ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

И хотя Пауль видел сам, как перед дойкой фермерша подмывала коров теплой водой, он все же не мог отделаться от чувства легкого разочарования. Нет, брезгливости он не испытывал. Пить парное молоко на бретонской ферме – это не в окопах сидеть. После окопов уже ничто не вызывало отвращения. Но все же он был рад, когда удалось наконец расположиться в чистеньком приморском городке.
Здесь все было по-другому. Жители побережья презирали деревенских, и смотрели на них свысока. Городские женщины – а мужчин в городе было, разумеется, мало – носили чепцы другой формы и манерно набрасывали на плечи шаль. В любой лавочке царила идеальная чистота, все было выскоблено и расставлено по местам. Единственное, что портило этих женщин – это угрюмое выражение лица, такое, будто они заперлись внутри себя на замок и задвижку. Немцев боялись. Это было уже серьезнее, чем комья навоза на коровьих хвостах. В конце концов, Пауль и ему подобные прибыли в этот дикий край именно для того (по крайней мере, сам Пауль был в этом уверен), чтобы донести свет цивилизации до этих варваров, затерявшихся на самых западных задворках Европы. Привить местным деревенским жителям свойственную высшей расе привычку к чистоте и аккуратности, возможно, стало бы посильной задачей, было бы желание… Их желание, в первую очередь. Но никакого желания подтягиваться до более высокого уровня не наблюдалось. И тут Пауль чувствовал, что в который раз за жизнь его надежны были обмануты.
А ведь сколько было разговоров о том, что несчастные бретонцы, уставшие томиться под французским игом и не имеющие даже права говорить на собственном языке, встретят немецкие войска с распростертыми объятиями! И лидеры местного национально-освободительного движения разливались соловьем: вы-де, только придите, освободите нас от французов, дайте нам право на самоопределение, а уж мы-то, а уж мы! Весь народ, мол, вам на шею бросится…
Бросился, как же! На деле оказалось, что только сами лидеры национального движения (а их было раз-два и обчелся) встречали немцев с радостью. Да еще некоторые не призванные в армию сельские учителя вздохнули свободно: им разрешили преподавать на родном языке. Остальные… Остальные либо не понимали, что делают у них на родине иностранцы, либо делали вид, что не понимали. Пауль ходил по городу и чувствовал себя прокаженным. Прохожие старались не смотреть ему в глаза и предпочитали держаться от него подальше. К тому же большинство из жителей (а вернее сказать – жительниц) городка владело французским гораздо хуже самого Пауля. И успешно этим пользовалось. Поговорить с ними было можно только на одну тему: "Я хочу у вас купить вот это и вот то" При малейшей попытке завязать более или менее личный разговор местные чопорные красавицы делали вид, что им срочно требуется переводчик. Пауль не прочь был познакомиться поближе с молоденькой хозяйкой бакалейной лавки на углу, но та, чуть завидев в его глазах игривый огонек, сердито поджимала губки и отворачивалась.
Все местные женщины были истово верующими, а приходской священник на каждой проповеди грозил им пальцем: "Только попробуйте мне связаться с немцами! Знаете, что вас ждет за это?". И те в ужасе внимали рассказам об адских мучениях. Пауля, человека неверующего, до глубины возмущала манера местных священников пугать прихожан сказками о том, как умершие грешники сидят в аду на раскаленных стульях. Но единственным человеком, с кем можно было побеседовать, по вечной иронии судьбы, был именно священник, господин Треберн, живший в маленьком домике на окарине города. Он был человеком образованным и прекрасно говорил по-французски. Он умеренно сочувствовал немцам, но его настороженный взгляд выдавал все то же недоверие. И все-таки Пауль не ленился сделать крюк, направляясь "домой" из комендатуры, для того, чтобы зайти к старику на чашку кофе. Угрюмая и на редкость некрасивая служанка подавала к столу местное лакомство – пирог с черносливом – с таким видом, как будто она только что смачно плюнула в этот пирог на кухне.
Треберн подтрунивал над служанкой и, подмигивая, говорил Паулю:
– Видишь, какая она у меня суровая? Лучше мне и не надо: один раз на нее посмотришь – так напугаешься, что все мысли о плотском грехе улетучиваются.
"Какие у тебя-то мысли, старая калоша?" – думал Пауль, который без женского общества страдал так, что пожалуй, польстился бы даже и на эту ведьму.
При всей его неискренности, Треберн был прекрасным собеседником. Он умел и рассказать что-нибудь интересное, и выслушать Пауля тактично, не задавая лишних вопросов, внимательно склонив голову набок и слегка кивая в такт словам.
– Вы правы, Пауль, – говорил он со вздохом, – простой народ не готов принять от вас то, что вы хотите ему принести. К тому же, попробуйте понять и этих женщин: у каждой из них в армию забрали или мужа, или брата, или жениха.
– Но забрали их французы, а не мы!
– Но убивают и берут их в плен ваши соотечественники. Можете представить, что переживает женщина, муж которой ан фронте или в концентрационном лагере. Не могут же наши красавицы пойти на фронт и начать стрелять в вас из пулемета! Вот они и пытаются уничтожить вас гневными взглядами.
Пауль отхлебнул последние, уже холодный капли из чашки и вздохнул.
– Еще кофе? – спросил Треберн, улыбаясь так, что его глаза совсем потонули в сетке морщин.
– Да, не откажусь…
– Мари-Жан! – крикнул священник своей страхолюдной служанке и добавил какую-то невнятную скороговорку на родном языке.
Мари-Жан, не говоря не слова, принесла с кухни горячий кофейник и налила гостю кофе с большим сожалением.
– Да, сурова, – засмеялся Пауль, – того и гляди яду в кофе насыплет.
Треберн, видимо, не поняв шутки, всерьез разволновался:
– Что вы, Пауль, что вы! Как такое можно подумать? Разве бы я мог…
– Нет, конечно, шучу… Если бы вы даже хотели это сделать, то как человек умный и расчетливый, воздержались бы. Вы знаете, что у нас не принято в таких случаях долго церемониться.
– Эх, – священник слегка успокоился и даже, казалось устыдился. – Вы правы, но… Дело не в этом. Я старый, умирать все равно придется. Сейчас или через несколько лет – это не так уж важно. Но убивать человека, совершать смертный грех – этого я никогда не сделаю. Да, я не безгрешен, все грехи свои я знаю наперечет, но Заповеди я не переступал и не переступлю никогда. Перед вашим начальством, Пауль, мне предстать не так уж страшно. А Вот перед Богом…
– Я понял, – перебил его Пауль, которому меньше всего хотелось услышать проповедь.
В доказательство того, что на эту тему сказано достаточно, он отхлебнул кофе и откинулся на спинку стула. Спинка оказалась прямой и жесткой. На какое-то время воцарилась неловкая пауза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81