К пивному ларьку. Стояли у ларька и пили дрянь, которой нет названия, из кружек, которые если и мыли, то черт-те как. А может, и совсем не мыли. Кругом грязь, окурки валяются. А они пиво пьют культурненько. За столами с белыми скатертями. И приносит им официанточка "Туборг" или "Гиннес", а не то пойло, которое я в молодости вместо пива хлебал. А потом музыку идут слушать там же. Да еще что-то новое узнают про этих кельтов своих. Чем плохо-то? Это ж не в подворотне стоять, дурью маяться, правда?
Я согласилась. Действительно, в чем-то он был прав. Я, правда, и в молодости у пивных ларьков не стояла. И вообще в наше время девушки не пили пива. Пивная была сугубо мужским заведением, и пойти туда для приличной девушки было просто немыслимо.
Володя посмотрел на часы и заторопился.
– Ладно, Риточка, извини, что я так тебя заболтал, замучил. Поеду-ка я домой, сколько можно тут сидеть. Хотя у тебя в доме всегда приятно так, тихо, никто на нервы не действует. А меня как приеду домой, начинают дергать. То жена "Вовка, сделай то, сделай это, ты же обещал!" то эти две: "Папа то, да папа се…" Устал я совсем. Но надо, надо… Ты в общем как выяснишь что-нибудь, звякни мне, а? Или давай я тебе позвоню в четверг, договорились?
– Да, договорились. Я оба листка у себя оставлю.
– Конечно. А я у Иришки выясню, откуда она это нарыла.
Володя ушел, а на душе у меня остался какой-то неприятный осадок. Я машинально перемыла посуду, потом сложила принесенные Володей листки в папку и перенесла с кухни на стол в мой кабинет, бывший когда-то маминой комнатой.
После смерти мамы мне часто было одиноко по вечерам, иногда я включала телевизор, но мелькающие картинки быстро утомляли меня. К тому же по "ящику" слишком часто показывали репортажи о всяческих катастрофах, терактах и заложниках, а меня это огорчало настолько, что я предпочитала не знать об этом ничего. Помочь всем несчастным, которые попадают в аварии, разбиваются на самолетах и вертолетах, и гибнут под пулями, я не могла, и испытывала каждый раз чувство какого-то непонятного стыда: вот я живая и здоровая, а они мертвые или увечные…
Поэтому, как только в новостях показали очередную катастрофу, я выключила "ящик" и повернулась к аквариуму. Лягушки уставились на меня своими круглыми глазками, и выражение мордочек и у них было такое, как будто они просто восторгались тем, что могут смотреть на меня. Это тешило мое самолюбие, хотя я знала, что у шпорцевых лягушек просто нет век, и поэтому из глаза всегда открыты.
– Вот так, дорогие мои, – сказала я им. – Если человек живет один, все считают, что ему заняться нечем, и лезут со всякими просьбами. Татьяне срочно надо, чтобы я ей сына нашла, а Володьке нужна сенсация. Я буду сидеть и текст исследовать, а он потом напишет статью в свою газету и получит большой гонорар. Так я говорю?
Они молчали, значит, были согласны.
– А вот если бы у меня был муж и дети, то меня бы все тут же в покое оставили. Сказали бы: Рита делом занимается, мужу носки стирает. А то, что у меня аспирантов толпа? А то, что мне статью в сборник сдавать? Это Рита балуется, можно на нее всякие поручения навешивать. А то, что Рита еще и преподает? Эх, лягуши, это тоже все несерьезно. Нет семьи, значит, человек ерундой занимается. Так ведь считается? Но вы-то меня понимаете? Они ничего не ответили, парочка даже повернулась ко мне задом, изящно взмахнув лапками. Видимо, осуждали тех, кто считает, что я занимаюсь ерундой. Мне уже надоела роль вечной помощницы, но я ничего не могу с собой поделать. Когда кто-то звонит и говорит "Рита, мне нужна твоя помощь!", у меня будто лампочка в голове загорается и включается программа под названием "Надо человеку помочь, друг я или кто?". Причем чаще всего помощи от меня требовали бескорыстной. Предположим, если я найду Димку (что сомнительно, скоре всего он сам найдется), и приведу его Татьяне за ручку, она вряд даже спасибо мне скажет. Набросится на своего отпрыска и завопит "Я тебя растила, а ты, неблагодарный…"
– Послушайте, лягуши, а вот что мне в голову пришло. Димка дружил с "кельтанутыми" и Володькина Ириша тоже. Может, она его знает? Надо будет связаться с ней и спросить. И откуда у нее эти рукописи? Ну, подумайте сами, даже если оба текста подлинные, то, как и тот и другой могли оказаться в Москве? Кому мог послать письмо Ле Пеллетье? Как вы думаете?
