– Ее родные сочли, что она непригодна для замужества и будет лучше, если она посвятит свою жизнь церкви, – ответила мать Хиллари. – Я согласилась принять ее, поскольку видела, что она – умная и одаренная девушка, только очень упрямая. И ей очень не нравилось, что ее отдали на наше попечение. – Монахиня покачала головой и вздохнула.
– Что произошло потом? Как случилось, что она покинула монастырь?
– Были конфликты с другими сестрами, – причем, должна сказать, не всегда по вине Мириэл… а потом появился один молодой человек, как раз в те дни, когда погиб обоз короля Иоанна. – Перед последней фразой она замешкалась, словно сомневалась, должна ли рассказывать ему об этом. В глазах ее затаилась тревога.
– Вот как? – Роберт силился сохранять самообладание, но, хоть вино и горело в желудке, сам он был весь скован холодом.
Мать Хиллари замолчала, и он испугался, что она не станет продолжать, но монахиня наконец подперла подбородок кончиками сложенных конусом пальцев и вновь заговорила:
– Тот молодой человек был очень болен. Мы даже думали, что он умрет. Она выхаживала его и за это время привязалась к нему, и, когда он оправился настолько, что смог покинуть нашу обитель, она ушла вместе с ним. Подозревали, что они были любовниками. Что было потом, я не знаю. Она забрала моего мула, но спустя три месяца он вновь объявился на нашем пастбище. Как он туда попал, до сих пор загадка для всех.
Роберт всегда подозревал, что Мириэл не так проста, как кажется на первый взгляд. Это и стало одной из причин, породивших в нем желание жениться на ней. Но кто же этот молодой любовник? Он перебрал в уме всех ее знакомых мужчин на то время, когда она сочеталась браком с Гербертом, но ни один из них не подходил на эту роль. Все торговцы и ремесленники, наносившие ей визиты вежливости, принадлежали к числу старожилов Ноттингема или происходили из известных, уважаемых семей. Любой чужак, претендующий на ее внимание, сразу бросился бы ему в глаза, да и поведение Мириэл не вызывало нареканий, с ее именем не было связано даже намека на скандал.
Не могло быть у нее любовников и после того, как она стала его женой. Он следил, чтобы она была постоянно занята, утверждал свои права на нее так часто, как мог. И все же, разуверяя себя, он помнил, что в последнее время она пребывала в подавленном настроении, помнил, как она плакала, когда он ласкал ее.
– Вам известно его имя?
Мать Хиллари подумала и покачала головой:
– С тех пор прошло несколько лет, все это время меня занимали более важные дела. По-моему, он был нормандец, не англичанин. Но, очевидно, раз она теперь ваша жена, значит, они давно расстались.
Роберт кивнул.
– Очевидно, – деревянным голосом согласился он.
– Для меня это такое же потрясение, как и для вас, – сказала монахиня. – Но я также была рада узнать, что ее судьба сложилась благополучно и она нашла себе хорошего мужа. Честно говоря, я опасалась, что она окончит жизнь в сточной канаве.
Роберт улыбнулся одними губами:
– Прошлое осталось в прошлом. Лучшей спутницы в жизни я и желать бы не мог, и я горячо люблю ее, – ответил он, задаваясь вопросом, сколь же все-таки велика его любовь.
Стук в дверь возвестил о приходе управляющего, который должен был показать Роберту монастырские отары. Роберт живо вскочил на ноги, стремясь поскорей покинуть покои настоятельницы и уйти из-под ее слишком пристального взгляда.
После ухода гостя мать Хиллари налила себе еще полчаши вина, что с ее стороны было грешно и глупо, поскольку она уже выпила одну полную чашу на пустой желудок, однако ей требовалось нечто большее, чем молитва, дабы унять дрожь в руках. Некогда она любила принимать гостей, любила вести переговоры с торговцами и угождать епископу во время его посещений монастыря, но теперь она стала слишком стара для подобной деятельности, и беседа с Робертом Уиллоби оставила ее без сил. Она выпила вино, а затем опустила подбородок на грудь и захрапела. Часом позже она резко проснулась, разбуженная звоном колоколов, призывающих к дневной службе. Память у нее была ясная, как прозрачное стекло.
Управляющий повел Роберта мимо расчищенного участка, где трудились каменщики. Настоятельница быстро нашла применение дополнительной прибыли, полученной благодаря щедрости де Лаполя, который платил ей на три марки больше за каждый мешок, отметил Роберт и поинтересовался у своего спутника, что за помещения здесь строятся.
– Приют для богатых вдов и им подобных. Для женщин, которые хотят уйти от мира, не принимая пострига. – Управляющий махнул рукой. – За деньги или доходы с аренды недвижимости они селятся здесь и живут до самой смерти под присмотром монахинь, врачующих их душевные и телесные недуги.
– Понятно. – Роберт задумчивым взглядом окинул строение. Ему не давал покоя другой вопрос, относительно его жены, но он отказывался признать его существование. – И что, выгодное дело?
– Да, только хлопот гораздо больше, чем с овцами, – сухо ответил управляющий. – В настоящее время у нас четыре постоялицы, живут вон в тех строениях у стены. – Он показал на ряд опрятных зданий вдалеке по правую руку от себя, – Иногда женщины удаляются сюда по собственной воле, но чаще решение за них принимают родные, желающие обеспечить им тихое надежное пристанище.
– Интересно, – прокомментировал Роберт, прекрасно понимая, что за тактичным выражением «обеспечить им тихое надежное пристанище» кроется жестокое «избавиться от них». Вне сомнения, монастырь Святой Екатерины неплохо наживается на чужом несчастье. Его уважение к настоятельнице возросло десятикратно.
Когда он вернулся с пастбищ на болотах, сейчас иссушенных палящим солнцем, мать Хиллари ждала его, словно маленькая черная птичка – предвестница беды.
– Того молодого человека, – сообщила она ему, – звали Николас де Кан.
Десятый день сентября выдался особенно гнетущим. Туалет Мириэл состоял из тончайшей хлопковой нижней сорочки, шелкового платья и легкого платка, но она все равно задыхалась. Цвет неба менялся в течение дня: утренняя голубизна постепенно сгущалась, сначала приобретя нежную синеву цветков иссопа и льна, а теперь уже и яркую сочность вайды с фиолетовыми разводами. Воздух был неподвижный – ни один поникший листик не шелохнется, не всколыхнутся простыни, сохнущие на веревке в саду.
– Грядет страшная буря, – сказала одна из прядильщиц по имени Хилдит. Она подняла глаза к потемневшему небу, не прекращая сучить пряжу, – да так ловко и быстро, что за движениями ее пальцев было не уследить. – Если урожай еще не убран, то потом убирать будет нечего.
– Буря вот-вот должна разразиться, – отозвалась Мириэл, сама еле шевеля руками. – Небо уже не в силах сдерживаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120