- Ну а раз все ясно-понятно, то давай сюда свой паспорт, - Эдик протянул к Климченко руку, - будем оформлять твое жительство в Москве.
Климченко про себя охнул - отдавать паспорт в его планы никак не входило, - задрожавшими пальцами он расстегнул булавку на внутреннем кармане пиджака, где был спрятан его главный гражданский документ, протянул паспорт Эдику. Тот небрежно обмахнулся им, словно веером, вздохнул устало надоели вы, мол, все, - и сделал царственный жест в сторону бетонного проема, на котором краснела большая буква "М":
- На выход!
Подчиняясь команде, Климченко решительно кинул костыли к проему, Эдик поспешно обогнал его, предупредил:
- Поперек батьки через плетень никогда не прыгай, понятно? Чтоб неприятностей не было.
Внезапное преображение Эдика, его резкий тон, манеры смутили Климченко, решительность его угасла, и он неловко затоптался на месте. Лена взялась за его локоть, прижалась к руке.
- Что с тобою, пап?
- Ничего, ничего, - поспешил успокоить его Климченко. - Пустячное, минутное... Это пройдет.
- Не телитесь! - подогнал их Эдик. - Быстрее! Добавил ворчливо: Москва - это Москва. В Москве время - деньги!
"Ничего, вот прибудем на место, займем обещанные апартаменты - все уляжется, все успокоится, - с надеждой подумал Климченко. - И Эдик успокоится. Это он нервный такой с дороги!"
Но ничего не успокоилось, не улеглось. Эдика будто бы подменили. Там, в Харцызской волости с ним разговаривал и пил коньяк один человек, здесь был совершенно другой - с хамоватым выражением на лице и напором танка средней величины... Квартира оказалась убогой, с фанеркой, вставленной вместо стекла на кухне, со сгорбившимся от частых протечек, почерневшим гнилым полом и несметью тараканов, шустро ломанувшихся при виде людей в разные щели. Климченко никогда не видел такого количества тараканов. А Лена, она даже сжалась, бедняга - ей при виде огромных усатых прусаков, которые топали ногами, как подвыпившие мужики, даже страшно сделалось. Она вцепилась в руку отца. Тот поспешил успокоить ее:
- Не бойся, они не кусаются.
Эдик, раздавив пару неосторожно подвернувшихся под ногу прусаков, колко глянул на нее, шевельнул бровями, плеснул изо рта золотым огнем, будто горячим супом:
- Чего съежилась? - выкинул вперед руку, как рак клешню. - Документы у тебя есть?
- Нет у неё документов, - Климченко загородил дочку собою, - она ещё школьница.
- У нас, в Москве, есть школьные удостоверения... - громыхнул командирским басом Эдик, - или... или что-то в этом роде. - Он не знал точно, есть в Москве такие удостоверения или нет? Должны быть.
- А у нас, на Украине, - нет.
Нервно походив по квартире и раздавив ещё пяток тараканов чудовищного размера, Эдик успокоился.
- Ладно, хрен с тобой. Приступим к делу.
А дело, к которому Эдик собирался приспособить Сергея Климченко, было простым: попрошайничество. Климченко посадили в коляску с велосипедными колесами, одно из которых было перевязано синей изоляционной лентой, чтобы выглядело более убогим, нарядили в выцветшую пятнистую форму, из-под которой выглядывал уголок голубой десантной тельняшки, на одну сторону груди повесили орденскую колодку, на другую - две ленточки, что соответствовало числу ранений, которые получил "десантник": золотая тяжелое ранение, красная - легкое.
На голову Климченко нахлобучили голубой берет.
- Имей в виду, если домой вернешься без сотни в кармане - жратвы на ужин не получишь. Понял? - Эдик зубасто улыбнулся, осветив золотым сверком стены убогого жилья. - В твой же заработок пойдет то, что насобираешь свыше полутора сотен... Чистая выручка. Ясно-понятно?
Климченко подавленно молчал: все, что он видел, что слышал, не укладывалось в голове. И тараканы эти, и "апартаменты" - убогая квартиренка, состоявшая из кухни размером не больше портфеля, и спальной комнаты, размером ещё меньше кухни, и плохо выстиранная пятнистая форма, тесная в груди и плечах - неужели все это явь, а не сон? Не говоря уже о самой работе.
- Так что вперед! - скомандовал Эдик, хлопнул Климченко по плечу и ухмыльнулся.
- А паспорт? - спросил Климченко с надеждой. Если этот золотозубый вернет ему документ, то в конце концов можно будет бросить инвалидную каталку во дворе и смыться. Жаль только будет костюма - самого лучшего, что имелся у Климченко, костюм останется в этой тараканьей дыре, но, в конце концов, ещё не вечер: хоть и нет ног у Климченко, но зато есть руки, есть голова, он заработает ещё себе на костюм, да и не голый же он уедет из Москвы - в пятнистой солдатской форме...
Эдик издевательски захохотал.
- Паспорт ты получишь тогда, когда я посчитаю нужным отдать его тебе, понял?
Климченко опустил голову.
День они провели в районе Повелецкого вокзала. Пассажиры, спешившие на поезда, подавали больше, чем пассажиры, уже прибывшие в Москву и никуда не спешившие. В подземных переходах подавали чаще, чем наверху, на вольном воздухе. Но все равно эти мелкие открытия не помогли Климченко собрать нужные сто рублей. Когда Климченко пересчитал монеты, оказалось восемьдесят три рубля. В основном новенькими, крохотными, как молодые опята, рыжими монетками-гривенниками. Рыжих монет на Украине не выпускали, и такой лютой тоской повеяло на отца с дочерью от этих металлических опят, что Лена не выдержала, заплакала.
- Пап, может, уедем?
- Без паспорта? Да нас даже на территорию Украины не пустят. Задержат на границе и посадят в кутузку.
- Ну... подержат немного, а потом выпустят. Разберутся и выпустят.
- Никто разбираться не будет. Не те времена.
Лена заплакала ещё сильнее.
- Что делать, пап?
- Выручить паспорт, а потом ехать домой.
Когда Лена прикатила каталку с отцом домой - если, конечно, тараканий клоповник можно было назвать домом, - Эдик уже ждал их. Увидев "десантников", оживленно потер руки.
- Ну что, герои чеченской войны, настригли зелени?
- Восемьдесят три рубля, - сказал Климченко, протягивая деньги Эдику. - Вот, обменял на бумажки. Восемь червонцев и три рублевых монеты.
Эдик небрежно взял деньги, не считая, смял в горсть, сунул в карман, потом нагнулся над каталкой и неожиданно крепко ухватил Климченко пальцами за нос, крутанул вбок, словно бы собирался выдрать его вместе с корнем. Климченко дернулся, пытаясь вырваться, но не тут-то было: пухлые, украшенные перстнями пальцы Эдика оказались на удивление цепкими, сильными, они буквально припаялись к носу, на глазах Климченко выступили слезы. Было больно, обидно, дыхание застряло в глотке. Эдик оттолкнул каталку от себя, та, ржаво заскрипев несмазанными велосипедными колесами, отъехала от Эдика на два метра и остановилась.
- Для первого раза обойдемся таким наказанием, - сказал Эдик, тяжело дыша и брезгливо вытирая пальцы, - но если в следующий раз не наберешь норму, я тебя отделаю, как антрекот перед жаревом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94