С тех пор как она ступила на скользкий путь притворства, ложь гроздьями срывалась с ее уст, стремительно увлекая ее в трясину обмана. Может быть, вплетенное в вымысел зерно правды приостановит ее безудержное падение и совесть меньше будет мучить ее.
– Вы правы, для вдовы я молода. – Для пущей убедительности она промокнула глаза. – Мой муж был солдатом. Он сопровождал обоз короля Иоанна и утонул вместе с караваном в заливе во время переправы. – Девушка шмыгнула носом и отвернулась, краем глаза успев заметить, как жена шорника охнула и прикрыла рукой рот.
– Я не люблю об этом говорить, – прошептала Мириэл. – Мы были женаты всего несколько недель. – При мысли о Николасе, лежащем беспомощно на тюфяке в тяжелом забытьи, у нее и впрямь на глазах выступили слезы.
– О боже, конечно. Как я сочувствую твоему горю!
Мириэл качнула головой, якобы принимая утешение, но не находя ответных слов. В душе она ненавидела себя за то, что обманывает эту добрую женщину.
– А разве у тебя нет родных, которые могли бы позаботиться о тебе?
– Нет, – дрожащим голосом отвечала девушка. – Во всяком случае, таких с кем я могла бы жить в мире и согласии. А у мужа родственников не было. – Она опустилась на край постели у стены и отвела взор. – Я очень устала. Может, давайте я вам заплачу, и вы позволите мне остаться здесь? – Она надеялась, что женщина поймет намек и, забрав деньги, удалится.
Однако госпожа Брайдлсмит рассуждала иначе. Ее падкое до сплетен доброе материнское сердце наполнилось жалостью к несчастной юной вдове, и она настояла, чтобы Мириэл пошла к ней в дом, где могла бы погреться у очага и подкрепиться горячей едой. Отказаться девушка не решилась. Любое объяснение было бы воспринято как неблагодарность, а ей, дабы сохранить за собой право на столь удобное пристанище, требовалось заручиться расположением госпожи Брайдлсмит. Она проследовала за женщиной через узкую улочку в ее жилище – такой же дом, в котором она намеревалась поселиться, только чуть более просторный. В задымленной комнате было по-домашнему тепло и уютно. Сам шорник со старшим сыном трудились в мастерской в глубине дома, и Мириэл встретили семеро других его детей от мала до велика, которых он кормил благодаря своему ремеслу.
Госпожа Брайдлсмит с гордостью и лаской в голосе назвала девушке своих отпрысков. Их имен она не запомнила, но сами ребятишки произвели неизгладимое впечатление в немалой степени потому, что их было семеро и где-то еще ходил восьмой. Женщины рожали помногу, но редко бывало, чтобы все дети благополучно пережили младенчество или сама мать не умерла от частых родов. Самый младший ребенок Брайдлсмитов был еще грудной малыш в пеленках, самой старшей оказалась девочка-подросток с шелковистыми черными волосами и блестящими темными глазами. В шумной семье шорника царил дух дружбы, сплоченности и взаимоуважения, и это больше всего поразило Мириэл. В их величавом каменном доме в Линкольне она никогда не ощущала подобной атмосферы благополучия и надежности даже при жизни дедушки. Там властвовали гордыня и почтительность, хмурые взгляды и неодобрение. И потому Мириэл едва не заплакала, когда ей подали чашку горячего медового напитка и угостили маленькими ароматными оладьями, только что снятыми со сковороды.
К счастью, ей не пришлось много говорить, ибо Брайдлсмиты болтали без умолку. Но она и не смогла бы сейчас изобретать подробности своего выдуманного прошлого. Это было выше ее сил. Ее молчание и кривую улыбку госпожа Брайдлсмит объясняла себе скорбью по погибшему мужу, и, жалея молодую женщину, она окружала ее еще большим вниманием и добротой.
Для Мириэл это было невыносимо.
– Простите, – выдавила она. – Наверно, вы сочтете меня неблагодарной, но мне нужно немного побыть одной.
– Конечно, – сочувственно отозвалась добрая женщина. – Уж очень мы шумные, когда собираемся вместе, правда? – Она поднялась и взяла плащ. – Пойдем, я провожу. Господин Герберт не станет возражать против того, что ты поселилась, прежде чем он обсудит с тобой условия найма. Я верю тебе, и для него этого вполне достаточно. – С некоторым самодовольством в движениях она заколола свой платок. – Он считает, что лучше меня никто не разбирается в людях. Говорят, я ложь за милю чую. – Она коснулась застывшего плеча Мириэл. – Приходи к нам в гости, когда будешь чувствовать себя лучше.
