевый узор блестел в отсветах огня. – Вернешься к мятежникам?
Николас мотнул головой:
– Иоанн умер, его наследнику всего девять лет. К мальчику у меня нет претензий, я враждовал с его выродком-отцом. Не держу я зла и на людей, ставших регентами при молодом Генрихе. И Уильям Маршалл и Ранульф Честерский – благородные люди. – Он наклонился вперед и длинной щепкой стал помешивать в очаге, наблюдая, как разгорается пламя.
Мириэл рассматривала его озаренное лицо. Жар, поднимающийся от огня, затушевал бледность его кожи, но оттенял линии черт, придавая им неестественную выпуклость и подчеркивая, как сильно он похудел за время тяжелой болезни. Хоть они сейчас и отдыхали, чувствовалось, что Николас насторожен. Так держатся люди, многие годы не теряющие бдительности даже во сне. Мириэл внезапно почувствовала жалость к нему, но ее также одолевало любопытство.
– Твоя обида, – тихо произнесла она. – В монастыре ты говорил об этом, но лишь в общих чертах. Почему король Иоанн преследовал твою семью?
Николас вытащил из очага щепку и, держа ее на весу, смотрел, как обугливается в огне ее кончик. Девушка подумала, что не дождется ответа, но он сделал глубокий вдох, протяжно выдохнул и сказал:
– Мы стали свидетелями убийства. Видит Бог, за свою жизнь Иоанн погубил немало людей – в основном тех, кто был слишком слаб, чтобы тягаться с ним. Как правило, за него убивали другие, но, по крайней мере, однажды, – Николас прищурился, – он своими руками убил человека, причем своего родственника.
Он замолчал, переводя дух. Тишину нарушил треск огня, и у Мириэл от напряжения по спине побежали мурашки.
– Мой отец был мелкий рыцарь из небольшого приморского селения между Каном и Руаном, – продолжал Николас – Мы считались вассалами Робера де Вьёпуана, бейлифа Руанского. У нас было прочное большое судно, на котором мы перевозили вино и деликатесы. Сорок дней в году мы были обязаны охранять интересы герцога Нормандского в Узком море. Можно сказать, я вырос на палубе этого корабля. – Его взгляд, устремленный на кончик обугленной щепки, стал непроницаемым, горькая улыбка постепенно угасла на губах. – Мы жили счастливо, пока однажды не привели «Перонель» по Сене к Руанской башне. Мы везли копченые устрицы для королевского стола. Мне тогда было одиннадцать лет, и то плавание я хорошо помню. Помню плеск разбивающихся о камни волн и водоросли, струящиеся в воде, словно волосы русалки; в спины нам дул попутный ветер. – Он сдавленно сглотнул и тряхнул головой. – Господи, если б мы знали, что нас ожидает.
На этот раз его молчание затянулось. Мириэл ждала, стискивая пальцами грубую шерсть своего одеяния.
– Что же произошло? – наконец не выдержала она. Ей было страшно в безмолвном полумраке хижины.
Николас вновь сунул кончик: щепки в пламя, наблюдая, как он разгорается.
– Мы катили бочки в кладовую, и вдруг появился Иоанн. Шатаясь, он шел прямо на нас. Мы видели, что он весь залит чем-то красным, но то было не гасконское вино. С его одежды стекала кровь. В жизни не видел столько крови. Его руки, лицо, волосы тоже были в крови, – Николас содрогнулся и швырнул щепку в огонь. – Я и запах ее ощущал, как в день святого Мартина, когда закалывают свиней.
Мириэл, зажав ладонями рот, смотрела вместе с ним, как догорает в очаге щепка.
– Заметив нас, он закричал, чтоб мы убирались с дороги, иначе он нас убьет. Он бы и вправду вытащил кинжал, но ножны у него на поясе оказались пусты. – Николас сглотнул, чтобы избавиться от хрипа в горле. – Отец заслонил меня собой, а Иоанн все осыпал нас бранью. Сквернословил, как пьяный мужик в канаве. Он ударил отца по лицу и своим кольцом до кости рассек ему щеку. Отец ничего не мог сделать. Любое сопротивление с его стороны расценивалось бы как оскорбление монарха. За такое преступление убивают на месте. Не знаю, что было бы с нами, не появись в это время Робер де Вьёпуан и Уильям де Броз. Они взяли Иоанна под руки и, наказав нам молчать о том, что мы видели, повели его прочь. Иоанн все ругался. Я и теперь, как вспоминаю его брань, цепенею от ужаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120