Они задумались. Чем-то в такие моменты они мне напоминали студентов на консультации перед экзаменом: так же смотрели на меня, не отрываясь, и молчали, потому что не могли ответить ничего путного. М-да, похоже, я уж слишком очеловечиваю этих земноводных. Но привычка мыслить вслух перед аудиторией и дома не давала мне покоя. – Кто мог быть адресатом письма? Какой-нибудь старый друг, ведь неблизкому человеку Ле Пеллетье не мог написать в таком тоне. Француз, а не бретонец, ведь речь идет о каких-то его парижских знакомых. К тому же, недавно переехавший в Бретань. И что мы, таким образом, узнали? Ничего. Куда Ле Пеллетье дел Библию, после того как увез ее с собой? Не знаете? И я не знаю. Володька как всегда в своем репертуаре. Слышал звон, да не знает, где он. Даже не спросил, кто и где снимал копии с документов. Может, эти листики его Ириша из Франции от кого-нибудь получила? Тогда Володька поедет от редакции во Францию проводить журналистское расследование. О! Тогда я попрошу, чтобы он мне оттуда подарочек привез, правда, лягуши?
Мне показалось, что они заулыбались, и я поняла, что порю откровенную чушь. Я вообще очень устаю от людей, поэтому сегодняшний вечер меня очень утомил. Особенно тяжело было с Танькой. Володя хоть поесть-попить принес.
Я выпила морковного сока, посмотрела на часы. Что ж, уже без двадцати одиннадцать, можно идти в душ и ложиться спать. Не успела я ничего сделать за этот вечер…
– Ну что, лягуши, пора, завтра мне рано вставать… Мне очень хотелось услышать в ответ "Ква, Ква, Маргарита-царевна, не кручинься, ложись-ка спать, утро вечера мудренее.". Но они молчали, видимо стеснялись мне это сказать.
– 10-
… Бретань оказалась унылой и серой страной. Деревенские пейзажи поначалу удивляли Пауля и даже слегка вдохновляли своим сходством с романтическими гравюрами начала девятнадцатого столетия: увитые плющом раскидистые дубы, в ветвях которых колтунами спутывалась омела, свинцовые тучи, под свист солоноватого ветра несущиеся прямо над головой… Но под этим мрачно-романтическим небом ютились неопрятные приземистые фермы, где перед каждым домом высилась монументальная куча навоза. Коровы топтались в грязи и презрительно демонстрировали оккупантам свои перепачканные зады. Некоторые, особо бесстыдные, задирали хвосты и пускали длинную струю в сторону пришельцев. На кончиках хвостов грязь вперемешку с навозом слипалась и висела комьями, а на вымя лучше было и не смотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Я согласилась. Действительно, в чем-то он был прав. Я, правда, и в молодости у пивных ларьков не стояла. И вообще в наше время девушки не пили пива. Пивная была сугубо мужским заведением, и пойти туда для приличной девушки было просто немыслимо.
Володя посмотрел на часы и заторопился.
– Ладно, Риточка, извини, что я так тебя заболтал, замучил. Поеду-ка я домой, сколько можно тут сидеть. Хотя у тебя в доме всегда приятно так, тихо, никто на нервы не действует. А меня как приеду домой, начинают дергать. То жена "Вовка, сделай то, сделай это, ты же обещал!" то эти две: "Папа то, да папа се…" Устал я совсем. Но надо, надо… Ты в общем как выяснишь что-нибудь, звякни мне, а? Или давай я тебе позвоню в четверг, договорились?
– Да, договорились. Я оба листка у себя оставлю.
– Конечно. А я у Иришки выясню, откуда она это нарыла.
Володя ушел, а на душе у меня остался какой-то неприятный осадок. Я машинально перемыла посуду, потом сложила принесенные Володей листки в папку и перенесла с кухни на стол в мой кабинет, бывший когда-то маминой комнатой.
После смерти мамы мне часто было одиноко по вечерам, иногда я включала телевизор, но мелькающие картинки быстро утомляли меня. К тому же по "ящику" слишком часто показывали репортажи о всяческих катастрофах, терактах и заложниках, а меня это огорчало настолько, что я предпочитала не знать об этом ничего. Помочь всем несчастным, которые попадают в аварии, разбиваются на самолетах и вертолетах, и гибнут под пулями, я не могла, и испытывала каждый раз чувство какого-то непонятного стыда: вот я живая и здоровая, а они мертвые или увечные…
Поэтому, как только в новостях показали очередную катастрофу, я выключила "ящик" и повернулась к аквариуму. Лягушки уставились на меня своими круглыми глазками, и выражение мордочек и у них было такое, как будто они просто восторгались тем, что могут смотреть на меня. Это тешило мое самолюбие, хотя я знала, что у шпорцевых лягушек просто нет век, и поэтому из глаза всегда открыты.