Мириэл кивнула, думая, что ей еще никогда не было так хорошо, как теперь. Грудь сдавливало, распирало от потребности крикнуть в простодушные лица, что их обманывают, что она беглая послушница, завладевшая мешком дважды краденных денег и частью королевских регалий. Но она прикусила язык и проглотила крик.
Я знаю, тебе тяжело, – сказала госпожа Брайдлсмит, отпирая дверь и вручая Мириэл ключ от дома. – Моя сестра тоже была молода, когда потеряла первого мужа. Сейчас в это трудно поверить, но, попомни мои слова, ты оправишься от горя. Вновь выйдешь замуж и народишь потомство, как мое. – Она порывисто обняла девушку. – Если что понадобится, ты знаешь, где нас найти. – Наконец она милостиво удалилась, оставив Мириэл одну в опрятной холодной комнате, лишенной атмосферы сердечности и любви.
Мириэл бросилась на постель и разрыдалась, колотя кулаками по дереву, стуча пятками в истеричном плаче, еще более изнурительном из-за того, что нервное напряжение копилось в ней со дня смерти дедушки. Она ругалась, богохульствовала, металась, пока не почувствовала себя полностью опустошенной. Без сил, вся в слезах, Мириэл свернулась калачиком и провалилась в сон.
Пока она спала, мимо скромного маленького домика на бурой лошади проехал Николас, ведя за собой на поводу мула. На угрюмом лице молодого мужчины тоже отпечатались Невзгоды последних дней.
Мириэл проснулась далеко за полдень. В голове стучало, во рту пересохло. Она спустила ноги с постели и, потирая воспаленные глаза, чтобы прогнать сон и прийти в себя после нервного срыва, задумалась о своем положении. Ей очень хотелось вновь свернуться калачиком и повернуться спиной к белому свету, но она пересилила себя. Проявить теперь малодушие – значит просто посмеяться над собой. Ради чего тогда она рвалась на свободу? Ее судьба в ее руках, и нужно использовать все возможности, чтобы жить полной жизнью.
Встав с постели, она прошла на просторный задний двор с каменным колодцем посередине. Три яблони потрясали на ветру ободранными ветвями, на грядках небольшого огорода еще зеленели лук и капуста, посаженные прежним обитателем дома. Мириэл набрала ведро воды и умылась. От холода у нее перехватило дыхание, зато она сразу взбодрилась. Это также напомнило ей ежедневные омовения в монастыре святой Екатерины, и она виновато подумала, что, в сущности, ей крупно повезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
– Вы правы, для вдовы я молода. – Для пущей убедительности она промокнула глаза. – Мой муж был солдатом. Он сопровождал обоз короля Иоанна и утонул вместе с караваном в заливе во время переправы. – Девушка шмыгнула носом и отвернулась, краем глаза успев заметить, как жена шорника охнула и прикрыла рукой рот.
– Я не люблю об этом говорить, – прошептала Мириэл. – Мы были женаты всего несколько недель. – При мысли о Николасе, лежащем беспомощно на тюфяке в тяжелом забытьи, у нее и впрямь на глазах выступили слезы.
– О боже, конечно. Как я сочувствую твоему горю!
Мириэл качнула головой, якобы принимая утешение, но не находя ответных слов. В душе она ненавидела себя за то, что обманывает эту добрую женщину.
– А разве у тебя нет родных, которые могли бы позаботиться о тебе?
– Нет, – дрожащим голосом отвечала девушка. – Во всяком случае, таких с кем я могла бы жить в мире и согласии. А у мужа родственников не было. – Она опустилась на край постели у стены и отвела взор. – Я очень устала. Может, давайте я вам заплачу, и вы позволите мне остаться здесь? – Она надеялась, что женщина поймет намек и, забрав деньги, удалится.
Однако госпожа Брайдлсмит рассуждала иначе. Ее падкое до сплетен доброе материнское сердце наполнилось жалостью к несчастной юной вдове, и она настояла, чтобы Мириэл пошла к ней в дом, где могла бы погреться у очага и подкрепиться горячей едой. Отказаться девушка не решилась. Любое объяснение было бы воспринято как неблагодарность, а ей, дабы сохранить за собой право на столь удобное пристанище, требовалось заручиться расположением госпожи Брайдлсмит. Она проследовала за женщиной через узкую улочку в ее жилище – такой же дом, в котором она намеревалась поселиться, только чуть более просторный. В задымленной комнате было по-домашнему тепло и уютно. Сам шорник со старшим сыном трудились в мастерской в глубине дома, и Мириэл встретили семеро других его детей от мала до велика, которых он кормил благодаря своему ремеслу.