– Вот так, дорогие мои, – сказала я им. – Если человек живет один, все считают, что ему заняться нечем, и лезут со всякими просьбами. Татьяне срочно надо, чтобы я ей сына нашла, а Володьке нужна сенсация. Я буду сидеть и текст исследовать, а он потом напишет статью в свою газету и получит большой гонорар. Так я говорю?
Они молчали, значит, были согласны.
– А вот если бы у меня был муж и дети, то меня бы все тут же в покое оставили. Сказали бы: Рита делом занимается, мужу носки стирает. А то, что у меня аспирантов толпа? А то, что мне статью в сборник сдавать? Это Рита балуется, можно на нее всякие поручения навешивать. А то, что Рита еще и преподает? Эх, лягуши, это тоже все несерьезно. Нет семьи, значит, человек ерундой занимается. Так ведь считается? Но вы-то меня понимаете? Они ничего не ответили, парочка даже повернулась ко мне задом, изящно взмахнув лапками. Видимо, осуждали тех, кто считает, что я занимаюсь ерундой. Мне уже надоела роль вечной помощницы, но я ничего не могу с собой поделать. Когда кто-то звонит и говорит "Рита, мне нужна твоя помощь!", у меня будто лампочка в голове загорается и включается программа под названием "Надо человеку помочь, друг я или кто?". Причем чаще всего помощи от меня требовали бескорыстной. Предположим, если я найду Димку (что сомнительно, скоре всего он сам найдется), и приведу его Татьяне за ручку, она вряд даже спасибо мне скажет. Набросится на своего отпрыска и завопит "Я тебя растила, а ты, неблагодарный…"
– Послушайте, лягуши, а вот что мне в голову пришло. Димка дружил с "кельтанутыми" и Володькина Ириша тоже. Может, она его знает? Надо будет связаться с ней и спросить. И откуда у нее эти рукописи? Ну, подумайте сами, даже если оба текста подлинные, то, как и тот и другой могли оказаться в Москве? Кому мог послать письмо Ле Пеллетье? Как вы думаете?
Они задумались. Чем-то в такие моменты они мне напоминали студентов на консультации перед экзаменом: так же смотрели на меня, не отрываясь, и молчали, потому что не могли ответить ничего путного. М-да, похоже, я уж слишком очеловечиваю этих земноводных. Но привычка мыслить вслух перед аудиторией и дома не давала мне покоя. – Кто мог быть адресатом письма? Какой-нибудь старый друг, ведь неблизкому человеку Ле Пеллетье не мог написать в таком тоне. Француз, а не бретонец, ведь речь идет о каких-то его парижских знакомых. К тому же, недавно переехавший в Бретань. И что мы, таким образом, узнали? Ничего. Куда Ле Пеллетье дел Библию, после того как увез ее с собой? Не знаете? И я не знаю. Володька как всегда в своем репертуаре. Слышал звон, да не знает, где он. Даже не спросил, кто и где снимал копии с документов. Может, эти листики его Ириша из Франции от кого-нибудь получила? Тогда Володька поедет от редакции во Францию проводить журналистское расследование. О! Тогда я попрошу, чтобы он мне оттуда подарочек привез, правда, лягуши?
Мне показалось, что они заулыбались, и я поняла, что порю откровенную чушь. Я вообще очень устаю от людей, поэтому сегодняшний вечер меня очень утомил. Особенно тяжело было с Танькой. Володя хоть поесть-попить принес.
Я выпила морковного сока, посмотрела на часы. Что ж, уже без двадцати одиннадцать, можно идти в душ и ложиться спать. Не успела я ничего сделать за этот вечер…
– Ну что, лягуши, пора, завтра мне рано вставать… Мне очень хотелось услышать в ответ "Ква, Ква, Маргарита-царевна, не кручинься, ложись-ка спать, утро вечера мудренее.". Но они молчали, видимо стеснялись мне это сказать.
– 10-
… Бретань оказалась унылой и серой страной. Деревенские пейзажи поначалу удивляли Пауля и даже слегка вдохновляли своим сходством с романтическими гравюрами начала девятнадцатого столетия: увитые плющом раскидистые дубы, в ветвях которых колтунами спутывалась омела, свинцовые тучи, под свист солоноватого ветра несущиеся прямо над головой… Но под этим мрачно-романтическим небом ютились неопрятные приземистые фермы, где перед каждым домом высилась монументальная куча навоза. Коровы топтались в грязи и презрительно демонстрировали оккупантам свои перепачканные зады. Некоторые, особо бесстыдные, задирали хвосты и пускали длинную струю в сторону пришельцев. На кончиках хвостов грязь вперемешку с навозом слипалась и висела комьями, а на вымя лучше было и не смотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81