Госпожа Брайдлсмит с гордостью и лаской в голосе назвала девушке своих отпрысков. Их имен она не запомнила, но сами ребятишки произвели неизгладимое впечатление в немалой степени потому, что их было семеро и где-то еще ходил восьмой. Женщины рожали помногу, но редко бывало, чтобы все дети благополучно пережили младенчество или сама мать не умерла от частых родов. Самый младший ребенок Брайдлсмитов был еще грудной малыш в пеленках, самой старшей оказалась девочка-подросток с шелковистыми черными волосами и блестящими темными глазами. В шумной семье шорника царил дух дружбы, сплоченности и взаимоуважения, и это больше всего поразило Мириэл. В их величавом каменном доме в Линкольне она никогда не ощущала подобной атмосферы благополучия и надежности даже при жизни дедушки. Там властвовали гордыня и почтительность, хмурые взгляды и неодобрение. И потому Мириэл едва не заплакала, когда ей подали чашку горячего медового напитка и угостили маленькими ароматными оладьями, только что снятыми со сковороды.
К счастью, ей не пришлось много говорить, ибо Брайдлсмиты болтали без умолку. Но она и не смогла бы сейчас изобретать подробности своего выдуманного прошлого. Это было выше ее сил. Ее молчание и кривую улыбку госпожа Брайдлсмит объясняла себе скорбью по погибшему мужу, и, жалея молодую женщину, она окружала ее еще большим вниманием и добротой.
Для Мириэл это было невыносимо.
– Простите, – выдавила она. – Наверно, вы сочтете меня неблагодарной, но мне нужно немного побыть одной.
– Конечно, – сочувственно отозвалась добрая женщина. – Уж очень мы шумные, когда собираемся вместе, правда? – Она поднялась и взяла плащ. – Пойдем, я провожу. Господин Герберт не станет возражать против того, что ты поселилась, прежде чем он обсудит с тобой условия найма. Я верю тебе, и для него этого вполне достаточно. – С некоторым самодовольством в движениях она заколола свой платок. – Он считает, что лучше меня никто не разбирается в людях. Говорят, я ложь за милю чую. – Она коснулась застывшего плеча Мириэл. – Приходи к нам в гости, когда будешь чувствовать себя лучше.
Мириэл кивнула, думая, что ей еще никогда не было так хорошо, как теперь. Грудь сдавливало, распирало от потребности крикнуть в простодушные лица, что их обманывают, что она беглая послушница, завладевшая мешком дважды краденных денег и частью королевских регалий. Но она прикусила язык и проглотила крик.
Я знаю, тебе тяжело, – сказала госпожа Брайдлсмит, отпирая дверь и вручая Мириэл ключ от дома. – Моя сестра тоже была молода, когда потеряла первого мужа. Сейчас в это трудно поверить, но, попомни мои слова, ты оправишься от горя. Вновь выйдешь замуж и народишь потомство, как мое. – Она порывисто обняла девушку. – Если что понадобится, ты знаешь, где нас найти. – Наконец она милостиво удалилась, оставив Мириэл одну в опрятной холодной комнате, лишенной атмосферы сердечности и любви.
Мириэл бросилась на постель и разрыдалась, колотя кулаками по дереву, стуча пятками в истеричном плаче, еще более изнурительном из-за того, что нервное напряжение копилось в ней со дня смерти дедушки. Она ругалась, богохульствовала, металась, пока не почувствовала себя полностью опустошенной. Без сил, вся в слезах, Мириэл свернулась калачиком и провалилась в сон.
Пока она спала, мимо скромного маленького домика на бурой лошади проехал Николас, ведя за собой на поводу мула. На угрюмом лице молодого мужчины тоже отпечатались Невзгоды последних дней.
Мириэл проснулась далеко за полдень. В голове стучало, во рту пересохло. Она спустила ноги с постели и, потирая воспаленные глаза, чтобы прогнать сон и прийти в себя после нервного срыва, задумалась о своем положении. Ей очень хотелось вновь свернуться калачиком и повернуться спиной к белому свету, но она пересилила себя. Проявить теперь малодушие – значит просто посмеяться над собой. Ради чего тогда она рвалась на свободу? Ее судьба в ее руках, и нужно использовать все возможности, чтобы жить полной жизнью.
Встав с постели, она прошла на просторный задний двор с каменным колодцем посередине. Три яблони потрясали на ветру ободранными ветвями, на грядках небольшого огорода еще зеленели лук и капуста, посаженные прежним обитателем дома. Мириэл набрала ведро воды и умылась. От холода у нее перехватило дыхание, зато она сразу взбодрилась. Это также напомнило ей ежедневные омовения в монастыре святой Екатерины, и она виновато подумала, что, в сущности, ей крупно повезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120